«Голландская болезнь» в России и особенности ее проявления

Инвестирование нефтегазовых доходов государства в национальную экономику способно быть не просто неинфляционным, но и антиинфляционным. Имеются в виду вложения в высокотехнологичные инвестиционные проекты, в создание компаний, действующих на высокомонополизированных рынках, в расширение порождающих структурную инфляцию «узких мест» (например, в развитие цементной промышленности), в отрасли, конкурентные позиции которых в случае падения цен на нефть улучшатся (речь об этом шла выше). Так, уже сегодня стоило бы форсировать строительство либо радикальную технологическую модернизацию российских авиастроительных и автомобильных заводов путем вложения госсредств в приобретение их акций или в создание новых компаний с полным производственным циклом (а не просто занимающихся «отверточной» сборкой).

Госборьба с ГБ

Остановимся на государственной  политике борьбы с "голландской болезнью". Рассмотрим три классических аргумента  в пользу протекционизма отраслей и  их применимость в условиях российской действительности.

Аргумент "консервативной функции социального благосостояния" . Реальный доход или потеря ренты  конкретного фактора в результате неожиданного шока должны быть исключены, то есть применяемые в данном случае меры затрагивает всю экономику  в целом. Против данного аргумента  можно высказать по крайней мере три возражения. Во-первых, данная цель перераспределения лучше достигается  при налогообложении специфического фактора бумового сектора (изъятие ренты, налоги на природопользование) и направлении дохода на субсидирование проигрывающих факторов производства. Во-вторых, в российских условиях при огромной дифференциации доходов и концентрации рентных платежей в руках довольно узкого круга лиц отсутствует "консервативная функция социального благосостояния", поскольку система перераспределения просто не работает. В-третьих, данная политика предусматривает наличие четко отлаженного механизма перелива капитала.

Аргумент поддержания  занятости. Его можно применить  только при условии наличия в  отстающем секторе устойчивой реальной заработной платы. Здесь опять возникают  два возражения. Во-первых, разумнее прямо субсидировать занятость, а краткосрочная безработица  необходима как сигнал к проведению желаемой реаллокации ресурсов. Во-вторых, на большинстве российских предприятий отстающего сектора заработная плата настолько низка, что ее можно назвать "устойчивой", но никак "не реальной".

Аргумент "молодой отрасли". Он мог бы применяться, когда ожидаются  временный бум и снижение с  последующим восстановлением отстающего сектора. Но это ведет к неоптимальной  растрате физического и человеческого  капитала в течение периода бума. Данный аргумент явно не подходит к  российской действительности. Добывающие отрасли работают на подъеме уже  в течение многих лет, назвать  этот бум временным нельзя. Споры  о защите "молодых отраслей" в российских экономических кругах завершились признанием того, что  такие отрасли отсутствуют. А  перспективная инновационная экономика  находится пока только в зачаточном состоянии. Рассмотрим два наиболее популярных протекционистских подхода.

Первый - защита обменного  курса, а именно политика избегания  повышения реального обменного  курса и, следовательно, защита торгуемых  товаров при удорожании неторгуемых. Девальвация явно неэффективна как средство от "голландской болезни", поскольку, во-первых, это защита не только промышленного сектора, но и добывающего, во-вторых, в силу низкой конкурентоспособности российских обрабатывающих отраслей их продукцию можно отнести к неторгуемым товарам. Сдерживание курса делает их еще менее, конкурентоспособными.

Второй подход - это обычный  протекционизм, основанный на повышении  тарифов или сокращении импортных  квот. Предотвращение потерь для секторов, конкурирующих с импортом, в дальнейшем обернется удорожанием экспортных товаров промышленного сектора  так же, как и добывающего. По экспортным небумовым товарам будет нанесен двойной удар: сначала повышением реального обменного курса, а затем прямой потерей ресурсов для производства импортозамещающих товаров.

Инфляция, «голландская болезнь» и рост цен на энергоносители

Общепризнано, что рост цен  на энергоносители (далее - нефть или  энергоносители) выступает важнейшим  фактором инфляции для стран-экспортеров. Механизм его действия - частный  случай явления, называемого «голландской болезнью» второго рода. Не очевидны причины, по которым в России в  последние годы продолжается рост обрабатывающих производств при многократном росте  цен на нефть и газ, а следовательно, и рентных доходов от их экспорта.

Рассмотрим какими способами  можно бороться с инфляцией в  условиях «голландской болезни» в России.

В реальной экономике, по причине  ее структурной неоднородности, сокращение производства и занятости в торгуемом  секторе уже в первой фазе «голландской болезни» сопровождается ростом структурной безработицы и снижением зарплаты. Одновременно может происходить рост зарплаты в неторгуемом секторе. Если удельный вес последнего велик, вероятно повышение и уровня цен в целом. Таким образом, при «голландской болезни» развивается структурная адаптационная инфляция, причем тем сильнее, чем глубже структурные деформации и чем быстрее они возникают. Поэтому выгоды от роста экспортных доходов частично нивелируются потерями в торгуемом секторе.

