Аристотель. Риторика

изменений,  арифметика  -  относительно  чисел;  точно так  же  и  остальные

искусства и  науки;  риторика  же,  по-видимому,  способна находить  способы

убеждения относительно каждого данного  предмета, потому-то мы и говорим, что

она не касается какого-нибудь частного, определенного класса предметов.

     Из способов убеждения  одни бывают нетехнические, другие  же технические.

Нетехническими я называю  те способы убеждения, которые  не нами изобретены,

но существовали раньше [помимо нас];  сюда  относятся: свидетели, показания,

данные  под пыткой, письменные договоры и т. п.; техническими же [я  называю]

те, которые могут быть  созданы  нами с помощью  метода  и наших собственных

средств, так что первыми из  доказательств нужно только пользоваться, вторые

же нужно [предварительно] найти.

     Что касается способов  убеждения,  доставляемых речью,  то их три  вида:

одни из них  находятся  в зависимости  от характера  говорящего, другие -  от

того или другого настроения слушателя, третьи - от самой речи. Эти  последние

заключаются в действительном или  кажущемся доказывании.

     [Доказательство   достигается]   с   помощью   нравственного  характера

[говорящего] в том случае, когда речь произносится так, что внушает  доверие

к  человеку, ее произносящему,  потому  что  вообще мы более и  скорее верим

людям хорошим, в  тех  же  случаях, где нет ничего ясного и  где  есть  место

колебанию, - и подавно;  и  это  должно быть не следствием ранее сложившегося

убеждения,  что говорящий обладает  известными нравственными качествами,  но

следствием  самой  речи,  так  как  несправедливо  думать,  как  это  делают

некоторые из людей, занимающихся этим предметом, что в искусстве заключается

и  честность оратора, как будто  она представляет  собой, так сказать, самые

веские доказательства.

     Доказательство  находится  в  зависимости  от  самих   слушателей,  когда

последние приходят  в возбуждение  под влиянием речи, потому что мы принимаем

различные  решения  под влиянием удовольствия  и  неудовольствия,  любви или

ненависти.  Этих-то  способов  убеждения,  повторяем, исключительно  касаются

нынешние  теоретики  словесного  искусства.  Каждого  из  этих  способов   в

отдельности мы коснемся тогда, когда будем говорить о страстях.

     Наконец,  самая речь  убеждает нас в том  случае,  когда оратор выводит

действительную  или  кажущуюся  истину  из доводов,  которые  оказываются  в

наличности для каждого данного  вопроса.

     Так   как  убедить можно такими  путями,   то,  очевидно,  ими может

пользоваться  только человек,  способный к умозаключениям и  к исследованиям

характеров,  добродетелей и страстей - что такое каждая из страстей,  какова

она по своей природе и вследствие чего и каким образом появляется, - так что

риторика  оказывается  как  бы  отраслью диалектики и  той науки  о  нравах,

которую  справедливо  назвать  политикой.  Вследствие  этого-то  риторика  и

принимает вид  политики и люди, считающие риторику  своим достоянием, выдают

себя  за   политиков,  вследствие   ли  невежества,  или  шарлатанства,  или

вследствие других причин, свойственных  человеческой природе. На самом деле,

как  мы  говорили  и  в  начале, риторика  есть  некоторая  часть  и подобие

диалектики: и та,  и другая  не  есть  наука о каком-нибудь  определенном

предмете, о том,  какова его  природа, но обе они лишь методы для  нахождения

доказательств. Итак, мы, пожалуй, сказали  достаточно о  сущности этих наук и

о их взаимном отношении.

     Что  же  касается  способов  доказывать  действительным  или кажущимся

образом,  то  как   в  диалектике  есть  наведение,  силлогизм  и  кажущийся

силлогизм,  точно так  же есть и здесь, потому что пример есть не  что иное,

как  наведение,  энтимема  -  силлогизм,  кажущаяся  энтимема  -   кажущийся

силлогизм.  Я  называю  энтимемой  риторический  силлогизм,  а  примером   -

риторическое наведение:  ведь и  все ораторы излагают свои доводы или приводя

примеры, или строя энтимемы, и  помимо этого не пользуются никакими способами

доказательства.

     Так что, если вообще  необходимо  доказать что бы  то ни было,  путем или

силлогизма, или наведения (а это  очевидно для нас из "Аналитики"), то каждый

из   этих  способов   доказательства   непременно  совпадет  с   каждым   из

вышеназванных.

