Политические конфликты

посредника. В роли посредника могут выступать согласительные комиссии,

менеджеры по конфликтам, отдельные  политические деятели или страны (в

межгосударственных конфликтах). Этот метод разрешения конфликтов зафиксирован в

Гаагской конвенции 1907 года. На американском континенте действует  несколько

договоров о мирном разрешении споров. На африканском континенте действует

Протокол Комиссии по посредничеству, примирению и арбитражу Организации

Африканского Единства.

     6. Третейское разбирательство или арбитраж. Считается, что этот метод

имеет существенные недостатки, т.к. его применение может привести лишь к

затягиванию конфликта на долгие годы.

     7. Переговоры, которые необходимы для того, чтобы избежать применения

насилия. Они возможны, когда  между сторонами имеется хотя бы минимальная сфера

совпадающих интересов.

Очевидно, что одним из главных условий согласия (консенсуса) является

терпимость соперников друг к другу, инакомыслию.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Для российского правительства, возглавляемого В. Черномырдиным, 1993 г. начался с определения основных стратегических позиций. Они были обнародованы в конце января. Изложение правительственных  намерений началось с жесткой, созвучной  голосам оппозиции, констатации  катастрофического состояния российской экономики: «Экономика России находится  в глубоком кризисе, который грозит перерасти в полный развал с непредсказуемыми экономическими, политическими и  социальными последствиями. Падение  производства и сокращение капиталовложений, расстройство государственных финансов, рост инфляции, сокращение валютных поступлений  и подрыв платежеспособности страны сопровождаются резким снижением уровня жизни широких слоев населения».

В правительственном документе  не назывался конкретный виновник резкого  ухудшения социально-экономического положения России, но за его строками угадывалось желание доказать, что  гайдаровские реформы не привели  к каким-либо позитивным результатам  или даже к минимальной стабилизации. Новый премьер-министр явно показывал, что его стабилизационно-реформаторский курс начинается «с нуля» и включает в себя, помимо всего прочего, исправление грубых просчетов предшественника.

Приоритеты правительственной  политики на 1993 г., однако, по преимуществу повторяли гайдаровские подходы. Главными среди них объявлялись укрепление рубля, финансовая стабилизация и борьба с инфляцией. Правительство называло своими основными ориентирами снижение темпов инфляции к концу года До 5% в месяц, сокращение дефицита консолидированного госбюджета до 5% валового национального продукта, стабилизацию курса рубля ко второму полугодию. Объявлялось о намерении пресечь размещение в иностранных банках экспортной выручки предприятий «вплоть до полной конфискации валютных средств и сурового уголовного наказания руководителей».

Монетаристский подход к  лечению экономических болезней России дополнялся крайне общими фразами  о целях промышленной политики, которая  в предшествующий год у правительства  практически отсутствовала. Правительство  Черномырдина, не называя никаких  цифр, ограничивалось намерением снизить  темпы падения и начать постепенно стабилизировать производство, повысить нормы сбережений и капиталовложений, сдерживать рост безработицы. Признав  банкротство предшествующей экономической  политики, правительство оказалось  бессильным предложить сколько-нибудь убедительную альтернативу гайдаровскому  курсу. Стратегические поиски правительства  продолжились в следующем месяце, а наибольшую известность приобрело  заседание Президиума кабинета министров 11 февраля, ставшее форумом всех структур исполнительной власти. На нем  президент Б. Ельцин не только смягчил  критику реформаторского курса  предшествующего года, но и попытался  ее реабилитировать: «Не могу согласиться  и с тем, что экономические  реформы в России пошли по худшему  варианту. Они пошли по единственно  возможному варианту. В тех условиях не было возможности выбора ни моделей  реформ, ни команды, готовой взяться  за это дело... Реформы потребовали  высокой цены. Но это — цена реформ, а не революции в напичканной  ядерным оружием многонациональной  стране».

Выступление Ельцина кроме  защиты радикальных реформ содержало  подспудно и признание того факта, что они, как и прежние умеренные  горбачевские реформы, возникли стихийно, определялись давлением обстоятельств, а не какими-то обоснованными расчетами и программами. Но назвать это открыто в качестве главной причины тяжелого хода и последствий реформ Ельцин не решился. В его истолковании в основе неудач реформаторов лежало сопротивление законодательной власти: «Однако макроэкономической стабилизации достичь не удалось. Основная причина тому — разногласия между законодательной и исполнительной властями по вопросу ограничительной финансовой, денежно-кредитной политики. В результате мы находимся перед реальной угрозой гиперинфляции».

Президент предложил законодательной  власти сделать выбор: или заключить  соглашение с исполнительной властью, дав ей право проводить жесткий  монетаристский курс, или организовать всенародный референдум, который  должен был проголосовать за президентскую  или парламентскую республику и, следовательно, решить, кому — президенту или законодателям — должны быть вручены решающие властные полномочия.

