Философия Нового времени и Просвещения

Декарт признает существование несотворенной божественной субстанции и двух сотворенных субстанций: материальной и духовной. Декарта можно считать монистом, а нет, показалось. Он дуалист.

5 вопрос

Субстанция и единичные вещи. Ее модусы и атрибуты.

Онтологическая функция понятия Бога, в особенности пантеистического, состоящая в максимальном заострении проблемы единства мира, в высокой степени присуща философской доктрине Спинозы. Уже в первом своем произведении он писал о единстве, «которое мы видим повсюду в природе». При этом неделимая субстанция составляет начальный, исходный полюс бытия. Это актуально-бесконечный, абсолютизированный континуум. Он противопоставлен дискретности эмпирически воспринимаемых конечных, единичных или отдельных вещей (res singulares seu particulares). По отношению к субстанции они составляют противоположный полюс бытия. Задача Спинозы состояла в том, чтобы представить второй полюс функцией первого.

Трудность решения этой задачи увеличивалась тем, что субстанции в качестве неизменного абсолюта присуща вечность (aeternitas), то есть выключенность из времени; единичные же вещи непрерывно меняются во времени, обычно именуемом автором «Этики» длительностью (duratio), определяемой как «неопределенная непрерывность существования». Бог-субстанция – актуальная бесконечность, мир единичных вещей – потенциальная бесконечность, ибо любая отдельная вещь бывает (и мыслима) сколь угодно устойчивой или мгновенно разрушающейся в отношении времени, сколь угодно большой или малой в отношении пространства. К миру единичных вещей применимы время, мера и число, которые не имеют никакой силы по отношению к целокупной, актуально-бесконечной субстанции. В этом контексте Спиноза употребляет стародавнее выражение, которое он почерпнул у Кузанца: «Между конечным и бесконечным нет никакой соразмерности…».

 

Несмотря на эти, на первый взгляд, непреодолимые трудности, Спиноза утвержден, что на пути действительно глубокого интуитивно-дедуктивного знания возможно представить единичные вещи как порождения единой и единственной субстанции. В духе органистической традиции, которая в данную эпоху была почти неотделима от пантеизма, нидерландский философ стремился постигнуть единичные вещи не с точки зрения только их взаимообусловленности, а исходя из целостности мира, воплощенной в Боге-субстанции. Органистическо-целостное истолкование природы в обобщенной форме выражено знаменитой формулой «Этики», гласящей, что «вся природа составляет один индивидуум, части которого, то есть все тела изменяются бесконечно многими способами без всякого изменения индивидуума в его целом».

 

Конкретные вещи, мыслимые высшим родом знания в качестве порождений в единой и единственной субстанции, становятся модусами, то есть единичными ее проявлениями. Такие порождения трактуются как ограничения (разумеется, самоограничения) актуально-бесконечного существа, и это ограничение, можно сказать, играет роль принципа индивидуации, в силу которого единичные вещи оборачиваются модусами. Тождественна их онтологическая природа, а различна только гносеологическая. В этой связи нидерландский философ формулирует свое знаменитое диалектическое положение – «ограничение есть отрицание» (determinatio est negatio). Согласно этому положению субстанция, будучи абсолютным бытием, должна претерпеть определенное ограничение в пространстве и времени, но определенность данной конкретной вещи, любого модуса отличает его, отграничивает от определенности любого другого. Поэтому любой вещи, любому модусу присуще как бытие, поскольку он является именно этой вещью, так и небытие, поскольку тем самым исключается его определенность во всех других отношениях. Модусы как проявление единой субстанции выражают могучую монистическую тенденцию спинозовской онтологии, лишающей предметы и явления природы их качественной определенности и стремящийся подменять их лишь количественными характеристиками. Однако лишить вещи всякой качественной определенности не может и такая монистическая доктрина. Единственная субстанция должна содержать в себе такие решающие свойства, которые призваны объяснить самое главное качественное различие единичных вещей, мыслимых как модусы. Такие свойства и выявляют атрибуты субстанции.

Если субстанция характеризуется как абсолютно бесконечное, то атрибут – как бесконечное в своем роде.

