Философия пола в русской религии

Любовь в Новом завете понимается очень широко, и практически  все ее аспекты освящены божественным авторитетом. Она понимается как  вообще добродетельная жизнь, как исполнение всех нравственно-этических норм, столетиями вырабатывавшихся в древнем мире и закрепленных в Св. писании в качестве божественных заповедей. “Любовь же состоит в том, чтобы мы поступали по заповедям Его”, — утверждает апостол Иоанн (2 Ин 1, 6). Заповеди же эти, помимо главных — любви к Богу и ближнему, — включают элементарные нравственные требования: чти отца твоего и мать твою, не убий, не прелюбодействуй, не укради, не возводи клеветы на друга, не желай имущества ближнего твоего. Соблюдающий эти заповеди и есть человек, живущий в любви. Он удостаивается ответного чувства самого Бога, а это— залог вечной жизни и нескончаемого блаженства. Истинная любовь сопровождается радостью, духовным наслаждением от всецелого единения с возлюбленным, полного слияния с ним в акте любви, глубинного познания его, осуществляющегося не на разумно-рассудочном уровне, а на каких-то иных, более высоких духовных уровнях. Это знание уже не собственно человеческое, но божественное, ибо “кто любит Бога, тому дано знание от Него” (1 Кор 8, 3). Бог есть любовь — в этой краткой формуле глубинный общечеловеческий смысл христианства, который, увы, до сих пор остается в целом непонятым человечеством, а отдельные представители его, постигшие этот, может быть величайший, идеал человеческого бытия, почитаются в нашем социуме сумасшедшими, больными, в лучшем случае чудаками. Яркий пример в отечественной культуре — до сих пор не отмененный общественный приговор позднему Гоголю, попытавшемуся напомнить человечеству и реализовать в своем творчестве идеал христианской любви.

“Бог есть любовь, и пребывающий  в любви пребывает в Боге, и  Бог в нем” (1 Ин 4, 16). Любовь, как высшее состояние человеческого бытия, снимает “страх Божий”, предписанный человеку в его обыденной жизни, даже страх перед днем Суда. “В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение; боящийся не совершен в любви” (1 Ин 4, 18). Первые защитники и пропагандисты христианства, учившие еще во времена гонений на него со стороны римской власти, осмыслили новозаветное учение о любви, прежде всего как наказ о гуманных отношениях между людьми, о человечности как главном принципе социального бытия.

Опираясь на предпосылки, возникшие еще в стоической философии, ранняя патристика попыталась разработать  и внедрить в позднеантичное общество комплекс таких отношений внутри социума, который обеспечивал бы защиту свободы и достоинства  человеческой личности во всем ее индивидуальном своеобразии, в ее оригинальной самости. На смену философскому духовному эросу античности христианство принесло интимную, глубоко человечную, сострадательную любовь к ближнему, освятив ее божественным авторитетом, божественной заповедью и производя ее от божественной любви. Всеобъемлющая, всепроникающая любовь к людям становится главным оружием в руках ранних христиан против всякого зла и насилия, и вся раннехристианская культура устремлена к воплощению идеалов христианского гуманизма в жизни. Бог даровал человеку мудрость и человеколюбие, поэтому для христиан на первом месте стоит религия– “познание и почитание истинного Бога”, но непосредственно за ней и в тесной связи с ней следует человеколюбие – “милосердие, или человечность”. Гуманность, милосердие, сострадание, любовь к людям –вот область чувств и нравственных принципов, открытая христианством и поставленная им в основу построения новой культуры.

