Принципы коллективизма индивидуализма эгоизма

Коллективистическое или  индивидуалистическое устройство общества определяет все сколько-нибудь существенные характеристики социальной жизни, начиная  с государства, прав личности и ее автономии и кончая культивируемыми  в обществе разновидностями любви.

Каждая новая эпоха  воспроизводит коллективизм и индивидуализм, причем воспроизводит их в новой  форме. Это означает, что ход человеческой истории не является прямолинейным, в частности он не является, вопреки  Марксу и его сторонникам, последовательным восхождением от предыстории человеческого  общества к его истории, наиболее полно отвечающей “природе человека”. Это не удивительно, так как даже история техники – это никоим образом не прямолинейная история, в ней существует не единое действие, но многие действия, многие отступления и многие “сложности”.

Об обычных  значениях понятий “коллективизм” и “индивидуализм”

Против использования  терминов “коллективизм” и “индивидуализм”  в указанных их значениях иногда выдвигается следующее возражение. Слово “коллективизм” в обычном, или повседневном, его значении означает нечто позитивное, общественно ценное, поскольку без многообразных  коллективов и тех или иных коллективных действий общественная жизнь  невозможна. Слово “индивидуализм”  обычно означает что-то негативное: уход от общих, коллективных забот в сферу  частных, индивидуальных, быть может, даже эгоистических интересов. При противопоставлении же коллективизма и индивидуализма как двух полярных способов общественного  устройства слово “коллективизм” приобретает негативную оценочную  окраску (особенно, когда речь идет о современном коллективизме), в  то время как слово “индивидуализм”  начинает сопрягаться с позитивной оценкой (в частности, когда речь заходит о современном индивидуализме – либерально-демократическом обществе).

Это возражение против использования  слов “коллективизм” и “индивидуализм”  в новых смыслах, не вполне согласующихся  с их повседневными значениями, оправдано  только частично. В нем правильно  обращается внимание на то, что многие понятия как обычного языка, так  и языка науки имеют явную  оценочную окраску. Их иногда называют “оценочными”, круг их широк и не имеет четких границ. К таким понятиям относятся, например, термины “наука”  как противоположность мистике  и иррационализму, “знание” как  противоположность слепой вере и  откровению, “теория”, “система”, “труд”, “рациональность”, “факт” и т.д. Введение подобных понятий редко обходится  без одновременного привнесения неявных оценок. “Коллективизм” и “индивидуализм” – типичные оценочные слова, особенно в тех странах, где признание абсолютного приоритета некоторого коллектива или группы в сравнении с индивидом является одним из основных принципов социальной жизни.

В нашей стране слово “коллективизм” обычно несет с собой позитивную оценку, а слово “индивидуализм”  – негативную. Вполне возможно, что  оценочные составляющие этих слов повседневного  языка в каких-то иных странах  являются обратными. Можно предположить также, что в каких-то языках данные слова вообще не принадлежат к  “хвалебным”.

Что касается отдельных авторов, то некоторые из них со словом “коллективизм” неизменно сопрягают самую высокую  положительную оценку, другие же видят  в коллективизме непременное  зло. “Любая большая компания, пусть  даже состоящая из самых симпатичных  людей,– пишет психолог К. Г. Юнг,–  по своему нравственному уровню напоминает неуклюжее, тупое и злобное животное. Чем многочисленнее организация, тем  труднее избежать в ней аморальности и слепой тупости... нагромождения  и выпячивания самых примитивных  черт человека и уничтожения его  личности в интересах господствующего  над ним организма... Человека сегодняшнего дня... поскольку он приспособлен к  своей среде... не смутит никакая подлость со стороны его группы – тем более что большинство его сотоварищей свято верит в высочайшую справедливость своей социальной организации... Между безумцем и толпой нет большой разницы, потому что обоими движут безликие непреодолимые силы”'.

Чаще всего с коллективизмом связывают резкое снижение уровня рационального  восприятия окружающей действительности, внедрение в жизнь бессознательного в самых грубых его формах. Юнг, в частности, характеризует Первую мировую войну как “эпидемию  безумия” и пишет, что войны и  революции – это форма массовых психозов. Более дифференцированную оценку коллективам и коллективизму  дает 3. Фрейд. Он отмечает, что в самом примитивном из коллективов – в толпе – интеллектуальные способности человека снижаются, в нем преобладает бессознательное и он ведет себя почти как безвольный автомат. Вместе с тем индивид в коллективе способен на большее самопожертвование и самоотдачу, чем вне его. Массовая душа способна на гениальное духовное творчество, выражающееся, в частности, в языке, фольклоре, народной песне и др.