Первое определение означает, что вневременная бесконечность субстанции не допускает ее ограничения какими-то определенными атрибутами, сколько бы их не было. Поскольку всякое ограничение есть отрицание, приписывание субстанции конечного числа атрибутов нарушало бы ее статус в качестве причины самой себя. Все остальные атрибуты Бога-субстанции неизвестны. В такой форме Спиноза выразил исконную мистифицирующую сущность понятия Бога, отождествленного с субстанцией. Однако число атрибутов, решающих свойств субстанции, проявляющихся в мире природы и человека, только два. Это протяженность (extensio) и мышление (cogitatio). Именно в аспектах этих двух атрибутов человеческий ум постигает субстанцию в ее конкретности. Две субстанции Декарта были, таким образом, трансформированы Спинозой в два атрибута единой субстанции. Как и для Декарта, протяженность, пространственность означали для него материю, телесность.

 

Оставив этот атрибут субстанции для последующего рассмотрения, мы сосредоточимся сейчас на другом атрибуте субстанции – «бесконечной способности мышления», объективно существующей в природе. Этот атрибут – одно из главных проявлений органистической традиции в доктрине Спинозы. В ренессансной натурфилософии таким проявлением был гилозоизм. Одна формулировка «Этики», утверждающая, что не только человек, но и все другие индивидуумы природы «хотя и в различных степенях, однако же все одушевлены», тоже свидетельствует о гилозоистических воззрениях ее автора. Но эта формулировка остается изолированной в авторском контексте. Живые индивидуумы природы, кроме человека, Спинозу мало интересуют. В человеке же чувственное знание составляет низший род, подчиненный его высшей Интуитивно-дедуктивной деятельности. Под нее и был подведен Спинозой онтологический фундамент, согласно которому адекватные идеи как высшие достояния познающего ума равным образом укоренены в качестве сущностей вещей в объективном бытии. Тем самым гилозоизм и панпсихизм (здесь можно употребить и недавно возникший термин гилоноизм, выражающий объективность, «материальность» человеческого ума).

 

Большая трудность понимания философской системы Спинозы связана и с тем, что познаваемость мира он трактует не только как гносеологический факт, но и как онтологический принцип, восходящий к атрибуту мышления субстанции-природы. Методология, гносеология и онтология Спинозы сливаются в его панлогизме, согласно которому интеллигибельная, познаваемая сторона всех предметов и явлений природы существует не менее объективно, чем сами эти предметы и явления. Поэтому оба известных нам атрибута субстанции, протяженность и мышление, оказываются лишь двумя аспектами одной и той же действительности.

 

Панлогизм Спинозы выражается в отождествлении связей идеальных, логических, и связей материальных, вещных. Это фундаментальное отождествление приводит и к отождествлению логического основания с физической причиной, а ее действия – с логическим следованием. Такое отождествление логической связи понятий с причинно-детерминистической связью явлений лапидарно выражено автором «Этики» в словах: «Порядок и связь идей те же, что порядок и связь вещей». Конечно, этот тезис классического рационализма упрощенно представляет познавательные отношения мысли к бытию. Однако такая упрощенность, Выражая убеждение Спинозы в возможности исчерпывающего познания мира человеческим разумом, противопоставленным религиозному откровению, находила в эпоху этого философа глубокое историческое оправдание.

 

Это убеждение выражено в метафизике Спинозы также понятием бесконечного интеллекта (intellectus infinitus). Его определяющее свойство – познавать всегда все ясно и отчетливо. Бесконечный интеллект представляет собой онтологизацию высшей интуитивно-дедуктивной способности и деятельности человеческого духа. Такой разум Спиноза относит к сфере порожденной, произведенной природы, следовательно, к миру модусов, то есть в данном случае – к миру конечных человеческих духов. Но это особый, бесконечный модус, которому отведена роль своего рода связующего звена между атрибутом мышления и конкретным мышлением любого человека. Его можно понимать и как совокупность всех идей, развертывающихся в природе параллельно детерминирующимся вещам.

 

Понятия атрибута мышления и зависящего от него бесконечного разума, в котором от века реализована познаваемость мира, можно считать, доводят до предела интеллектуализирующую сторону и перечеркивают мистифицирующую функцию понятия Бога. Она, так сказать, вынесена за скобки в утверждении о бесчисленности атрибутов Бога-субстанции-природы. Исконная мистифицирующая функция понятия Бога фактически не играет никакой роли в познании реального мира. Когда несведущие люди ссылаются здесь на Бога, он выступает лишь убежищем незнания (asylum ignorantiae). Поднимаясь от чувственно-абстрактного познания к интуитивно-дедуктивному, мы полностью вырываемся из этого убежища.

