Николай Николаевич Страхов

[править]Божественный промысел

Вико был несокрушимо  убежден в том, что Бог управляет  миром в соответствии со своими замыслами  и своей волей определяет историю  народов, но отбросил антропопатическое  представление, в соответствии с  которым карающий гнев или милость  Божья непосредственно могли  ощущаться как счастье или  несчастье народов. Он заставил Бога проявляться в истории только через созданную им самим человеческую природу. Природе человека свойственно  думать только о своей личной пользе. Божественный дух дает её страстям возможность свободной игры, так  как он дал ей свободу воли, но одновременно Он заставляет размышлять и мудро руководит этой свободной  игрой, чтобы из неё развивались  гражданское устройство, постепенное  преодоление варварства и, в конце  концов, гуманность. Как говорит  Вико, Он «поставил их ограниченные цели на службу своим более высоким  целям для сохранения рода человеческого  на этой Земле». Здесь исток слов Гегеля о хитрости разума и учения Вундта о гетерогенности целей.

[править]Миф и язык

Мышление и слово человека на ранней исторической стадии было полностью  поэтическим, порожденным фантазией. Мифы являлись для Вико ничем иным, как поэтически рассказанной историей с помощью фантастических родовых  понятий, доступных пониманию благодаря  громадной фантазии людей, так что, например, Геркулес, не будучи подлинной  исторической личностью, отражал для  него действительную жизнь как «героический характер основателей народов с  точки зрения их усилий». Мифы и языки, наиболее подлинные реликты того времени, стали для Вико настоящим  источником исторического познания, а сообщения историков и философов  более позднего времени, искаженные предрассудками их времени, утратили свою ценность.

[править]Борьба классов

Вико осознавал своеобразную связь формалистической жесткости  с первобытной красочностью, свойственную правовым понятиям древности, значение классовой борьбы между патрициями и плебеями, преобразующее государство, и тем самым значение классовой  борьбы вообще. Карл Маркс ценил  у Вико мысль об изначальной и  неискоренимой враждебности общественных классов.

Наследие и влияние

 

 

 

Vico La scienza nuova

Вико стоял в стороне  от духовной жизни XVIII века. У Монтескье  была книга Вико, но он ни словом её не упоминает.

Помимо Маркса и Шпенглера, высоко ценили творчество Вико такие  мыслители, как Гёте, Гердер, Гегель, Кузен, Мишле, его идеи повлияли на философию  времени и мифологии в Улиссе Джойса.

 

Научное познание

 

В целом великое достоинство  науки Бэкон считал почти самоочевидным  и выразил это в своём знаменитом афоризме «Знание — сила» (лат. Scientia potentia est).

Однако на науку делалось много нападок. Проанализировав  их, Бэкон пришёл к выводу о том, что Бог не запрещал познание природы. Наоборот, Он дал человеку ум, который  жаждет познания Вселенной. Люди только должны понять, что существуют два  рода познания: 1) познание добра и  зла, 2) познание сотворенных Богом  вещей.

Познание добра и зла  людям запрещено. Его им дает Бог  через Библию. А познавать сотворенные  вещи человек, наоборот, должен с помощью  своего ума. Значит, наука должна занимать достойное место в «царстве человека». Предназначение науки в том, чтобы  умножать силу и могущество людей, обеспечивать им богатую и достойную жизнь.

Бэкон умер, простудившись  во время одного из физических опытов. Уже тяжелобольной, в последнем  письме к одному из своих друзей, лорду Эренделу, он с торжеством сообщает, что этот опыт удался. Ученый был уверен в том, что наука  должна дать человеку власть над природой и тем улучшить его жизнь.

[править]Метод познания

 

 

 

Статуя Бэкона в часовне  Тринити-колледжа

Указывая на плачевное  состояние науки, Бэкон говорил, что до сих пор открытия делались случайно, не методически. Их было бы гораздо  больше, если бы исследователи были вооружены правильным методом. Метод  — это путь, главное средство исследования. Даже хромой, идущий по дороге, обгонит здорового человека, бегущего по бездорожью.

Исследовательский метод, разработанный  Фрэнсисом Бэконом — ранний предшественник научного метода. Метод был предложен  в сочинении Бэкона «Novum Organum» («Новый Органон») и был предназначен для замены методов, которые были предложены в сочинении «Organum» («Органон») Аристотеля почти 2 тысячелетия назад.

В основе научного познания, согласно Бэкону, должны лежать индукция и эксперимент.

Индукция может быть полной (совершенной) и неполной. Полная индукция означает регулярную повторяемость  и исчерпаемость какого-либо свойства предмета в рассматриваемом опыте. Индуктивные обобщения исходят  из предположения, что именно так  будет обстоять дело во всех сходных  случаях. В этом саду вся сирень белая  — вывод из ежегодных наблюдений в период её цветения.