Внимательно изучая отношения  людей друг к другу, Максим исповедник различает пять видов любви: 1)“ради Бога”— так добродетельный любит всех людей; 2) “по естеству” — любовь между детьми и родителями; 3) “из тщеславия” — прославляемый любит прославляющего; 4) “из корыстолюбия” — так любят богатого за раздаваемые им дары; 5) “из сластолюбия” —плотская любовь, не имеющая целью рождение детей. Только первый вид любви, в глазах христиан, достоин похвалы; второй— естествен и как бы нейтрален, а остальные три вида относятся к “страстным” и порицаются христианскими теоретиками. Любовь к людям, к каждому конкретному человеку как бескорыстное служение, как постоянную заботу об обездоленных и помощь им, как беспрестанную молитву за всех перед Богом византийские отцы резко отличали от“любви к миру”, то есть к мирской суете и наслаждениям (к погоне за славой, богатством, роскошью, плотскими утехами). Если любовь к ближнему— это путь к единению с Богом, то “любовь к миру”отвращает человека от божественной любви, ибо они, как писал Палама, противоположны друг другу. “Любовь к Богу является корнем и началом всякой добродетели, а любовь к миру — причиной всякого зла”. Каждый из этих видов любви уничтожает другой, а начала их заключены в двойственной природе человека. Душа его вожделеет духовной любви и духовных наслаждений, а тело стремится к сиюминутным плотским утехам. Поэтому душа обуреваема любовью к Богу, а тело— к миру, и борьба между этими видами любви происходит почти в каждом человеке.. Возбуждение в людях духовной любви, ведущей, в конечном счете, к познанию Первопричины в акте мистического слияния с ней, осуществляется в христианстве путем включения их в систему, главные моменты которой определяются взаимосвязанными понятиями: Благо — Красота — Любовь — познание — наслаждение. Уже в самом таинстве крещения, полагает Кавасила, Христос являет принимающим его свою красоту, которая возбуждает в сердцах такую любовь к нему, что увлекает человека далеко от земных пределов. Явленная гонителям христиан, она превращала их в ревностных последователей Христа и мучеников за веру. Раннехристианские, а затем византийские мыслители и писатели усмотрели в любви важнейший и универсальный творческий принцип вселенной, на котором основывается ее духовное и жизненное бытие. Византийцы хорошо ощутили двойственное (негативное и позитивное) значение чувственной любви и безоговорочно выдвинули на первый план любовь духовную во всех ее аспектах. Особое внимание они уделили социально-нравственному пониманию любви как главного принципа общественных взаимоотношений. Все это выдвигает христианско-византийскую теорию любви на одно из видных мест в истории культуры.

3.Понятие пола в русской религиозной философии

Тема пола занимала одно из центральных мест в концепциях представителей так называемой «теологии пола», или «философии любви». Это было своеобразное направление в русской религиозной философии, основанное на идее «Бог есть любовь», к которому относятся достаточно разные по взглядам мыслители. Исследователи различают три типа идей, разрабатываемых в русле теологии пола.

Первое из направлений  представлено работами Владимира Соловьева, Льва Карсавина, Бориса Вышеславцева, Зинаиды Гиппиус, которые развивали философско-платонические идеи об Эросе, отрицали аскетизм в отношениях между женщиной и мужчиной. Для них чувственность и любовь имели высокую моральную и эстетическую ценность. Именно поэтому они считали, что для полноты мироощущения необходимо слияние женского и мужского начал. Особую роль в развитии этих представлений играл В. Соловьев. Для него сама тема и терминология пола имеют настолько важное значение, что он вводит их в свое теологическое и онтологическое учение. Для Соловьева Бог – это, безусловно, Отец, Он, мужское начало (и это вполне традиционно). Но «душа мира», в духе средневековой мистики, ассоциируется у него с образом Вечной Женственности, с Премудростью, с Софией (ассоциация феминного начала с мудростью весьма нетрадиционна).

По мнению Соловьева, у  человека любовь носит индивидуальный характер, торжествуя над родовым  началом. Но человек эгоистичен и  относится к окружающим, исходя из личных потребностей и интересов. Смысл  любви заключается в упразднении  собственного эгоизма, в переносе «интереса  из себя в другое». Однако при любви происходит не только воссоединение двух противоположных половин (как у Платона), но и слияние с «душой мира». Целью человеческой истории, по Соловьеву, является достижение совершенства, которое обретается посредством божественной брачной мистерии, в которой участвуют три элемента: «обоготворенная природа» (женское начало), человеко-бог (мужское начало) и Вечная Премудрость (эта последняя является результатом слияния мужского-божественного-природного-женского-духовного начал). Соловьев пытался переосмыслить античные (платоновские) учения о любви-эросе и связать их с русской религиозной традицией, придав философский характер известной мысли о красоте у Достоевского и видоизменив ее на «любовь спасет мир».

Более слабые в теоретическом  плане статьи поэта и литературного  критика Зинаиды Гиппиус посвящены  трем основным принципам любви: андрогинизму (то есть совмещению в одной личности мужского и женского начал в духе Вейнингера), духовно-телесности («а живой

человек – есть некая  цельность; и он душетелесен, как его любовь») и богочеловечности(«... волевой путь любви – уже не человеческий только, а богочеловеческий, то есть путь восхождения»).