Вопрос о референдуме  поднимался Ельциным уже на седьмом  Съезде народных депутатов России, и тогда после жарких дискуссий  было решено назначить его на 11 апреля 1993 г. В ходе него избирателям предстояло определить основы конституционного строя  России. Но уже через несколько  недель после съезда члены Верховного Совета во главе с Хасбулатовым и  поддержавший их председатель Конституционного суда В. Зорькин объявили референдум ненужной и опасной затеей. Законодатели, однако, не собирались идти на уступки правительству в вопросе о распределении властных полномочий. Шаткий компромисс, достигнутый между исполнительной и законодательной властью на седьмом съезде, рухнул, а их антагонизм очень быстро достиг еще большей остроты.

Конфликт между исполнительной и законодательной властью, определивший развитие российской политики в 1993 г. и  завершившийся кровавой схваткой между  ними в начале октября, имел ряд причин. Одна из главных заключалась в  сохранявшихся и углублявшихся  разногласиях по вопросу о социально-экономическом  и политическом курсе России. Среди  законодателей в качестве ведущей  силы утвердились сторонники регулируемой экономики и национально-государственного направления, а защитники радикальных  рыночных реформ оказались в явном  меньшинстве. Смена у руля правительственной  политики Гайдара Черномырдиным  только на время примирила законодательную  власть с исполнительной. Как вскоре выяснилось, новое правительство, внося коррективы в экономическую политику Гайдара, в то же время не отказывалось от монетаристского курса, который вызывал наибольший гнев Верховного Совета. К тому же на пост министра финансов, проводника этого курса, был назначен Б. Федоров, который, как и Гайдар, в глазах оппозиции был «ставленником» Международного валютного фонда.

Важной причиной антагонизма  двух ветвей государственной власти являлось и отсутствие у них опыта  взаимодействия в рамках системы  разделения властей, которой Россия практически не знала. Попытка испытать эту систему в России была предпринята  только один раз, в начале XX в., но тогда она потерпела крах. В западных же странах, откуда система разделения властей была позаимствована, она являлась не только одной из основ демократического правления, но и действовала практически без сбоев. Но ее отлаживание заняло там не одно столетие, причем укрепились в разных странах не одна, а несколько моделей разделения властей, соответствовавших национальным условиям. Главными были две модели: президентская республика, в которой исполнительная власть имела больше прерогатив, чем законодательная, и парламентская республика, в которой, наоборот, большими прерогативами пользовалась законодательная власть.

В свете мирового опыта  для России больше подходила модель президентской республики. В пользу ее говорили и сложности переходного  периода, переживаемого Россией, и  ее размеры, и отсутствие в России сильных партий, которые являются обязательным условием успешного функционирования парламентских республик, и особенности  российского политического сознания. Но эти обстоятельства меньше всего  волновали российских законодателей, для которых на центральное место  выдвинулся вопрос собственного выживания  и подчинения себе любой ценой  исполнительной власти.

По мере ожесточения борьбы с президентом и правительством законодательная власть, пользуясь  присвоенным себе правом изменять российскую Конституцию, стала отодвигать исполнительную власть на государственные задворки. Драматизм этой ситуации заключался в том, что парламент не отвечал  за реализацию принимаемых решений  в жизнь, по этой причине нейтрализация  им исполнительной власти оборачивалась  хаосом или параличом хозяйственных  и социальных сфер. Законодатели наделили себя самыми широкими полномочиями, в  том числе теми, которые, согласно системе разделения властей в  любом ее варианте, должны быть прерогативой исполнительных и судебных органов. Одна из поправок к Конституции наделяла Верховный Совет правом «приостанавливать  действие указов и распоряжений президента Российской Федерации, отменять постановления  и распоряжения Советов министров  республик в составе Российской Федерации в случае их несоответствия законам Российской Федерации». Обычно эта прерогатива принадлежит  верховному судебному органу. Законодательная  власть оказалась также наделенной правом распоряжаться государственным  имуществом, жестко контролировать финансово-кредитную  и денежную политику, осуществлять другие полномочия, традиционно относимые  к компетенции исполнительной власти.

Российский президент  со своей стороны обнаружил склонность к полному игнорированию воли строптивых законодателей. Война исполнительной и законодательной власти заводила всю и без того хрупкую российскую государственность в тупик, так  что вынесение на суд избирателей  вопроса об основах конституционного строя, в первую очередь разделении властей, представлялось хоть каким-то выходом из драматической ситуации. Но между двумя антагонистами  разгорелся спор о формулировании вопросов для избирателей, и даже в начале марта, то есть за месяц до проведения референдума, было абсолютно неясно, какой же выбор предстояло им совершить.