     Что же касается  различия между примером и  энтимемой, то оно очевидно  из

"Топики",  так как  там  ранее  сказано о силлогизме, и  наведении: когда  на

основании  многих   подобных   случаев   выводится  заключение  относительно

наличности  какого-нибудь  факта,  то   такое   заключение  там   называется

наведением, здесь - примером.  Если же  из  наличности  какого-нибудь  факта

заключают, что всегда или по большей  части следствием наличности этого  факта

бывает  наличность  другого, отличного от  него  факта, то такое заключение

называется там силлогизмом, здесь  же энтимемой.

     Очевидно, что  тот  и  другой род  риторической  аргументации  имеет свои

достоинства. Что мы говорили в "Методике", то мы находим также и здесь: одни

речи богаты  примерами, другие - энтимемами; точно так же и из ораторов одни

склонны к  примерам, другие - к энтимемам.  Речи,  наполненные примерами, не

менее убедительны, но более впечатления  производят речи, богатые энтимемами.

Мы будем  позднее говорить о  причине  этого, а также и о способе,  как нужно

пользоваться каждым из  этих двух родов доводов. Теперь же определим  точнее

самую их сущность.

     Убедительное  должно  быть таковым для какого-нибудь  известного лица, и

при  том один род  убедительного  непосредственно  сам  по  себе  убеждает  и

внушает доверие, а другой род достигает  этого потому, что кажется доказанным

через  посредство  убедительного  первого  рода;  но  ни  одно искусство  не

рассматривает частных  случаев: например, медицина рассуждает не о  том, что

здорово для  Сократа  или  для  Каллия,  а  о том, что здорово  для  человека

таких-то  свойств  или  для  людей  таких-то; такого рода  вопросы  входят  в

область искусства,  частные  же  случаи  бесчисленны  и  недоступны  знанию.

Поэтому и риторика  не рассматривает того, что является  правдоподобным  для

отдельного лица, например, для  Сократа  или Каллия, но имеет  в виду  то, что

убедительно для  всех  людей,  каковы  они  есть.  Точно  так  же поступает и

диалектика;  это  искусство не  выводит заключений из  чего  попало (ведь  и

сумасшедшим кое-что кажется убедительным), но только  из того, что нуждается

в  обсуждении; подобно  этому  и риторика имеет  дело  с  вопросами, которые

обыкновенно бывают предметом совещания  для людей.

     Она  касается тех вопросов,  о которых мы совещаемся,  но  относительно

которых у нас нет строго определенных правил, и имеет в виду тех слушателей,

которые  не в состоянии ни охватывать  сразу  длинную нить  рассуждений,  ни

выводить  заключения  издалека.  Мы  совещаемся  относительно   того,   что,

по-видимому,  допускает  возможность  двоякого  решения, потому-то никто  не

совещается относительно тех вещей, которые не могут, не могли и в  будущем не

могут  быть  иными, раз мы  их понимаем как таковые, - не совещаемся потому,

что это ни к чему не ведет.

     Делать заключения  и выводить следствие  можно,  во-первых, из того, что

раньше было уже  доказано силлогистическим  путем,  а  во-вторых,  из  таких

положений, которые, не будучи раньше доказаны путем силлогизма, нуждаются  в

подобном доказательстве, как не представляющиеся без  этого правдоподобными;

в первом случае рассуждения  не  удобопонятны вследствие своей длины, потому

что судья  ведь  предполагается человеком  заурядным,  а во  втором  они  не

убедительны,   потому   что   имеют   своим   исходным   пунктом   положения

необщепризнанные  или  неправдоподобные.  Таким  образом, энтимема и  пример

необходимо должны быть: первая  -силлогизмом, второй - наведением касательно

чего-нибудь такого, что  вообще может  иметь и другой  исход. И энтимема,  и

пример  выводятся из немногих положений;  часто  их бывает  меньше, чем  при

выведении  первого   силлогизма,   потому  что,  если  какое-нибудь  из  них

общеизвестно, его  не нужно приводить, так как его добавляет сам  слушатель,

например,  для того  чтобы  выразить  мысль, что Дорией победил  в состязании,

наградой  за которое  служит венок, достаточно  сказать,  что он  победил на

Олимпийских играх,  а что наградой за  победу служит венок, этого прибавлять

не нужно, потому что все это знают.