Скрытый оценочный характер “коллективизма” и “индивидуализма” не может быть, однако, достаточно веским доводом против их использования  в новых значениях.

Во-первых, как уже отмечалось, в этих новых значениях в языке  социальных наук данные слова уже  используются около ста лет и  ни к каким недоразумениям это  не привело. Физика когда-то тоже взяла  “хвалебные” слова “сила”, “энергия”  и др. из обычного языка и сделала  их точными научными понятиями. Во-вторых, нет оснований говорить, что если в обычном языке “коллективизм” несет позитивную оценку, а “индивидуализм”  – негативную, то в научном употреблении оценки, связанные с этими словами, меняются на противоположные. “Коллективизм” и “индивидуализм”, превращаясь  в термины языка науки, становятся оценочно нейтральными.

В частности, в дальнейшем изложении отнесение какого-то общества к коллективистическому не предполагает никакой отрицательной оценки этого  общества, точно так же, как эпитет “индивидуалистическое” не означает какой-либо похвалы тому обществу, к  которому он прилагается. Коллективистическое  устройство общества и индивидуалистическое его устройство – два постоянных полюса человеческой истории. Наивно было бы отождествлять одну из данных крайних  форм общественного устройства со злом, а вторую – с добром и заявлять, что история каждого конкретного  общества – это попеременное движение то к полюсу зла, то к полюсу добра  и что подавляющее большинство реально существовавших обществ тяготело все-таки к полюсу зла. Язык науки не может содержать подобных субъективных оценок.

О сходстве коллективизма  и индивидуализма

Коллективизм и индивидуализм  представляют собой два крайних, диаметрально противоположных способа  общественного устройства. В чистой форме они проявляются только в немногих обществах. Остальные  общества не являются явно коллективистическими или открыто индивидуалистическими, а только тяготеют – притом с  разной степенью интенсивности –  к одному из этих полюсов. Скажем, в  современном мире к собственно коллективистическим  странам относятся коммунистические Северная Корея, Куба и, возможно, ряд  арабских стран, строящих “национальный  социализм”; к открыто индивидуалистическим принадлежат либерально-демократические  общества Западной Европы и Северной Америки. Остальные страны лишь тяготеют к одному из этих полюсов, находясь от них на самом разном удалении. Ряд стран, и в их числе Россия, долгое время составлявших ядро коллективизма, сейчас достаточно устойчиво движутся в сторону индивидуалистического  общественного устройства.

Выделение коллективизма  и индивидуализма как двух чистых форм (или полюсов) устройства общества не означает, конечно, что мировая  история – это арена никогда  не затихающей борьбы между данными  формами. Коллективизм и индивидуализм  противостоят друг другу как способы  общественного устройства, но из этого  вовсе не следует, что они непременно ведут открытую или тайную войну  друг с другом. Коллективистические  и индивидуалистические общества вполне могут мирно сосуществовать. Об этом говорит современная и почти  вся предшествующая история. Противостояние коллективизма и индивидуализма сделалось особенно острым и дошло  до войны только в XX в., когда мир  стал особенно тесным, а коллективизм – особенно агрессивным. История не движется борьбой коллективизма с индивидуализмом, точно так же, как она не движется ни борьбой классов, ни борьбой наций.

Двухполюсность человеческой истории очевидным образом несовместима с идеей гомогенности исторического  времени, вытекающей из метафизики Просвещения, а затем и марксизма. Гетерогенность истории, неравномерность развития отдельных обществ и регионов, тяготение их то к одному, то к  другому из полюсов истории связаны  с изменчивостью факторов духовной и материальной жизни конкретных обществ, с плюрализмом культур, с многообразием социально-исторического  опыта и т. п.

Между коллективистическим  и индивидуалистическим обществами существуют принципиальные различия. Вместе с тем между этими двумя  крайними типами общественного устройства имеется и определенное сходство. Это как раз то сходство, по поводу которого говорят: крайности сходятся.

