Современные экономические школы

Создание  Международного валютного фонда  пошло по несколько иному пути, использовав вместо банкора доллар и золото. Это сделало неизбежными  периодические валютные спекуляции против слабых валют и последующие  резкие корректировки национальных обменных курсов, которые можно было бы избежать использованием предложенного  Кейнсом механизма постепенного выравнивания курсов. План Кейнса, не принятый полностью в 1944 г., может оказаться  полезным спустя полвека для стран  с переходной рыночной экономикой. 

Появление концепции Кейнса закономерно вызвало  большой резонанс в капиталистическом  свете и оказало значительное воздействие на дальнейшее развитие экономической теории и экономической  политики.  Наиболее активные ее поклонники связывают эту модель с началом  нового этапа в развития экономической  науки.  Кейнсианство заняло ведущее  место в буржуазной политэкономии  в ряде стран развитого капитализма, особенно в США, Англии, и долгое время сохраняло свои позиции. Последователи  Кейнса выдвинули три проблемы, имеющие  относительно самостоятельный характер: проблему динамического равновесия, проблему долговременных отклонений от состояния динамического равновесия и проблему кратковременных отклонений, либо циклических колебаний.  Теории, которые появились как результат  дальнейшего развития теории Кейнса, получили название неокейнсианство. Они  стали развиваться, преодолевая  слабые места теории Кейнса.

Разработанные в теории Кейнса и его последователей разнообразные практические рекомендации для буржуазной государства после  второй мировой войны активно  воплощаться в экономической  политике западных стран. Это направление, испытав значительной эволюции, становится господствующим в западной экономической  теории 50-60-х лет.  Однако уже вторая половина 60-х лет и особенно 70-е  годы характеризовались резким усилением  критики кейнсианской концепции  цикла и учрежденной на ней  политики регулирования эффективного спроса.  Последнюю все чаще стали рассматривать как дестабилизирующий фактор по причине несвоевременности применения мероприятий, ошибочности их выбора, чрезмерных масштабов государственного вмешательства и др.  Рецепты неокейнсианской модели начали вступать в большие противоречия с объективными законами капитализма и даже способствовали обострению отдельных проблем. Наиболее острыми проблемами для капиталистической экономики становятся инфляция, дефицит государственного бюджета и особенно цикличность капиталистического развития.

В далеком теперь уже 1973 году из-за октябрьской войны  на Синае и последовавшего за ней  нефтяного эмбарго арабских стран  на поставки нефти в США цена на сырье подскочила с двух до одиннадцати  долларов за баррель. Экономика США  отреагировала примерно 15-процентной инфляцией в 1974-1975 годах, а к 1978 году сократила потребление нефти  с 900 до 600 миллионов тонн в год.

     Все  хрестоматийно четко и понятно.  Но с конца 1979 года в экономике  США начинают происходить процессы  на первый взгляд необъяснимые. Рост цен на нефть гораздо  скромнее, чем в 1973 году, - с 14 до 17-18 долларов за баррель, а инфляция, напротив, еще сильнее - 15-17 процентов.  Продолжается она вплоть до 1982 года и в итоге вызывает  глобальный долговой кризис, который  постепенно приобретает и политический  окрас. Лозунг Фиделя Кастро "Перестанем  платить долги империалистам!" летом 1982 года находит благожелательный  отклик в странах Латинской  Америки. И только спешно запущенный  в дело план по снижению  и реструктуризации латиноамериканских  долгов перед МВФ и США, который  в 1985 году оформился как "план  Брейди", спасает мировую финансовую  систему от неразберихи, которая  могла бы возникнуть после  "континентального дефолта"  стран Южной Америки.

     Итак, первый (1974-1975 годы) и второй (1979-1982 годы) нефтяные кризисы оказались совершенно  непохожими друг на друга. Сравнивая  рост цен на нефть и масштабы его последствий, приходишь к выводу о явном несоответствии незначительности посыла и остроты реакции экономики США в разные годы.    

После Великой  депрессии 1929-1933 годов экономическое  регулирование США постепенно дрейфует от монетаризма к кейнсианству. Федеральная  резервная система (ФРС) жестко фиксирует  процентную ставку (аналог нашей ставки рефинансирования ЦБР) и еще более  жестко зажимает доходность 30-летних облигаций  федерального Казначейства на уровне двух процентов годовых. Эти параметры  США удерживали всю Вторую мировую  войну, но "споткнулись" в 1951-1953 годах, в период войны корейской, когда  пришлось поднимать и ставку ФРС, и ставку долгострочных облигаций  до 6-7 процентов. И вновь возникает  проблема экономической несопоставимости, несоответствия посыла и следствия. Ведь масштабы влияния Второй мировой  на экономику США на порядок выше, чем корейской, а экономика в  последнем случае реагировала куда более болезненно.

Монетаризм приобрел популярность в 1970-х гг., когда проявилась несостоятельность кейнсианских методов  обеспечения высокой занятости  и преодоления инфляции. Причину  экономической нестабильности монетаристская теория усматривает в нарушениях функционирования денежного сектора, в чрезмерном росте денежной массы.

