Философия права Г. Гегеля

С субъективной стороны государство  является духовным сообществом (организмом), все члены которого проникнуты духом  патриотизма и сознанием национального  единства. Основанием такого государства  Гегель считал народный дух в форме  религии. Мы должны, писал он, почитать государство как некое земное божество. Государство – это шествие  бога в мире; “его основанием служит власть разума, осуществляющего себя как волю”.

Политический идеал Гегеля отражал  стремление немецкого бюргерства к  компромиссу с дворянством и  установлению конституционного строя  в Германии путем медленных, постепенных  реформ сверху.

В учении о внешнем государственном  праве (международном праве) Гегель подвергает критике кантовскую идею вечного мира. Придерживаясь в  целом прогрессивных взглядов на отношения между государствами, проводя идеи необходимости соблюдения международных договоров, Гегель в то же время оправдывает возможность решения споров международного характера путем войны. К этому он добавляет, что война очищает дух нации. В такого рода представлениях Гегеля сказалась его положительная оценка войны Германии с наполеоновской Францией.

Политическое учение Гегеля оказало  огромное влияние на развитие политико-правовой мысли. Содержащиеся в нем прогрессивные  положения послужили теоретической  основой и дали мощный толчок развитию либеральных и радикальных концепций, в том числе младогегельянского движения. Вместе с тем в учении Гегеля была заложена и возможность его консервативной интерпретации.

1.2 Основные значения  понятия «права»

Понятие «право» употребляется  в гегелевской философии права  в следующих основных значениях: I) право как свобода (идея права), II) право как определенная ступень и форма свободы (особое право), III) право как закон (позитивное право).

I. На ступени объективного духа, где все развитие определяется  идеей свободы, «свобода» и  «право» выражают единый смысл;  в этом отношении гегелевская  философия права могла бы называться  «философией свободы». Отношения  «свободы» и «права» опосредуются  через диалектику свободной воли.

II. Система права как царство  реализованной свободы представляет  собой иерархию особых прав (от  абстрактных форм до конкретных). Каждая ступень самоуглубления идей свободы и, следовательно, конкретизации понятия права есть определенное наличное бытие свободы (свободной воли), а значит, и особое право. Подобная характеристика относится к абстрактному праву, морали, семье, обществу и государству. Эти «особые права» даны исторически и хронологически одновременно (в рамках одной формации объективного духа), они ограничены, соподчинены и могут вступать во взаимные коллизии. Последующее «особое право», диалектически «снимающее» предыдущее, более абстрактное «особое право», представляет его основание и истину. Более конкретное «особое право» первичное и сильнее более абстрактного.

На вершине иерархии «особых  прав» стоит право государства, над которым возвышается лишь право мирового духа. Поскольку в реальной действительности «особые права» всех ступеней (личности, ее совести, преступника, семьи, общества, государства) даны одновременно и, следовательно, в актуальной или потенциальной коллизии, постольку, по гегелевской схеме, окончательно истинно лишь право вышестоящей ступени.

III. Право как закон (позитивное  право) является одним из «особых  прав». Гегель пишет: «То, что  есть право в себе, положено  в его объективном наличном  бытии, т. е. определено для  сознания мыслью и известно  как то, что есть и признано  правом, как закон, посредством  этого определения право есть  вообще позитивное право³».

Идеей права философ считал всеобщую свободу. Следуя традиции, сложившейся  в идеологии антифеодальных революций, Гегель наделял человека абсолютной свободой и выводил право из понятия  свободной воли. “Система права  есть царство реализованной свободы”, – указывал он. Вместе с тем Гегель отверг концепции, определявшие право как взаимное ограничение индивидами своей свободы в интересах общего блага. Согласно учению философа, подлинной свободой обладает всеобщая (а не индивидуальная) воля. Всеобщая свобода требует, чтобы субъективные устремления индивида были подчинены нравственному долгу, права гражданина – соотнесены с его обязанностями перед государством, свобода личности – согласована с необходимостью.

Превращение права в себе в закон  путем законодательства придает  праву форму всеобщности и  подлинной определенности. Предметом  законодательства могут быть лишь внешние  стороны человеческих отношений, но не их внутренняя сфера.

Различая право и закон, Гегель в то же время стремится в своей  конструкции исключить их противопоставление. Как крупное недоразумение расценивает  он превращение различия между естественным или философским правом и позитивным правом в противоположность и  противоречие между ними.