Колебания сырьевых цен постоянно  порождают структурную адаптационную  инфляцию. Поскольку сильные колебания  уровня жизни крайне опасны с социально-политической точки зрения, целесообразно и  впредь вывозить рентные доходы в  виде золотовалютных резервов. Однако нужно принимать и другие меры, обеспечивающие стабильность динамики добычи и экспорта сырья без резких скачков, порождающих проинфляционные структурные шоки. Например, выдавать лицензии компаниям на право добычи нефти и газа с учетом поддержания ими необходимого уровня запасов. Таможенные пошлины на вывоз сырья должны иметь прогрессивный характер. Так, ставка в 30% для вывоза газа должна быть заменена шкалой, подобной прогрессивной шкале (от 0 до 70%), установленной для экспорта нефти.

Общий вывод: «голландская болезнь» порождает инфляцию в странах-экспортерах  сырья только при негибкости цеп, зарплаты: и валютного курса. Поэтому  борьба с инфляцией монетарными  методами малопродуктивна. Экономическая  политика должна обеспечивать защиту торгуемого сектора и создание высокотехнологичных  отраслей, а также свободу рыночной конкуренции и гибкость зарплаты (со снижением налоговой нагрузки на нее).

Протекционизм

"С другой стороны,  и политика правительства, и  рекомендации консультантов выглядят  как минимум странно. Таможенные  барьеры - один из наиболее  эффективных способов выравнивания  экономических условий для конкурентного  сектора - систематически снижаются.  У нас почти нет нетарифных  инструментов защиты внутреннего  рынка (они действуют лишь в  отношении шести из более чем  150 групп товаров и услуг), средневзвешенная  ставка импортной пошлины - 8%, с учетом льгот - 5%, тогда как  в ЕС она около 15%. Административное  управление валютным курсом тем  более не вписывается в либеральную  модель. Очевидно, что одной из  важнейших целей структурных  реформ должно быть выравнивание  экономических условий для всех  секторов экономики. Применяемые  в отношении сырьевого сектора  меры (экспортные акцизы) явно для  этого недостаточны. Остающаяся  после их изъятия часть доходов  позволяет сырьевому сектору  оставаться сверхрентабельным. О выравнивании условий конкурентного и сервисного секторов вопрос вообще не ставится. Для правительства данной проблемы не существует. А эта структурная диспропорция, в отличие от валютного курса, значительно легче поддается корректировке посредством перераспределения налоговой нагрузки. Правительство упорно применяет рецепты, выработанные для однородной экономики развитых стран.

Косвенным признанием неравенства  экономических условий можно  рассматривать объявление (с подачи Всемирного банка) политики «диверсификации». Что это значит на концептуальном и теоретическом уровне, понять пока трудно. На практике это выражается в закачке бюджетных средств  в отдельные проекты и создание «технопарков» - зон с особым налоговым  и таможенным режимом. Насколько  эти меры способны компенсировать завышение  курса рубля, оценивать бессмысленно, ведь само завышение воспринимается как благо.

Пример легкого отношения  к «голландской болезни», внушаемого зарубежными «авторитетами», дает статья Дж. Стиглитца. В ней утверждается, что «в принципе избежать удорожания валюты легко». «Огромные природные ресурсы могут и должны быть благом, а не проклятием... Что отсутствует? Политическая воля сделать это». И далее предлагается традиционный набор рекомендаций - создание Стабилизационного фонда и честное, прозрачное распределение сырьевых доходов. В качестве примеров успешной реализации стандартного рецепта называют Ботсвану и Индонезию. Похоже, с аргументами у нобелевского лауреата совсем туго, если не нашлось более привлекательных примеров.

Дело, однако, в том, что  рост ВВП Ботсваны не противоречит теории. В слаборазвитых странах  со значительным процентом натурального хозяйства конкурентный сектор - единственный страдающий от «голландской болезни» - как правило, отсутствует. Следовательно, отсутствует и прямой депрессивный эффект. Сервисный же сектор может  расти на сырьевых доходах достаточно быстро, определяя рост ВВП. То же самое  мы наблюдаем и в России. Для  полноты аналогии необходимо довести  до конца деиндустриализацию (ликвидировать остатки конкурентного сектора). Однако рассчитывать на долгосрочный рост сервисного сектора в России труднее: он уже гипертрофирован.

Китайское «экономическое чудо»  выглядит естественным с точки зрения курса юаня. Китай, в отличие от России, не стремится добиться его  конвертируемости. Он решает противоположную  задачу: добиться конкурентоспособности  своей продукции. Сохранение административного  курса позволяет занижать обменный курс относительно рыночного. А рыночный курс и без того существенно занижен. Китай - крупный импортер нефти (второе место в мире), и это определяет уровень занижения курса. В результате не самый качественный, но дешевый  китайский экспорт оказывается  самым конкурентоспособным, а его  высокая рентабельность позволяет  не только наращивать объемы, но и быстро подтягивать качество.

Пока Китай выигрывает конкуренцию именно за счет ценового фактора, некоторые отечественные  авторитеты убеждают нас, что российская продукция неконкурентоспособна в  принципе, потому что в развитых странах конкуренция по цене отошла в прошлое, а ее место заняла конкуренция  по ассортименту и качеству. Возможно, эти авторы не читали потребительские  журналы тех же западных стран, в  которых обсуждению соотношения  «цена - качество» отводится обычно центральное место. А очереди  за сверхкачественными «роллс-ройсами» или «майбахами» наблюдаются только в России.

Курс валюты страны сырьевого  придатка определяется ценой и объемом  экспорта сырья. Цены на мировом рынке  крайне нестабильны, следовательно, национальная валюта не может быть стабильной в  долгосрочном плане. Существуют глубокие сомнения, имеет ли смысл конвертируемость без стабильности.

Опыт двух лет после  дефолта показал, что экономика  России при благоприятном курсе  рубля может быть более эффективной  и динамичной, чем китайская, - без  структурных реформ и при существующем инвестиционном климате. У нас принято  считать, что курс рубля до дефолта  и сегодня - это норма, а постдефолтная девальвация - некое патологическое отклонение. Между тем это были уникальные два года, когда конкурентные условия российской экономики были значительно ближе к условиям стран-импортеров нефти вообще, и Китая в частности, хотя и не достигли их.

Теория и практика

Причины непонимания экономической  ситуации в России могут быть связаны  с ограниченностью теории «голландской болезни», базирующейся на «модели  стремительно развивающегося сектора» в малом государстве. Она остается основой теоретической оценки экономической  ситуации в странах-экспортерах  рентного сырья. Многие ее априорные  допущения несовместимы с реалиями России.

Кроме того, по определению - это динамическая модель, то есть рассчитанная на изучение последствий быстрого роста. Между тем ситуация в большинстве  стран-экспортеров нефти давно  перешла в статическую фазу, а  в некоторых - и в фазу рецессии. Соответственно, главный действующий  фактор - не быстрый рост, а рента.

Влияние эффекта быстрого роста по мере исчерпания его возможностей или структурной перестройки  быстро падает, а влияние ренты - только накапливается. Это значит, что  влияние ренты может сохраняться  и после того, как рента перестала  извлекаться.

Но главное: модель быстрого роста не рассматривает мировую  экономическую систему в целом  и, в частности,такой важный фактор, как реакция противоположной стороны - занижение курса валюты (и повышение конкурентоспособности) стран, импортирующих нефть. То есть «голландская болезнь» в мировом масштабе - проблема не только стран-экспортеров нефти, это структурная болезнь мировой экономики, связанная с глобальным переделом рынков сбыта. А изменение курса валют - не более чем объективный механизм реализации упомянутого перераспределения. Соответственно, решать эту проблему в «отдельно взятой стране» бессмысленно.

Однако не стоит забывать, что принятая точка зрения просто выгодна развитым странам. С одной  стороны, она поддерживает конкурентные преимущества их промышленности над  конкурентным сектором стран-экспортеров  нефти, способствуя дальнейшей научно-технической  деградации России - потенциально опасного конкурента, и закреплению деления  мира на страны развитые и вечно  «развивающиеся». С другой - позволяет  устраниться от участия в решении  этой глобальной проблемы, что неизбежно  потребует «поделиться благополучием», и не только в виде материальной помощи.

Вхождение России (и не только ее) в клуб развитых или интенсивно развивающихся стран зависит  от того, смогут ли реформы поставить  национальный высокотехнологичный  сектор в равные условия с внешними производителями. А это, в свою очередь, зависит от того, позволят ли они  снизить цену отечественной продукции (курс рубля) в 2-3 раза (пo модельным оценкам).

Итак, «сырьевая» модель отечественной  экономики не в состоянии обеспечить ее устойчивое и быстрое развитие хотя бы потому, что запасы рентабельных нефтегазовых месторождений относительно скоро истощатся, а разработка новых  месторождений наверняка окажется исключительно капиталоемкой (если же весь чистый доход от добычи сырья  тратится на «погашение» осуществленных инвестиций и на выплату процентов  по привлеченным кредитам, соответствующие  инвестиционные проекты теряют всякий смысл). Кроме того, именно освоение нефтегазовых месторождений в труднодоступных  районах, в том числе на северном шельфе, требует создания и задействования высоких технологий (данный фактор, собственно, - едва ли не главный тормоз разработки знаменитого Штокмановского месторождения), т.е. без перехода к «высокотехнологичной» модели Россия может лишиться своего не только «несырьевого», но и «сырьевого» будущего. В связи с этим главной задачей российской экономической политики становится трансформация «нефтедолларовых» доходов в потенциал высокотехнологичного развития народного хозяйства.