Возможна ли нравственность без религии

 Под словом «подъем»  понимается, прежде всего, осознание  неопределенного ощущения как  интуитивного импульса, но не  только. Базилио осознал свой  интуитивный импульс, но при  этом не произошло его сублимации  и возгонки. Сублимацией и возгонкой  в данном случае был бы тезис  о том, что если «пять не  делится на два», то это вовсе  не значит, что «пять надо делить  на пять» и получить один  и что «один равен четырем». Один четырем не равен. Ни  каким образом Алиса обманула  его, ни как нужно было поступить,  Базилио не понял, он не был  готов к изощренным интеллектуальным  дебатам. Единственное, на что  он оказался способен – это  противостоять псевдоизощренной  псевдоаргументации Алисы, не  поверить ей и проявить самостоятельность.  Таким образом, в работе сознания  Базилио было выполнено только  одно из условий, требующихся  для создания творческого потока, а именно – самостоятельность  от внешних суждений, то есть, ориентация на внутренний голос.  Все остальные условия выполнены  не были. Создать принципиально  новый продукт в виде числа  «два с половиной», и увидеть  правду, Кот Базилио был не  в состоянии. На формирование  творческого потока, не просто  отрицающего, а преодолевающего  эту суггестию лжи и зла,  у Базилио внутренних мощностей  не хватило.

 Получается, что любое  расширение сознания невозможно  без творческого потока. Каждый  раз, когда требуется отличить  добро от зла, необходимо выполнение  определенных условий. Во-первых: создание нового продукта (смысла). Во-вторых: это создание нового  продукта должно быть обусловлено  потоком творческой энергии, который  ведет от смутного чувства  к осознанному пониманию, то  есть к ви́дению. Сублимация смутного  чувства в ви́дение и есть  главное качество так называемого  расширения сознания. Таким образом,  мы выходим на интересную мысль  о том, что различение добра  и зла само по себе есть  не что иное, как сотворение  добра, а неразличение добра  и зла само по себе есть  создание зла. И то, и другое  должно быть создано. В любом  случае, будь то сотворение добра  или создание зла, это –  генерация нового смысла. Лиса  Алиса создала целое новое рассуждение. И хотя это ложный смысл, но это смысл, который не может быть ни опровергнут, ни уничтожен без создания альтернативного истинного смысла.

 Откуда берется импульс  к сотворению зла? Это очень  интересный вопрос. Зло есть то, что должно быть создано, изначально  его нет в природе. Собственно, речь идет об импульсе готовности  ко злу, который начинает зло  творить. В богословии принято  считать, что тенденция творить  зло возникает оттого, что человек  идет на поводу у своей безгреховной  страстности . Однако если принять  эту точку зрения, то сразу  возникает вопрос – в каком  ее аспекте? Богословие указывает  на три важнейших аспекта безгреховной  страстности: это, прежде всего,  смертность человеческой природы,  ее тленность, и наконец, собственно  страстность – неукоризненная, негреховная,  типа стремления к справедливости, чувства голода, и т. д. Человек  идет на поводу у одного  из ее сущностных качеств, на  поводу у ее основания, которое  уходит своими корнями, как  это часто бывает, в историю  своего возникновения, то есть  историю совершения первородного  греха. Сутью и результатом  этой истории стало отпадение  прародителей человечества от  своего Творца, от Бога. Таким  образом, безгреховная страстность  – это пропасть, возникшая между  Богом и человеком в результате  грехопадения, пропасть, не имеющая  постоянных размеров и либо  преодолеваемая личным усилием  человека, либо имеющая тенденцию  к расширению – по принципу  «пустыня ширится сама собой». Таким образом, безгреховная страстность  – это основа, без которой невозможно  ни создание зла, ни сотворение  добра. Она необходима в обоих  случаях, но если при создании  зла человек идет у нее на  поводу, то при создании добра  он ее преодолевает.