Президент США Рональд Рейган пришел к власти после десятилетия рецессии, и  отдохнувшее хозяйство было готово воспринимать инновации. Идеи глобализации и информационной революции не просто витали в воздухе, но были готовы к  воплощению в "металле". Надо было лишь стимулировать процесс. И Рейган сделал это, снизив налоги, вкачав "немного" денег через государственные  заимствования и повысив процентные ставки, что стимулировало приток иностранного капитала. Кстати, последнее  очень показательно. Повышение ставок не привело к ограничению роста. И не привело именно потому, что  эффективность капитала уже начала стремительный взлет. 

Раздел III. РЕАЛИЗАЦИЯ КОНЦЕПЦИЙ КЕЙНСИАНСТВА И МОНЕТАРИЗМА В РОССИИ

В экономическом  отношении 2000 год в России является наиболее успешным за последний десяток  лет. В то же время широко распространено мнение, что факторы, обеспечившие благоприятное  развитие нашей экономики не носят  фундаментального характера. И в  этом смысле проблема стоит так: сумеем ли мы воспользоваться нынешней благоприятной  ситуацией для того, чтобы перевести  экономику в устойчивый режим  роста, или после небольшой передышки  вернемся ко многим из тех проблем, с которыми до этого сталкивались.

Более того, при  механическом переносе на нашу почву  различия в подходах к экономической  политике, действительно существующие между монетаризмом и кейнсианством  в условиях нормальной рыночной экономики, приобретают какой-то карикатурный характер. Многие российские "кейнсианцы" искренне уверены в том, что дефицит  совокупного спроса - это отсутствие денег у хозяйственных субъектов. Соответственно, их рецепты сводятся к тем или иным вариантам увеличения денежного предложения и осуществления  на этой основе "монетизации" экономики. Между тем, самого Кейнса волновала  прямо противоположная проблема: как заставить тратить деньги в условиях, когда хозяйственные  субъекты этого делать не хотят. Не случайно в качестве основного инструмента  увеличения эффективного спроса он рассматривал фискальную, а не кредитно-денежную политику.

В то же время  монетаристский подход, который имеет  достаточно строгие логические основания  в условиях нормальных рыночных экономик, также выглядит весьма странным в  современной России. Можно и на цифрах, и на жизненных примерах показывать, как ужесточение монетарной политики в наших условиях вело не столько к ограничению инфляции, сколько к прогрессирующему "дефициту денег". Точно так же можно на цифрах продемонстрировать, как сокращение государственных расходов приводило в России к тому, к чему оно в нормальных условиях приводить не может: к примерно такому же, а иногда и еще большему сокращению доходов бюджета. Это являлось следствием того, что в наших условиях урезание расходов провоцировало распространение бартерных сделок и неплатежей, чего не должно происходить в функционирующих по стандартным правилам рыночных экономиках.

Доминирующий  в идеологии российских реформаторов с 1992 года монетаризм исходит из ряда предпосылок, которые, очевидно, отсутствуют  в российской экономике. М. Фридмен, строя свои выводы о зависимости  динамики цен и экономической  стабильности от предложения денег  высокой эффективности (т.е. от эмиссии  центральных банков), опирается на данные за вековой период; в то же время он подчеркивает, что к коротким периодам времени его выводы не относятся. Внутри короткого периода времени  решающими факторами экономической  динамики являются ставка процента и  уровень доходов (прежде всего - заработной платы). Российский капитализм не располагает  вековой историей, "векового тренда" применительно к России не существует, в российской экономике последнего десятилетия короткие периоды усиления и ослабления спада сменяют друг друга. Теория Фридмена, очевидно, имеет  в виду развитое, устоявшееся капиталистическое  общество, со сложившимися вековыми тенденциями. К кризисной экономике переходного  типа она явно неприменима.

Далее М. Фридмен  полагает, что в обществе существует сложившийся, привычный уровень  дохода для основной массы индивидов, который обусловливает устойчивость ожиданий - ценовых, процентных, ожиданий будущих доходов; на основе устойчивых ожиданий складывается стабильный спрос  на деньги. В кризисной экономике  России и эта предпосылка монетаризма, очевидно, отсутствует. Уровень цен  и доходов подвержен резким и  частым изменениям, ожидания индивидов  и фирм неустойчивы.

Кредитно-денежная политика монетарных властей России реально может иметь дело лишь с процессами, протекающими на коротком отрезке времени, причем в условиях кризиса. Именно таков подход к анализу  экономических процессов, развитый Дж.М. Кейнсом.

Идеи Кейнса, интерпретированные Дж.Р. Хиксом в духе неоклассической школы, получили воплощение в знаменитой модели LS-LM (investment-saving-liguidity-money).