Лейбниц развивает учение о бытии в форме учения о субстанции. Историко-философские предпосылки его учения – это прежде всего те противоречия и трудности, которые обнаружились в системах Декарта и Спинозы. Лейбница не устраивал ни дуализм Декарта, ни монизм Спинозы – они, по его мнению не достаточно убедительно обосновывали бесконечное разнообразие действительности. В противоположность Декарту и Спинозе Лейбниц определяет место сил не в явлениях мира, но в самой его сущности. В явлениях силы обнаруживают свои действия, но здесь видимы не сами силы, но последствия их активности; в области сущностей эта активность кипит беспрестанно, но она не видима, так как прикрыта чувственными явлениями. Поскольку силы не чувствены, то они, считал Лейбниц, нематериальны. Но в то же время они сплошь и рядом бессознательны, т.е. еще не обладают сознанием. В итоге вырисовывается такая картина мира: сущности просты, т.е. неделимы, а значит, непротяженны; явления сложны, делимы, протяженны. Дух – это источник и высшее развитие энергии. Явления –это чувственные обнаружения духовной энергии, т.е. то, что в чувственности выступает под именем материальных, геометрических и физико-динамических характеристик. Всякий дух есть сила, а всякая сила есть субстанция. Все вещи, в сущности, силы. Любая вещь – субстанция. Число субстанций бесконечно. Каждая субстанция, или сила, есть единица бытия, или «монада» (единица). Монада это некая философская точка, которой не свойственна протяженность, но присуща неисчерпаемость содержания. Подобно различным человеческим личностям субстанции индивидуальны и неповторимы, каждая из них обладает своеобразием, на свой манер изменяется и развивается, хотя развитие их всех происходит в конечном счете в едином направлении. Монады не возникают и не гибнут. Монадам чужда пассивность, они чрезвычайно активны, можно сказать, что именно активное стремление и составляет их сущность. Каждая их них есть постоянный и беспрерывный поток перемен, в котором изменение реальности и сознания совпадают.

Все монады, согласно первому принципу (всеобщих различий) нетождественны друг другу. Монады различаются по оригинальности структуры сознания, по степени общего развития, активности и совершенства. Каждая монада – замкнутый космос, и отсюда известное изречение лейбница «Монады вовсе не имеют окон, через которые что-либо могло бы войти туда или оттуда выйти». Монады не взаимодействуют друг с другом, а согласованность царящая в мире обусловлена Богом предустановленной гармонией.

Внутреннее развитие монад Лейбниц понимал по аналогии с психической жизнью людей. Ступени развития монад – это ощущения, созерцания, представления, самосознание. монады развиваясь переходят ко все более высоким ступеням сознания. Самый высокий из известных нам классов монад, по Лейбницу, - души людей. Но у этого совершенствующегося ряда монад нет ни начала ни конца. Такова онтология, она же – монадология Лейбница.

В завершение скажем несколько слов о теории познания немецкого философа. По Лейбницу, перцепция – есть бессознательное состояние монады. Лейбниц употреблял термин «перцепция» для обозначения смутного и бессознательного восприятия в противоположность ясному и осознанному восприятию – аперцепции. Апперцепция связана с сознанием собственного внутреннего состояния, т.е. с рефлексией. Рефлексия свойствена только душам людей.

Лейбниц не отрицает опытного, чувственного познания. Однако ощущения не могут объяснить в знании главное: необходимость и всеобщность некоторых истин. Всеобщность и необходимость – достояние ума, а не  ощущений. Поэтому с некоторой иронией Лейбниц противопоставляет формуле Локка свою – «в уме нет ничего, чего бы не было ранее в ощущениях, за исключением только самого ума».

Лейбниц признавал наличие в уме человека некоторых задатков, предрасположенностей. Поэтому человеческий ум похож, по Лейбницу, не на чистую доску, а на глыбу мрамора с прожилками, намечающими очертания будущей фигуры, которую может изваять из неё скульптор.

В соответствии с учением об источниках знания Лейбниц разработал и свое учение о двух видах истин: истинах факта и метафизических (вечных) истинах. Первые отыскиваются с помощью опыта, а вторые с помощью разума и не нуждаются в оправдании опытом.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Литература:

 

1. Беркли Дж. Сочинения. – М.: Мысль, 2000.

2. История философии. Учебник для  высших учебных заведений. – Ростов-на-Дону: Феникс, 1999.

3. Нарский И.С. У истоков субъективного идеализма // Беркли Дж. Сочинения. – М., 2000.

4. Реале Дж., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней. Новое время. – Санкт-Петербург: ТОО ТК «Петрополис», 1996.

5.http://www.coolreferat.com/

6. http://filosof.historic.ru/enc/index1.shtml

7. Шаповалов В.Ф. Основы философии. От классики к современности. М., 2000. С.198-216.