Гегель признает, что содержание права может быть искажено в процессе законодательства, поэтому не все  данное в форме закона есть право. Однако в гегелевской философии  права речь идет не о противопоставлении права и закона, а лишь о внутреннем различении определений одного и  того же понятия права на разных ступенях его конкретизации. «То  обстоятельство, что насилие и  тирания могут быть элементом  позитивного права,— подчеркивает он,— является для него чем-то случайным  и не затрагивает его природу⁴». По своему определению позитивное право как ступень самого понятия права разумно. Закон (по понятию) — это конкретная форма выражения права. Отстаивая такой правовой закон (законы права), Гегель вместе с тем отвергает противоправный закон, антиправовое законодательство, т. е. позитивное право, не соответствующее понятию права вообще.

Специфика философии права Гегеля проявляет себя не в развертывании  признаваемого им принципа различения права и закона в некую независимо от позитивного права действующую  и ему критически противостоящую систему естественного права. Напротив, Гегель стремится доказать неистинность и недействительность такой трактовки  различения права и закона.

Поскольку предметом гегелевского философского рассмотрения является лишь идеальное, постольку право и  закон как развитые формообразования объективного духа едины по своей  идеальной природе. Имея дело в философии  права лишь с этой идеальной плоскостью развитого (т.е. соответствующего их понятию) права и закона, Гегель в принципе оставляет вне границ философского анализа все остальные случаи и ситуации соотношения права и закона как еще не достигшего идеи свободы. Иначе говоря, вне гегелевской философии права остаются центральная тема, излюбленные мотивы и основной пафос прежних естественно правовых доктрин.

Таким образом, можно сделать вывод, что согласно гегелевской диалектике, понятия права, движению от абстрактных форм права к конкретному праву государственного целого, находящему свое идеальное выражение в суверенитете, насилие и произвол представляют собой рецидив исторически и логически преодоленной несвободы и бесправия, неразумное и неправомерное проявление тех или иных моментов органической нравственной целостности.

2. НЕПРАВО

2.1 Непреднамеренное  право

Поскольку воля есть в себе всеобщее, вступление во владение и договор  для себя и по их особенным видам, представляющие собой ближайшим  образом различные проявления и  следствия моей воли, суть основания  права в отношении признания  другими. Во внеположенности друг другу и многообразии оснований права заключено то, что они в отношении к одной и той же вещи могут принадлежать различным лицам, каждое из которых, исходя из своего особого основания права, рассматривает вещь как свою собственность; из этого возникают правовые коллизии.

Такая коллизия, в которой изъявление притязания на вещь исходит из правового  основания и которая составляет сферу гражданского правового спора, содержит признание права как  чего-то всеобщего и решающего, так  что вещь должна принадлежать тому, кто имеет на это право. Спор касается лишь подведения вещи под собственность  той или другой стороны; это простое  отрицательное суждение, в котором  в предикате мое отрицается лишь особенное.

У сторон признание права связано  с противоположным особенным  интересом и со столь же противоположным  воззрением. Против этой видимости  сразу же выступает в ней самой  как представляемое и требуемое  право в себе. Однако сначала оно  выступает только как долженствование, ибо еще нет такой воли, которая  освободилась бы от непосредственности интереса и имела бы в качестве особенной воли своей целью всеобщую волю; она также не определена здесь  как такая признанная действительность, перед лицом которой стороны  отказались бы от своего особенного воззрения  и интереса.

2.2 Обман

Право в себе в его отличие  от права как особенного и налично сущего определено, правда, в качестве требуемого как существенное, но есть вместе с тем в этом своем качестве только требуемое, с этой стороны нечто лишь субъективное, тем самым несущественное и только кажущееся. Так, всеобщее, низведенное особенной волей до чего-то только кажущегося — в договоре ближайшим образом в лишь внешнюю общность воли,— есть обман.

На этой второй ступени неправа относятся с уважением к особенной воле, но не к всеобщему праву. При обмане особенная воля не нарушается, так как обманутого заставляют верить, что с ним поступают соответственно праву. Следовательно, требуемое право положено как субъективное и только кажущееся, что и составляет обман.