 С этой точки зрения, зло – это доведенная до  логического конца отделенность  от Бога, превратившаяся в полную  изоляцию, ощущение себя одиноким, окруженным со всех сторон  недоброжелателями и в соответствии  с этим действующим. Добро же, как полная противоположность  такой изоляции (а точнее было  бы сказать – самоизоляции), есть  ощущение растворенности во всеобщем  потоке жизни и любви, а,  следовательно – растворенности  в Боге; переживание сострадания  каждому живому существу, стремления  помочь ему на его, живого  существа, уровне, неспособность причинить  насилие, боль и страдание кому  бы то ни было, так как причинение  зла любому другому существу  есть косвенное причинение зла  самому себе по причине всеобщей  неотделенности. Эта неотделенность  в своем наивысшем градусе  и есть любовь.

 Таким образом, мы  получаем квинтэссенцию зла и  квинтэссенцию добра. Здесь уместно  было бы привести параллель  с другой антонимической парой:  материализмом и идеализмом, так  как в ощущении пребывания  в мире, который не зависит  от нас, а напротив, держит нас  в тотальной зависимости от  себя, воплощается глубинное срастание  материализма и сатанизма: мы  абсолютно зависимы, мы находимся  в равнодушных и безжалостных  тисках, и все, что мы можем  делать, – это яростно драться  за свое счастье путем отвоевывания  его у других живых существ.  «Кто не с нами, тот против  нас» – глубоко материалистический  и сугубо сатанинский лозунг. Добро противоположно злу ощущением  растворенности, того, что весь мир  находится внутри нас, причастности  каждого живого существа друг  к другу и себя ко всем  этим живым существам, переживанием  того, что и за нами, и за  каждым из живых существ стоит  более высокий поток сознания  – Господь и Божественное пламя  любви, и – последующим растворением  в этом Божественном пламени  через преодоление своих корыстных  эгоистических интересов – этого  самого льва из «Евангелия  от Фомы». 

 Здесь мы выходим  на точку конфликта между львом  и человеком, который по сути  есть конфликт между злом и  добром, всеми армиями зла и  армиями добра, между силами  любви и силами ненависти. Армия  ненависти, все сопутствующие  ей войска, все «когти льва»  – это ложь, подтасовки, передергивания, искажения, перевертыши (вплоть  до полных), получение удовольствия  от причинения зла другому  живому существу и, в конечном  счете, вершина зла – акт  самоубийства. И армия добра –  любовь, сострадание, истина, реальность, принятие, раскаяние, покаяние, умаленное  созерцание своей истинной природы  и своего «льва».

 В этой кульминационной  точке, просозерцав природу добра  и зла, мы можем вернуться  к тому началу в человеке, которое,  собственно, и ответственно за  их различение.

 В своем рассуждении  о нравственном начале мы пришли  к выводу о том, что оно  существует отдельно от Божественного  импульса. Но это вовсе не означает, что оно не было создано  этим Божественным импульсом  и не находится в тайном  согласии с ним. Нравственное  начало, вне всякого сомнения, находится  в некой предустановленной гармонии  с Божественным призывом, и если  бы Божественный призыв не  чувствовал этого начала, то Ему  не было бы необходимости проявляться.  Он должен к чему-то апеллировать, взывать, и это нечто, к которому  Он взывает, существовало до  появления призыва, изначально. Оно  может этот призыв поддержать, откликнувшись на него, оно может  остаться глухим к нему, оно  может находиться в конфликте  и борьбе с ним, то следуя  за ним, то от него отрекаясь,  и вся многообразная палитра  внутренней жизни так или иначе  сообразована этим взаимодействием.  Божественный призыв не падает  на до этого бесплодную мертвую  почву и не прорастает сам  по себе в этой почве. Он  является скорее светом и влагой, которые способствуют проращиванию  уже имеющихся в почве зерен.  Нравственное начало в человеке  не обособлено и не отделено  от Божественного импульса. Скорее, Божественное начало появляется  и отвечает на призыв замкнутого  в сердце нравственного импульса, пытающегося проложить себе дорогу, отвечая на его (импульса) тоску,  метания, стремление вырваться  на простор разумного и сознательного  бытия. 