Другое течение в русской  философии пола представлено работами Василия Розанова и Николая Бердяева. Центральная тема их произведений –  это, скорее, тема любви (даже эроса), а  вовсе не пола или гендера, хотя в текстах все время употребляется слово «пол». Главное в работах Розанова - это критика морали, в том числе и христианского учения о любви. Он обнаружил серьезные противоречия, свойственные этому учению. Христианство всегда с подозрением относилось к полу, видело в нем знак греховности человеческого рода. Но вместе с тем оно всегда оправдывало семью и брак как условие продолжения рода. Иными словами, христианство проклинало сам половой акт, но благословляло его последствия – деторождение. В этом противоречии Розанов увидел лицемерие христианской морали и подвергал ее резкой критике. В противоположность христианским идеологам Розанов обожествлял половую любовь как источник жизни. Он вступает в известный антагонизм и с Соловьевым, в отличие от которого видел в любви не проявление личностного начала, а нечто безличное, родовое, но с помощью которого осуществляется деторождение, побеждающее смерть. По словам Бердяева, Розанов «видит в поле не знак грехопадения, а благословение жизни: он исповедует религию рождения и противопоставляет ее христианству как религии смерти». «Связь пола с Богом, – утверждал Василий Розанов в своей книге «Уединенное», – большая, чем связь ума с Богом, чем даже совести с Богом ...».

Для Бердяева также основой  всякой религии является пол: «Настоящая религия, мистическая жизнь всегда оргиастична, а оргиазм, могучая сила жизни, связан с половой полярностью. Половая полярность есть основной закон жизни и, может быть, основа мира». Проблемы любви и пола занимают значительное место в книге Бердяева «Смысл творчества». Здесь прозвучали две новые темы: эротическая энергия представляет собой вечный источник творчества (поэтому-то творчество нельзя понять без понимания природы любви) и эротика связана с красотой (Эрос означает поиски и путь к прекрасному). Таким образом, для Розанова и Бердяева Бог и религиозность тесно связаны с любовью, страстью, Эросом, то есть с тем, что в западной традиции маркируется как феминное. Ассоциация божественного и религиозного с феминным, которая при этом возникает, ставит совершенно иные, по сравнению с Западом, культурно-символические акценты.

Третье течение в философии  любви, ортодоксально-богословское, представлено именами и работами Павла Флоренского, Сергея Булгакова, Ивана Ильина. Бог  для них – любовь, но не Эрос, а  сострадание, милосердие, жалость, иначе  средневековый «каритас». Традиционно эти качества отождествлялись с женским началом. Таким образом, у этих мыслителей божественное и феминное рассматривались как схожие культурные символы. Однако каритас тесно связан с комплексом идей христианской этики, относящимся к семье и браку.

Любовь, по мнению Флоренского, всегда связана с истиной. Но истину он понимает не в субъективно-психологическом, а в объективно-метафизическом смысле. Любовь у него – это вхождение  в Бога. У Флоренского любовь –  не столько индивидуальный, личностный акт, сколько родовой процесс. Любовь он рассматривает как способ познания божественной сущности.

Много места вопросам пола отводит в своих работах религиозный  мыслитель Булгаков, возрождая представления  о поле как о греховном начале в человеческой природе. «Жизнь пола, – пишет Булгаков, – в фактическом  ее состоянии имеет печать трагической  безысходности». Он резко выступает  против теории любви, развиваемой в  русле философско-платонической  традиции В. Соловьева, которого называет главным идеологом «третьего  пола» и проповедником «духовного донжуанства», «гетеризма». По мнению Булгакова, главной целью истинного  христианства является стремление к  победе над сексуальностью, а не ее эстетизация. Булгаков подверг критике и учение Соловьева о Софии, находя, что оно носит слишком личный, интимный, эротический характер. Не менее критичен Булгаков и по отношению к Розанову, которого он называет «экспериментатором половой вивисекции», хорошо знающим пол тела, но плохо различающим «пол души и брачности». Действительный идеал чистоты человека для Булгакова находится в средневековой аскетике, в поведении аскетов, которые боролись с грехом плоти, демонстрируя замечательные примеры воздержания. В основе неприятия им философской концепции любви Соловьева и Бердяева лежит не только различие в понимании нравственной природы человека, но и более глубокие философские различия. Булгаков полемизирует с идеей, что зло в природе человека может быть радикально устранено. Этой либеральной идее он противопоставляет традиционный тезис философии консерватизма, утверждающий, что зло принципиально неустранимо, ибо оно предопределено не только обществом, но и природой, космосом. Поэтому концепция христианской любви, которую обосновывает Булгаков, категорически исключает положительное развитие личности: оно может быть лишь страданием, жалостью, терпением.

Иван Ильин в любви  видел главный источник духовного  обновления, возрождения духовной культуры. В своей философии любви он примыкает к традиции Флоренского. В письме к сыну он писал: «Нельзя  человеку прожить без любви, потому что она сама в нем просыпается  и им овладевает. <...> Нельзя человеку прожить без любви и потому, что она есть главная выпирающая сила в жизни. <...> Нельзя человеку прожить без любви и потому, что она есть главная творческая сила человека. <...> Нельзя нам без  любви. Без нее мы обречены со всей нашей культурой. В ней наша надежда  и спасение».