Суть сходства коллективизма  и индивидуализма, и в частности  коммунизма и развитого капитализма, сводится к следующему:

– каждое из этих обществ  склонно представлять себя единственной успешно развивающейся цивилизацией, а в индустриальную эпоху, когда  человечество начинает обретать все  большее единство,– авангардом всего  человечества;

– высшим своим смыслом  каждое из них считает научно-техническое  господство над миром, все возрастающую эксплуатацию окружающей среды;

– эти общества отрицают идею равноправия разных культур  и их не приводимого к общему знаменателю  разнообразия;

– своей задачей в отношении  других культур данные общества считают  подстегивание их поступательного  движения в направлении кажущихся  им очевидными целей;

– исключительную роль играет в этих обществах культ аналитической  мысли и утилитарного разума;

– данные общества пренебрежительно относятся к нетехническим критериям  определения уровня развития того или  иного общества или народа;

– упрощенная концепция  развития заставляет эти общества скептически  относиться к культуре прошлого, к  своеобразию существования других народов, ко всем, кроме своих собственных, обычаям и традициям;

– данные общества склонны  пренебрегать национальными различиями, акцентируя свое внимание на деятельности, которая является в сущности интернациональной;

– эти общества во многом утрачивают способность сомневаться  в самих себе, они остаются глухими  и к критике извне;

– культура в этническом значении, включающая обязательную приверженность незыблемой традиции, приносится ими  в жертву культуре, понимаемой прежде всего как художественное и литературное творчество;

– данные общества отрицают то, что разные формы организации  человеческой жизни и разные системы  символического осмысления бытия достойны равного уважения.

Невозможность идеального общества

От социальной философии, изучающей социальные системы с  точки зрения общей концепции  развития общества, иногда требуют, чтобы  она давала оценку конкретных систем. Очевидно, однако, что поиски наилучшего социального устройства связаны с финалистским истолкованием человеческой истории.

XX век со всей очевидностью  показал, что идеального общества  нет и его никогда не будет.  После краха идеи коммунизма, приведшей не к раю на земле,  а к тоталитарному аду, трудно  стало даже вообразить, каким  могло бы быть совершенное  общество. Человеческое воображение  слабело при попытке представить  себе райскую жизнь на небесах  и оказывалось гораздо более  эффективным при изображении картин страданий в аду. Тем более трудно вообразить совершенное во всех смыслах земное общественное устройство, хотя можно представить себе ад на земле, возникший в результате какой-то природной или социальной катастрофы, подобной атомной войне. Всякое общество несовершенно, оно представляет собой постоянную борьбу с проблемами, продолжающуюся до тех пор, пока эти проблемы не начнут нарастать в геометрической прогрессии и не разрушат данное общество.

Кроме того, с точки зрения общей концепции истории как  движения между двумя полюсами –  индивидуализмом и коллективизмом – вопрос о совершенном устройстве общества во многом утрачивает смысл. Индивидуализм, в частности капитализм, совершенен, если он востребован обстоятельствами места и времени. В другое время  и в иных обстоятельствах более  совершенным оказывается уже  коллективизм или какая-то форма  общественного устройства, промежуточная  между ясно выраженными индивидуализмом  и коллективизмом. Спрашивать в общей  форме, что предпочтительнее: коллективизм или индивидуализм, все равно  что ставить вопрос, что лучше: пила или молоток, не определяя, для  какого дела потребуется выбираемый инструмент.

Коллективизм индустриального  общества (тоталитаризм) рассматривается  не как временный отход некоторых  обществ от некоей магистральной  линии человеческой истории и  не как исторический тупик, в который  они попали по недоразумению или  по злому умыслу каких-то вождей и  политических партий. Коллективистическая  форма устройства являлась для этих обществ естественным продолжением их предшествующего развития. Она  была воспроизведением в современных  условиях,– но уже в современном  виде, отличающемся особой жестокостью,–  того коллективизма, который является постоянным фактором человеческой истории. Побуждения сторонников современного коллективизма были, можно думать, искренними. Однако мечта о прекрасном мире, построенном на началах разума и справедливости, привела к совершенно неожиданным результатам. Как сказал Ф. Гельдерлин, “что всегда превращало государство в ад на земле, так  это попытки человека сделать  его земным раем”.