Законодатели, собравшиеся 8—12 марта на восьмой Съезд народных депутатов России, решили разрубить  гордиев узел: согласно их решению, на проведение любых референдумов накладывался мораторий, а во взаимоотношениях двух властей закреплялся статус-кво  в соответствии с принципами действовавшей  Конституции. Президентская сторона расценила это решение как «попытку полностью сконцентрировать власть в руках Советов, возвратить коммунистическую номенклатуру к рычагам управления страной, отобрать назад демократические завоевания августа 1991 года». Срочно созванное в Москве Консультативное совещание политических партий и организаций демократической ориентации охарактеризовало итоги съезда как «исторический реванш сил реакции», а позицию Президиума Верховного Совета и Р. Хасбулатова — как практически сросшуюся с политическими установками национал-коммунистической оппозиции.

Ответный удар президента, его попытка по-своему разрубить  гордиев узел во взаимоотношениях исполнительной и законодательной власти была предпринята 20 марта. Вечером того дня в обращении  к гражданам России, которое транслировалось  по двум телевизионным каналам, Б. Ельцин объявил о подписании им Указа  об особом порядке управления до преодоления  кризиса власти. Из разъяснений Ельцина  следовало, что на 25 апреля 1993 г. назначается  референдум о доверии президенту и вице-президенту Российской Федерации, а также по вопросу о проекте  новой Конституции и выборах  нового парламента. В случае одобрения  новой Конституции деятельность Съезда народных депутатов и Верховного Совета должна была быть приостановлена, хотя они и не распускались. Из слов Ельцина вытекало также, что любые  решения органов и должностных  лиц, направленные на отмену и приостановление  указов и распоряжений президента, являлись недействительными. Фактически в стране вплоть до вступления в  силу новой Конституции вводилось  президентское правление.

Уже через несколько часов  после выступления Ельцина с  резкой отповедью ему на российском телевидении выступили четыре влиятельных  политика: Р. Хасбулатов, А. Руцкой, В. Зорькин и секретарь Совета безопасности России Ю. Скоков. Они решительно опротестовали заявление президента и объявили его не соответствующим Конституции.

Антипрезидентское выступление  Хасбулатова, защищавшего интересы Верховного Совета, было вполне предсказуемо, но появление вместе с ним трех других политиков было для многих неожиданностью, резко усилившей  драматизм конфликта между президентом  и оппозицией. Вице-президент Руцкой по своему статусу мог быть только в команде президента, и Ельцин, как явствовало из его выступления, рассматривал себя и вице-президента, как единое звено исполнительной власти. Председатель Конституционного суда В. Зорькин формально не имел права выносить вердикт о действиях президента без предварительного рассмотрения и квалификации их судом в целом. Ю. Скоков был непосредственно подчинен президенту, и публичное выражение им несогласия с главой государства также стало неприятным сюрпризом для Ельцина.

Президент своим указом явно рассчитывал застать противников  врасплох, но оппозиция не проявила никакой растерянности и в  дебюте политической схватки перехватила  инициативу в свои руки Через три дня после выступления президента ряд его положений был признан противозаконным Конституционным судом Российской Федерации, а еще через несколько дней в Москве собрался чрезвычайный съезд народных депутатов с намерением «наказать» Ельцина за строптивость. Он открылся ровно через два года после первого чрезвычайного съезда, который, будучи тем же по составу, защитил и спас Ельцина от мощной атаки альянса Горбачева и консерваторов.

Попытки съезда принудить  Ельцина к уступкам, угодным законодателям, провалились, и тогда лидеры оппозиции  предприняли попытку отстранить президента от должности с помощью  процедуры, известной в англосаксонском  праве как импичмент Процедура  эта была использована с явными нарушениями, но даже в ее предельно упрощенном варианте не смогла быть реализована. После этого съезд осуществил новый маневр: согласился на проведение референдума, но с формулировками вопросов, утвержденными самими законодателями.

Три из четырех вопросов, сформулированных съездом, были направлены непосредственно против президента:

1. Доверяете ли Вы президенту  РФ Б.Н. Ельцину?

2. Одобряете ли Вы социально-экономическую  политику, осуществляемую президентом  РФ и правительством с 1992 года?

3. Считаете ли Вы необходимым  проведение досрочных выборов  президента РФ?

4. Считаете ли Вы необходимым  проведение досрочных выборов  Верховного Совета РФ?

Вынося эти вопросы  на референдум, законодатели рассчитывали, что большинство россиян, экономическое  положение которых в ходе реформ ухудшилось, выскажут недоверие политике президента и ему самому. Законодатели также полагали, что им самим, неизменно  выступавшим с оппозицией президенту, будет оказано народное доверие.