     Есть  немного необходимых  положений, из  которых выводятся  риторические

силлогизмы,  потому  что  большая  часть вещей,  которых  касаются  споры  и

рассуждения, могут быть и иными [сравнительно с тем, что они есть], так  как

люди рассуждают и размышляют  о том, что бывает объектом их деятельности,  а

вся  их  деятельность  именно  такова:  ничто   в  ней  не  имеет  характера

необходимости, а то, что случается  и происходит по большей части, непременно

должно быть выведено из других положений подобного рода,  точно так  же, как

необходимое  по своей природе  должно быть выведено из необходимого (все это

известно нам также из "Аналитики"). Отсюда ясно, что из числа тех  положений,

из которых выводятся энтимемы, одни имеют характер необходимости, другие - и

такова  большая  часть их - характер  случайности;  таким образом,  энтимемы

выводятся  из  вероятного  или  из  признаков,  так что каждое  из этих  двух

понятий необходимо совпадает с  каждым другим из них.

     Вероятное то,  что случается по большей части, и не  просто то,  что

случается, как определяют некоторые, но то, что может случиться и  иначе; оно

так относится  к тому,  по  отношению  к  чему  оно  вероятно,  как общее  к

частному.

     Что касается  признаков  (ог\[М\а), то одни из них имеют значение общего

по отношению к частному, другие - частного по отношению к общему; из них те,

которые необходимо ведут к заключению, называются T_K|jrjpia - приметами; те

же, которые  не ведут необходимо  к заключению,  не  имеют названия, которое

соответствовало бы их отличительной  черте.

     Необходимо  ведущими  к заключению я  называю  те признаки,  из  которых

образуетс  силлогизм.  Отсюда-то  подобный   род   признаков   и  называется

T_K|jrjpiov,  ибо  когда  люди  думают,  что  сказанное  ими  не  может быть

опровергнуто, тогда они полагают, что привели тгкрпрюу, как нечто  доказанное

и законченное, потому  что в  древнем языке текрар и ттерск; значат одно и то

же.

     Из признаков одни  имеют значение частного по  отношению  к общему,  как

например, если бы кто-нибудь назвал признаком  того, что мудрецы справедливы,

то,  что Сократ был  мудр  и  справедлив. Это - признак,  но  он может  быть

опровергнут,  даже если сказанное  справедливо, потому что  он не может  быть

приведен к силлогизму.  Другой  род  признаков,  например,  если  кто-нибудь

скажет,  что  такой-то человек  болен, потому что  у него лихорадка,  или что

такая-то женщина родила,  потому что у нее есть молоко, - этот род  признаков

имеет характер  необходимости.  Из  признаков только  один  этот  род есть

тгкрпрюу, потому что он один не может  быть опровергнут, раз верна [посылка].

Признак,  идущий  от  общего  к  частному,  [будет  таков],  например,  если

кто-нибудь  считает  доказательством  того,  что  такой-то  человек  страдает

лихорадкой,  тот  факт,  что  этот  человек  часто  дышит;  это  может  быть

опровергнуто, если  даже верно  это утверждение, потому что иногда приходится

часто дышать человеку и не страдающему  лихорадкой.

     Итак, мы сказали,  что такое,  вероятное, признак и примета, и  чем  они

отличаются друг от друга; более  же подробно мы разобрали вопрос как  об этом,

так  и  о том,  по какой  причине одни доказательства не выведены, а  другие

выведены по  правилам  силлогизма, -  в  "Аналитике". Мы сказали также,  что

пример  есть наведение, и объяснили, чего  касается это наведение: пример не

обозначает  ни отношения  части  к  целому, ни целого  к части,  ни целого  к

целому, но  части к части,  подобного  к подобному, когда  оба данных случая

подходят  под одну и ту  же категорию случаев,  причем  один  из  них  более

известен, чем другой; например, [мы предполагаем], что Дионисий, прося  себе

вооруженной  стражи,  замышляет  сделаться тираном,  - на том основании,  что

ранее этого Писистрат, замыслив сделаться тираном, потребовал себе стражу и,

получив  ее, сделался  тираном; точно  так  же поступил  Феаген Мегарский  и

другие  хорошо известные нам  люди; все они в этом  случае делаются примерами

по отношению  к  Дионисию,  о котором мы хорошенько не  знаем,  точно  ли он

просит себе стражу именно для этой цели. Все приведенные случаи подходят под

то  общее  положение,  что,  раз  человек  просит себе стражу,  он замышляет

сделаться тираном. Мы сказали, таким  образом, из чего составляются  способы

убеждения, кажущиес  аподиктическими.  Между энтимемами есть  одно громадное

различие, совершенно забываемое почти  всеми исследователями,  оно  - то  же,