 Это нравственное начало, в раскрытом виде пребывающее  внутри сердца в виде стремления  творить добро и жить не  узко эгоистическими интересами, помимо этого стремления обладает  еще и стремлением к собственному  развитию, а именно – к возрастанию  меры своей осознанности, сознательности, укреплению мотива, ради которого  жизнь по любви и в служении  другим была бы оправдана и  обладала высоким смыслом. Божественный  импульс просто отвечает на  глухую затаенную тоску, он  является ответом на существующий, хотя и не выраженный запрос, имеющийся в нравственном начале  каждого человека.

 С этой точки зрения  религия, вне всякого сомнения, выступает как начало, сугубо  вторичное по отношению к нравственности, что никоим образом не умаляет  ни ценности религии, ни ценности  нравственного начала. Вторичное,  потому что она есть ответ  на запрос. Религия не является  и не может являться первичной  по отношению к нравственности, потому что если бы это было  так, это означало бы, что человек  – всего лишь бессмысленное  животное, которое без кнута (то  есть, религии) в рай загнано  быть не может. Получается, что  только при условии, что это  животное услышит некий зов,  в нем… нельзя сказать «пробуждается» (потому что пробуждается то, что  спало и до сна находилось  в бодрствующем состоянии) –  в нем нравственность как бы  начинается, зарождается этим религиозным  призывом, – что полностью противоречит  как психологической достоверности,  так и глубинному, сущностному  положению вещей. Как говорили  коммунисты: «Железной рукой загоним  пролетариат в коммунистический  рай». Этот тезис является перевернутым  слепком с перевернутого христианства, того самого, которое насаждалось  путем социального, культурного и этнического насилия. Это христианство стремилось загнать в рай подвластный ему народ железным кнутом. И такое христианство по своей сути более коммунистично, чем любая коммунистическая идеология. Но на историческом поле такое христианство царствует. А противоположное ему истинное эзотерическое христианство, идущее от Христа, которое тихим словом апеллирует к самому глубокому внутреннему началу в человеке (возникшему задолго до того, как он услышал эту апелляцию, одновременно с ней, или даже раньше нее, до нее), такое христианство, которое основывается на первичности нравственности по отношению к религии, оно, действительно, чрезвычайно редко́ и не распространено ни как идеология, ни как система взаимодействия и взаимоотношений – терпимость, кротость, простота и глубина, то, что трогает человека, независимо от его конфессии, то, что много кем проповедуется, но мало кем делается.

 Заключительный вывод  представляет собой следующий  тезис: религия и нравственность  находятся между собой в достаточно  сложных и не линейных отношениях. Нравственность как исконный  глубинный импульс, идущий из  самых недр человеческой души, вне всякого сомнения, первична, и она служит скорее стимулом  к возникновению Божьего откровения  свыше, так или иначе отвечающего  на запрос, идущий из душевных  недр. Затем эта религия (то  есть Откровение свыше – не  будем рассматривать варианты  неправильных взаимоотношений) вступает  во взаимодействие с исконным  глубинным импульсом и оказывает  ему очень сильную помощь и  поддержку своей осознанной позицией, снимает большое количество недоумений, тяжких раздумий, колебаний и  сомнений, объясняя, обосновывая и  доказывая истинность нравственного  импульса, полагая его основание  в пределах и мирах, превышающих  сиюминутное посюстороннее бытие  (сансарное, как сказали бы  буддисты). Она (религия) помогает  этому нравственному импульсу  вырваться на свободу осознанности, стать осознанной силой и, в  конечном счете, победив все  остальные импульсы (животный, эгоистический  и пр.), полностью пропитать человека  собой и помочь ему стать  внутренне и нравственно цельной  натурой. Таким образом, религия  как связь с Богом помогает  нравственности одержать верх  над другими душевными силами, противоречащими и конфликтующими  с ней, помогает ей править  человеческой душой уже безо  всякого конфликта между противоборствующими  началами в душе человека, внутренне  обоснованно, целостно и гармонично.

 По мнению некоторых  богословов, такие конфликты существовали  даже в душе Христа – когда  он постился сорок дней, после  чего взалкал. Слово «взалкал»  дает основание для утверждения  о том, что даже в душе  Христа жили противоречия, на  которые дьявол попытался опереться,  подвергнув его трем искушениям, преодолев которые, Иисус окончательно  победил внутри себя любые  импульсы, противоречащие Божественному  откровению свыше. В этом смысле  можно сказать, что Божественное  откровение свыше не является  единственным посланием, идущим  из миров, запредельных посюстороннему  бытию. Точно так же нас посещают  демонические соблазны снизу,  из инфернальных (запредельных) миров,  которые пытаются обосновать  и поддержать, укрепить те силы  в человеке, которые являются  их представительствами в каждой  душе.

 Является ли нравственность  представительством в душе Божественного  откровения? Да – в противном  случае они не вступали бы  в гармоничное взаимодействие  друг с другом. Но она не  является просто представительством  – нравственность заложена Господом  изначально, и в каждом человеке  она существовала задолго до  любого Божественного откровения. Таким образом, Божественное откровение  является ответом на глубокий  запрос нравственности, а не стимулом  к его появлению. (Да, действительно,  без ответа на этот глубокий  запрос нравственность может  существовать в достаточно ущербном  виде, например – носить ограниченный, чисто материалистический характер: мы помогаем людям, но только материально, игнорируя духовный аспект их личности.)

 В высшей степени  важным является также следующий  момент: нравственное начало в  человеке является импульсом  не просто к тому, чтобы творить  добро, – оно является импульсом  к внутреннему развитию человека, к достижению им осознанности, внутренней гармонии и с собой,  и с окружающим миром. Это  более высокий уровень существования,  чем та конфликтная, противоречивая  жизнь которую ведет обычный  человек (прежде всего внутренне  – конфликт разворачивается между  различными враждебными началами, равным образом существующими  внутри человека и ведущими  борьбу за его душу: («Тяжко  есть иго на сынех адамлих» ). Божественное откровение дает  возможность нравственности реализоваться  в своем наивысшем потенциале, в своей наивысшей целесообразности, а именно – реализовать наивысшую  цель внутреннего развития и  приведения к гармонии носителя  этой нравственности.

 Несколько слов надо  сказать о том, что нравственное  начало существует даже в людях,  по виду глубоко падших и  полностью опустившихся. Оно имеется  абсолютно в каждом человеке, независимо от того, насколько  он ему следует или насколько  он его отрицает. Потенциально  каждый человек способен встать  на путь укрепления и раскрытия  в себе этого начала. Просто  в одних это начало достаточно  сильно́ и может отстаивать  свое, пусть сперва ущербное, но  все-таки бытие, даже без религиозного  импульса и поддержки, а в  других людях оно настолько  забито, что даже всемерная помощь  и поддержка со стороны религии  не в состоянии очистить нравственный  импульс от последующих наслоений  и психотравм, связанных с воспитанием,  условиями среды и т.д. В  этом смысле ситуация чрезвычайно  сложная, и для ее прояснения  правомочно, с нашей точки зрения, применение буддийского подхода,  в соответствии с которым каждый  человек в течение предыдущих  жизней формирует своим поведением  те или иные склонности, проявляющиеся  в последующих жизнях: кто-то оказывается  склонным к воровству, кто-то  – к порочному, разгульному  образу жизни, а кто-то к  нравственности и к становлению  на путь духовного развития. И  у разных людей эти склонности  базово (с самого рождения в  этой жизни) отличаются. Тот, кто  близко общался с детьми, не  станет отрицать того странного,  с точки зрения религий, отрицающих  многократность воплощений, факта,  что дети изначально, до всякого  воспитания, имеют те или иные  уже врожденные и как будто  бы сформированные наклонности.