Неполная индукция включает обобщения, сделанные на основе исследования не всех случаев, а только некоторых (заключение по аналогии), потому что, как  правило, число всех случаев практически  необозримо, а теоретически доказать их бесконечное число невозможно: все лебеди белы для нас достоверно, пока не увидим чёрную особь. Это заключение всегда носит вероятностный характер.

Пытаясь создать «истинную  индукцию», Бэкон искал не только факты, подтверждающие определенный вывод, но и факты, опровергающие его. Он, таким образом, вооружил естествознание двумя средствами исследования: перечислением  и исключением. Причем главное значение имеют именно исключения. С помощью  своего метода он, например, установил, что «формой» теплоты является движение мельчайших частиц тела.

Итак, в своей теории познания Бэкон неукоснительно проводил мысль  о том, что истинное знание вытекает из чувственного опыта. Такая философская  позиция называется эмпиризмом. Бэкон  и был не только его основоположником, но и самым последовательным эмпириком.

[править]Препятствия на  пути познания

 

Фрэнсис Бэкон разделил источники  человеческих ошибок, стоящих на пути познания, на четыре группы, которые  он назвал «призраками» («идолами», лат. idola)[1]. Это «призраки рода», «призраки  пещеры», «призраки площади» и «призраки  театра»[2].

«Призраки рода» проистекают  из самой человеческой природы, они  не зависят ни от культуры, ни от индивидуальности человека. «Ум человека уподобляется неровному зеркалу, которое, примешивая к природе вещей свою природу, отражает вещи в искривлённом и обезображенном виде».

«Призраки пещеры» — это  индивидуальные ошибки восприятия, как  врожденные, так и приобретённые. «Ведь у каждого помимо ошибок, свойственных роду человеческому, есть своя особая пещера, которая ослабляет  и искажает свет природы».

«Призраки площади (рынка)»  — следствие общественной природы  человека, — общения и использования  в общении языка. «Люди объединяются речью. Слова же устанавливаются  сообразно разумению толпы. Поэтому  плохое и нелепое установление слов удивительным образом осаждает разум».

«Призраки театра» — это  усваиваемые человеком от других людей ложные представления об устройстве действительности. «При этом мы разумеем здесь не только общие философские  учения, но и многочисленные начала и аксиомы наук, которые получили силу вследствие предания, веры и беззаботности».

[править]Последователи Наиболее значительные последователи эмпирической линии в философии Нового времени: Томас Гоббс, Джон Локк, Джордж Беркли, Дэвид Юм — в Англии; Этьен Кондильяк, Клод Гельвеций, Поль Гольбах, Дени Дидро — во Франции. Проповедником эмпиризма Ф.Бэкона был также словацкий философ Ян Байер.

 

Философия Декарта была дуалистической. Он признавал наличие в мире двух родов сущностей: протяжённой (res extensa) и мыслящей (res cogitans), при этом проблема их взаимодействия разрешалась введением  общего источника (Бога), который, выступая создателем, формирует обе субстанции по одним и тем же законам.

Главным вкладом Декарта  в философию стало классическое построение философии рационализма как универсального метода познания. Разум, по Декарту, критически оценивает  опытные данные и выводит из них  скрытые в природе истинные законы, формулируемые на математическом языке. При умелом применении нет пределов могуществу разума.

Другой важнейшей чертой подхода Декарта был механицизм. Материя (включая тонкую) состоит  из элементарных частиц, локальное  механическое взаимодействие которых  и производит все природные явления. Для философского мировоззрения  Декарта характерен также скептицизм, критика предшествующей схоластической философской традиции.

Самодостоверность сознания, cogito (декартовское «мыслю, следовательно, существую» — лат. Cogito, ergo sum), равно  как и теория врождённых идей, является исходным пунктом картезианской  гносеологии. Картезианская физика, в противоположность ньютоновской, считала всё протяжённое телесным, отрицая пустое пространство, и описывала  движение с помощью понятия «вихрь»; физика картезианства впоследствии нашла своё выражение в теории близкодействия.

В развитии картезианства  обозначились две противоположные  тенденции:

к материалистическому монизму (Х. Де Руа, Б. Спиноза)

и к идеалистическому окказионализму (А. Гейлинкс, Н. Мальбранш).

Мировоззрение Декарта положило начало т. н. картезианству, представленному

голландской (Барух да Спиноза),

немецкой (Готтфрид Вильгельм  Лейбниц)

и французской (Николь Мальбранш)

школами.

[править]Метод радикального  сомнения

Исходной точкой рассуждений  Декарта является поиск несомненных  оснований всякого знания. Выдающейся чертой французского ума всегда был  скептицизм, равно как и стремление к математической точности знаний. В эпоху Возрождения французы Монтень и Шаррон талантливо пересадили во французскую литературу скептицизм греческой школы Пиррона. Математические же науки в XVII столетии во Франции процветали.