Основные зависимости, описываемые этой моделью, это обратная зависимость национального дохода от процента в реальном секторе экономики (чем ниже процент, тем выше инвестиции и национальный доход, причем инвестиции определенно равны сбережениям), и прямая зависимость процента от национального дохода в денежном секторе экономики (чем выше национальный доход при заданной денежной массе, тем больше денег необходимо для  обслуживания трансакций, тем меньше денег может поступать на спекулятивные  рынки, тем выше ставка процента. Главный  вывод из модели IS-LM заключается  в том, что увеличение денежной массы  относительно достигнутого уровня национального  дохода позволяет снизить равновесную  ставку процента и добиться увеличения национального дохода.

Если в реальном секторе модель IS-LM постулирует равенство  инвестиций и сбережений, то в денежном секторе эта модель постулирует  автоматическое первоначальное поступление  денег на обслуживание трансакций, и лишь избытка денежной массы  сверх необходимых трансакций - на спекулятивные рынки. Возможность  инвестирования сбережений и нехватки денег для обслуживания трансакций априори исключается, что очевидно противоречит российским реалиям.

Тем не менее, модель IS-LM описывает определенные закономерности, сохраняющиеся в российской экономике (зависимость инвестиций от ставки процента, снижение национального дохода по мере сокращения инвестиций, зависимость  процента от массы денег при данном уровне национального дохода. Однако эта модель не адекватна российской экономике полностью. Абсолютная нехватка денег для обслуживания трансакций в российской экономике свидетельствует о том, что в чистом виде методы регулирования процента и инвестиций через манипулирование денежной массой, предлагаемые сторонниками кейнсианского - неоклассического синтеза, не дадут нужного эффекта. Отсюда вытекает, что для российской экономики необходима более жесткая модель регулирования процента, денежной массы и ее канализации в реальный сектор экономики. Такая модель, отчасти основанная на радикальном истолковании постулатов Кейнса (а не на его неоклассической интерпретации) была отработана и функционировала на практике в Японии в послевоенные десятилетия. Эта модель включает в себя жесткое ограничение или даже временное недопущение открытых спекулятивных рынков (валютного и фондового), концентрацию сбережений в форме банковских депозитов, причем безальтернативность этой формы сбережений позволяет установить предельно низкий процент по депозитам (с учетом небольшой инфляции - процент по депозитам становится нулевым или даже отрицательным), а также жестко регулируемый низкий процент по кредитам, прямое регулирование размеров и направлений кредитов, предоставляемых коммерческими банками, а следовательно, прямое регулирование не только денежной базы, но и денежной массы; широкое рефинансирование коммерческих банков центральным банком, гарантирующее их ликвидность в условиях высокой кредитной экспансии.

В настоящее время  обращающиеся в российской экономике  векселя являются скорее суррогатами  векселей. Они не отражают торговых сделок, их учет неприемлемо дорог (дисконт 50-60% и более), их переучет отсутствует.

Размеры потребности  народного хозяйства в вексельном обращении можно оценить как  сумму задолженности поставщикам  плюс объем бартерных операций плюс объем операций обслуживаемых суррогатами, деленную на число оборотов, которое  в среднем должен совершить вексель, прежде чем он будет представлен  и принят к учету (ориентировочно 3-4 оборота). Исходя из мировой и дореволюционной российской практики объем учета векселей банками можно определить как максимум 80% от объема всех обращающихся векселей. По нашим подсчетам, до кризиса в августе 1998 года коммерческие банки располагали финансовым потенциалом для налаживания учета векселей, при условии организационной, методической и финансовой поддержки Банка России. Сегодня такая поддержка потребовалась бы в больших размерах, чем до августовского кризиса, однако, нужно иметь в виду, что переучет векселей, жестко канализируя эмиссионные ресурсы на расчеты в реальном секторе экономики, позволил бы расширить эмиссию денег Банком России без опасности возникновения их излишка или отвлечения на спекулятивные рынки.

Определение денежной массы, необходимой для обращения, должно основываться не только на определении  денежной базы, но и на учете и  регулировании банковского мультипликатора. Уровень мультипликации денежной массы  банками в российской экономике  остается крайне низким. До августовского  кризиса 1998 года банковский мультипликатор денежной массы был равен 2, после  кризиса - меньше 2, тогда как в  развитых странах он равен 8-10. Учитывая это соотношение, нельзя категорически  утверждать, что размер налично-денежной эмиссии Банка России недостаточен: отноше6ние массы наличных к ВВП  в России примерно такое же, как  и в развитых странах (6-7% ВВП). Обеспечение  реального сектора необходимой  для трансакций денежной массой связано, следовательно, не с использованием печатного станка, а с активизацией кредитной экспансии банков и  мультипликативного процесса генерирования  ими денежной массы.

Банковский мультипликатор можно определить как функцию  от четырех аргументов: удельного  веса наличных денег в совокупной денежной массе, размера обязательных резервов коммерческих банков в центральном  банке, удельного веса резервов наличных в общем объеме банковских ресурсов, соотношение между кредитами  и другими активами (ценными бумагами, валютой) в портфеле банков. Чем выше удельный вес наличных в денежной массе, удельный вес резервов (обязательных и добровольных) в банковских ресурсах, удельный вес ценных бумаг и валюты в банковских активах, тем слабее действие банковского мультипликатора.