По договору я приобретаю собственность  в виде особенного характера вещи и вместе с тем по ее внутренней всеобщности частью по ценности, частью же из собственности другого. Вследствие произвола другого мне могут  представить в отношении этого  ложную видимость, так что договор  в качестве обоюдного свободного менового соглашения об этой вещи окажется правильным по ее непосредственной единичности, но в нем будет отсутствовать  сторона в себе сущего всеобщего. (Бесконечное суждение по его позитивному  выражению или тождественному суждению.)

Чтобы против принятия вещи только как  этой и против только мнящей, а также  произвольной воли объективное или  всеобщее было частью узнано в качестве ценности, частью имело силу в качестве права, частью же чтобы противный  праву субъективный произвол снимался,—  все это пока здесь также только требование.

За гражданское и непреднамеренное неправо не полагается наказания, ибо  я здесь не хотел ничего противоречащего  праву. Напротив, обман влечет за собой наказание, ибо здесь речь идет о нарушении права.

2.3 Принуждение  и преступление

В том обстоятельстве, что в собственности  моя воля вкладывает себя во внешнюю  вещь, заключается, что так же, как  она в этой вещи рефлектируется, она берется вместе с ней и полагается под власть необходимости. Воля может в этой вещи частью вообще подвергаться насилию, частью может быть вынуждена насилием согласиться в качестве условия какого-либо владения или позитивного бытия на жертву или какое-либо действие — подвергнуться принуждению.

Подлинное неправо представляет собой  преступление, в котором не уважается  ни право в себе, ни право, каким  оно мне кажется, в котором, следовательно, нарушены обе стороны, объективная  и субъективная.

Человека можно как живое  существо принудить (bezwungen werden), т. е. подчинить власти других его физическую и вообще внешнюю сторону, но свободная воля в себе и для себя принуждена быть не может, разве только поскольку она сама не отступает из внешнего, в котором ее удерживают, или из представления о нем. Принудить к чему-то можно только того, кто хочет, чтобы его принудили.

Так как воля есть идея или действительно  свободна лишь постольку, поскольку  она имеет наличное бытие, а наличное бытие, в которое она себя вложила, есть бытие свободы, то насилие или  принуждение непосредственно само разрушает себя в своем понятии  как изъявление воли, которое снимает  изъявление или наличное бытие воли. Поэтому насилие или принуждение, взятое абстрактно, неправомерно.

Реальное  представление того, что оно разрушает  себя в своем понятии, принуждение  находит в том, что принуждение  снимается принуждением, поэтому  оно не только обусловлено правом, но и необходимо, а именно как  второе принуждение, которое есть снятие первого принуждения.

Абстрактное право есть принудительное право, так как неправо по отношению  к нему есть насилие над наличным бытием моей свободы во внешней вещи; сохранение этого наличного бытия  в противовес насилию есть тем  самым внешнее действие и насилие, снимающее то первое насилие.

Первое принуждение как насилие, совершенное свободным, насилие, которое  нарушает наличное бытие свободы  в его конкретном смысле, нарушает право как право, есть преступление — бесконечно негативное суждение в его полном смысле, посредством  которого подвергается отрицанию не только особенное, подведение вещи под  мою волю, но одновременно и всеобщее, бесконечное в предикате мое, правоспособность и притом без опосредствования моего мнения. Это сфера уголовного права.

Поскольку поражать можно только налично сущую волю, а она вступила в наличном бытии в сферу количественного объема, а также качественных определений и, следовательно, в зависимости от того и другого различна, то для объективной стороны преступления составляет разницу, поражено ли такое наличное бытие и вообще его определенность во всем их объеме, тем самым в равной их понятию бесконечности (как в убийстве, рабстве, насилии над религиозными убеждениями и т. д.), или лишь в одной его части, а также со стороны какой именно его качественной определенности.

Совершенное нарушение права как  права есть, правда, позитивное внешнее  существование, но такое, которое ничтожно в себе. Проявление этой его ничтожности  есть также вступающее в существование  уничтожение этого нарушения  — действительность права как  его опосредующая себя собой через  снятие своего нарушения необходимость.

Нарушение права, которым затрагивается  лишь внешнее наличное бытие или  владение, есть зло, ущерб какому-нибудь виду собственности или имущества; снятие нарушения как нанесения  ущерба есть гражданское удовлетворение в виде возмещения в той мере, в какой вообще таковое возможно.