Скептицизм и поиски идеальной  математической точности — два различных  выражения одной и той же черты  человеческого ума: напряжённого стремления достигнуть абсолютно достоверной  и логически непоколебимой истины. Им совершенно противоположны:

с одной стороны — эмпиризм, довольствующийся истиной приблизительной  и относительной,

с другой — мистицизм, находящий  особое упоение в непосредственном сверхчувственном, надрациональном  знании.

Ничего общего ни с эмпиризмом, ни с мистицизмом Декарт не имел. Если он искал высшего абсолютного  принципа знания в непосредственном самосознании человека, то речь шла  не о каком-либо мистическом откровении неведомой основы вещей, а о ясном, аналитическом раскрытии самой  общей, логически неопровержимой истины. Её открытие являлось для Декарта  условием преодоления сомнений, с  которыми боролся его ум.

Сомнения эти и выход  из них он окончательно формулирует  в «Первоначалах философии» следующим  образом:

Так как мы рождаемся детьми и составляем разные суждения о вещах  прежде, чем достигнем полного  употребления своего разума, то многие предрассудки отклоняют нас от познания истины; избавиться от них мы, по-видимому, можем не иначе, как постаравшись раз в жизни усомниться во всём том, в чём найдём хотя бы малейшее подозрение недостоверности…. Если мы станем отвергать всё то, в чём  каким бы то ни было образом можем  сомневаться, и даже будем считать  всё это ложным, то хотя мы легко  предположим, что нет никакого Бога, никакого неба, никаких тел и что  у нас самих нет ни рук, ни ног, ни вообще тела, однако же не предположим  также и того, что мы сами, думающие об этом, не существуем: ибо нелепо признавать то, что мыслит, в то самое время, когда оно мыслит, не существующим. Вследствие чего это познание: я  мыслю, следовательно существую, —  есть первое и вернейшее из всех познаний, встречающееся каждому, кто  философствует в порядке. И это  — лучший путь для познания природы  души и её отличия от тела; ибо, исследуя, что же такое мы, предполагающие ложным всё, что от нас отлично, мы увидим совершенно ясно, что к нашей  природе не принадлежит ни протяжение, ни форма, ни перемещение, ничто подобное, но одно мышление, которое вследствие того и познаётся первее и вернее всяких вещественных предметов, ибо  его мы уже знаем, а во всём другом ещё сомневаемся.

Таким образом, найден был  Декартом первый твёрдый пункт для  построения его миросозерцания —  не требующая никакого дальнейшего  доказательства основная истина нашего ума. От этой истины уже можно, по мнению Декарта, пойти далее к построению новых истин.

Прежде всего, разбирая смысл  положения «cogito, ergo sum», Декарт устанавливает  критерий достоверности. Почему известное  положение ума безусловно достоверно? Никакого другого критерия, кроме  психологического, внутреннего критерия ясности и раздельности представления, мы не имеем. В нашем бытии как  мыслящего существа убеждает нас  не опыт, а лишь отчётливое разложение непосредственного факта самосознания на два одинаково неизбежных и  ясных представления, или идеи, —  мышления и бытия. Против силлогизма как источника новых знаний Декарт вооружается почти так же энергично, как ранее Бэкон, считая его не орудием открытия новых фактов, а лишь средством изложения истин уже известных, добытых другими путями. Соединение упомянутых идей в сознании есть, таким образом, не умозаключение, а синтез, есть акт творчества, так же как усмотрение величины суммы углов треугольника в геометрии. Декарт первый намекнул на значение вопроса, игравшего затем главную роль у Канта, — именно вопроса о значении априорных синтетических суждений.

[править]Доказательство  существования Бога

Найдя критерий достоверности  в отчётливых, ясных идеях (ideae clarae et distinctae), Декарт берётся затем доказать существование Бога и выяснить основную природу вещественного мира. Так  как убеждение в существовании  телесного мира основывается на данных нашего чувственного восприятия, а  о последнем мы ещё не знаем, не обманывает ли оно нас безусловно, то надо прежде найти гарантию хотя бы относительной достоверности  чувственных восприятий. Такой гарантией  может быть только сотворившее нас, с нашими чувствами, совершенное  существо, идея о котором несовместима была бы с идеей обмана. Ясная  и отчётливая идея такого существа в нас есть, а между тем, откуда же она взялась? Мы сами сознаем себя несовершенными лишь потому, что измеряем своё существо идеей всесовершенного  существа. Значит, эта последняя  не есть наша выдумка, не есть и вывод  из опыта. Она могла быть внушена  нам, вложена в нас только самим  всесовершенным существом. С другой стороны, эта идея настолько реальна, что мы можем расчленить её на логически  ясные элементы: полное совершенство мыслимо лишь под условием обладания  всеми свойствами в высшей степени, а следовательно и полной реальностью, бесконечно превосходящей нашу собственную  реальность.

Таким образом из ясной  идеи всесовершенного существа двояким  путём выводится реальность бытия  Бога: