Музыкально-педагогические идеи Б.Асафьева

Борис Владимирович был и одним из самых авторитетных музыкальных критиков. Он писал горячо и убедительно. Полемическая острота сочеталась у него с основательностью и доказательностью. Рецензируемое явление он обычно рассматривал не изолированно, а во взаимосвязях с другими, что позволяло яснее осветить предмет (в этом Асафьев-ученый, безусловно, помогал Асафьеву-публицисту). О чем только не писал он во множестве своих критических работ: о состоянии музыкальной жизни Ленинграда и о своих зарубежных впечатлениях, о симфонических концертах и о выступлениях солистов, о новых сочинениях и об исполнении классики, о воспитании музыкантов в консерватории и о преподавании музыки в школе, о сбережении архивных материалов и о новых книгах и т.д.

Ярко написанные статьи находили горячий отклик в читательской массе и особенно в среде музыкантов. Большинство из них считало честью удостоиться асафьевского внимания и похвалы. К замечаниям критика прислушивались, они имели большое значение. Когда интенсивность публицистических выступлений Асафьева падала, это вызывало сожаление. Видное место занимал Борис Владимирович в концертных организациях и музыкальных театрах. Как сотрудник, член художественных советов, консультант он был теснейшим образом связан с прославленными коллективами Театра оперы и балета имени С. М. Кирова, Малого оперного театра, Ленинградской филармонии, Большого театра СССР. Асафьев участвовал в определении репертуара, в работе с композиторами над новыми операми и балетами, в приеме новых спектаклей. Он посещал репетиции, обсуждал с дирижерами, художниками, артистами облик постановки. Его замечания могли касаться и трактовки произведения или роли в целом, и отдельных частностей исполнения - и в том и в другом он разбирался глубоко, как настоящий профессионал, на равных с остальными создателями спектакля. Часто его мнения оказывались компетентнее и справедливее, чем другие.

Много лет Асафьев вел  педагогическую работу, и ученики  его до сих пор хранят о нем восторженную и благодарную память. Он заложил основы музыковедческого образования, учил вслушиваться в музыку, осознавать ее специфику и законы, выявлять множество нитей, связывающих музыку с другими искусствами, с внутренним миром и всей жизнью человека. Асафьев вырастил музыковедов в ведущих искусствоведческих и музыкальных учреждениях Ленинграда и Москвы, труд его был отмечен новаторским поиском, стремлением воспитать тонких, самостоятельно мыслящих специалистов с широким музыкальным и общекультурным кругозором.

Асафьев давал понять, что  учиться следует не только в консерватории. Он всегда подчёркивал огромное значение посещений библиотек, архивов, концертов и репетиций в филармонии, выступлений оркестров и т.д. «Вы должны постоянно находиться там, где бьётся пульс жизни, где звучит музыка»,- говорил он[3,7].

Всю свою трудовую жизнь Борис Владимирович находился  на переднем крае музыкального фронта. Он неизменно был там, где решались насущные задачи сегодняшнего дня. Асафьев  чутко слушал зовы времени и спешил откликнуться на них, часто оказываясь первым. Его плацдармом была вся музыкальная культура. Асафьев всегда был в гуще музыкальной жизни, в сердцевине свершавшихся в ней процессов, неизменно оказывался одной из центральных фигур в той области, к которой он обращался. Как мощный магнит, он притягивал к себе многих людей: рядом с ним их творческая энергия становилась насыщеннее, напряженнее.

Асафьев неизменный интерес питал к философии. Особенно горячо он брал на вооружение те идеи и теории, которые чем-либо подкрепляли и объясняли его наблюдения и мысли в области музыкального искусства. Асафьев широко знал труды философов античности и эпохи Возрождения, энциклопедистов XVIII века. Эстетические взгляды мыслителей прошлого нередко приводятся в его работах. Всегда стремясь познать музыкальные явления в развитии, в их сложности и противоречиях, Асафьев неизбежно должен был остановить свое внимание на трудах Гегеля, на его диалектике. «Я слишком много вникал в Гегеля и все же познал исторический процесс», - констатировал Борис Владимирович, вспоминая события второй половины 10-х годов. Как известно, лекции Гегеля по эстетике включают специальный раздел «Музыка». Конечно, Борису Владимировичу было очень близко гегелевское понимание мелодии как «поэзии музыки, языка души», учение философа, несомненно, послужило существенным толчком и в разработке Асафьевым концепции временного характера музыкального искусства, и в его обосновании роли слуха для восприятия и оценки музыкального произведения, и в его понимании сущности музыкального формообразования.

Заинтересованно изучал Асафьев  и некоторые современные философские  труды. В начале XX века среди русской интеллигенции (особенно в кругах символистов) широко распространилась философия интуитивизма французского ученого А. Бергсона. На фоне многих пессимистических концепций того времени она выделялась своим основополагающим тезисом о «жизненном порыве», своим призывом к активному творчеству. Пережил полосу увлечения этой теорией и молодой Асафьев (он знакомился с ней преимущественно через работы пропагандиста этой теории в России Н. Лосского). Однако Борис Владимирович заинтересовался не концепцией Бергсона в целом, а лишь отдельными ее положениями, казавшимися ему важными для обоснования собственных взглядов, касающихся закономерностей восприятия музыки. В начале 20-х годов свое воздействие на Асафьева оказали некоторые положения трудов неокантианца Э. Кассирера, в частности поставленный им вопрос о «функциональной зависимости». Позже Асафьев переосмыслил его уже на основе материалистического понимания преемственных связей в истории искусства.

С 20-х годов Асафьев  начинает осознавать необходимость  изучения марксистско-ленинской философии. Углубление Асафьева в эту важнейшую сферу ощущается с конца 20-х годов. Все ближе становится ему марксистско-ленинское понимание исторического процесса развития общества, а вместе с этим - развития искусства как выражения художественного мышления человека. Об этом свидетельствуют письма Бориса Владимировича, его пометки на книгах, воспоминания современников и, главное, его работы рубежа 20—30-х годов, а в наибольшей мере - труды 40-х годов, когда в интонационной концепции Асафьева явственно обнаружилось воздействие ленинской теории отражения. Есть основания утверждать, что Борис Владимирович знал такие работы, как «Немецкая идеология» Маркса, «Анти-Дюринг» Энгельса, лекцию Ленина 1919 года в Свердловском университете. Сохранилось свидетельство о глубоком впечатлении, которое произвел на Асафьева труд Ленина «Что делать?». В некоторых работах 40-х годов цитируются письма Энгельса. Красной нитью во многих рассуждениях тех лет проходит мысль о том, что к музыкальному произведению нужно относиться как к «отражению... творческого процесса композитора, подобно тому, как сознание последнего было отражением действительности»...[3,5].

Как говорилось, Асафьев широко вникал в другие - помимо музыки - области искусства, его интересовали наиболее значительные явления также и в естественных науках. Уже в конце 10-х годов он обнаружил знание теории относительности Эйнштейна. В положениях великого ученого о единстве пространства и времени Асафьев ощутил близость своим поискам в решении проблемы формы в музыке. Обдумывание той же проблемы формы заставило Бориса Владимировича обратиться к периодической системе элементов Менделеева. Асафьев пристально следил за развитием мысли в психологии, в лингвистике (в 30-е годы он проявил большой интерес к учению Н. Я. Марра о языке). Обдумывая теорию музыкальной формы, он изучает труды зарубежных искусствоведов о форме в живописи (особенно В. Воррингера). Это лишь некоторые примеры-свидетельства той широкой основы, на которой строилась система взглядов Асафьева.

Названные направления  деятельности Асафьева - основные на его жизненном пути, но отнюдь не все. Полный перечень областей, в которых он трудился, постов которые он занимал, учреждений, с которыми был связан, оказался бы во много раз длиннее.

Плодотворный  труд Бориса Владимировича в Советской стране, естественно, не остался незамеченным. Государство отметило Асафьева наградами, почетными званиями. Уже говорилось, что он являлся академиком, действительным членом Академии наук СССР. И в то же время он был народным артистом Советского Союза, лауреатом Государственных премий, орденоносцем.

Изучать Асафьева трудно. Трудности эти определяются, прежде всего, масштабом и глубиной его творчества. Постижение его наследия требует большого числа разнообразных исследований и публикаций, а сделано в этом направлении еще явно недостаточно. И это также усложняет создание обобщающих работ. Еще мало изучен архив Асафьева, мало известна его эпистолярия и другой документальный материал, накопившийся в ходе неустанной деятельности Бориса Владимировича.

Асафьев впитал в себя все лучшее, что несла в себе русская культура - прежде всего, музыкальная.

Он прожил яркую, насыщенную жизнь. Неустанный труд в сочетании с талантом привел его ко многим выдающимся результатам. Борис Владимирович достиг высот в разных сферах отечественной музыкальной культуры. Он обогатил ее, и она хранит о нем благодарную память: хранит его имя, его сочинения, а также традиции которые он заложил.

Глава 2.Музыкально-педагогические идеи Б.Асафьева

2.1 Статьи Асафьева, как часть его наследия

В литературе неоднократно отмечалась исключительная широта и многогранность проблем и тем, освещаемых Асафьевым. Среди них немалое место занимают вопросы музыкального просвещения и образования.

Как ставились  Асафьевым эти вопросы и как  подходил он к их решению, раскрывают публикуемые статьи разных лет, с 1918 по 1947 год включительно.

В статьях Асафьева затрагиваются различные вопросы: организация музыкально-просветительской работы среди широких масс народа, ее содержания и методики проведения, необходимости неустанной борьбы за высокохудожественный репертуар и одновременно борьбы с проникновением в «слуховое сознание» слушателей низкопробных музыкальных сочинений, подготовки лекторов-пропагандистов, роли в музыкальной пропаганде различных учреждений. Большое значение придает Асафьев организации и методике музыкального воспитания школьников, а также музыкально-профессионального обучения.

Не все из названных вопросов нашли на протяжении указанных выше лет равномерное  и всестороннее освещение. В различные  годы акцентировалась та или иная первоочередная проблема.

Многое в статьях Асафьева может оказать нам самую действенную помощь в различных видах нашей практической музыкальной работы.

Первые восемь публикуемых статей 1918-1920 годов объединяет постановка в них одной общей задачи: через широкое развитие массового музыкального просвещения сделать лучшее в музыкальном искусстве прошлого и настоящего подлинным достоянием народа, а вместе с этим выявить новые возможности для активного участия его самого в создании новой советской музыкальной культуры. Залог успеха в решении этой задачи Асафьев видит в максимальном сближении музыкантов-профессионалов «с массами, жаждущими музыки», в воспитании у народных масс сознания, что музыка - это огромная культурная сила, способная глубоко воздействовать на формирование человека и коллектива, в широком развитии музыкальной самодеятельности.

Понимание Асафьевым  характера музыкальной пропаганды ярко и особенно определяется следующими его словами из статьи «Итоги и  подсчеты»: «Стремление должно быть одно: не навязывать музыку, а убеждать ею; не развлекать, а радовать...». В статье «Что делать?» Асафьев с тревогой пишет о том, что мешает организации и проведению всей массовой работы: недостаток необходимых нотных и книжных изданий, ошибочное деление музыки «на общедоступную и недоступную, а слушателей - на овец и козлищ, достойных и недостойных!». Асафьев выражает опасение, что «сухие пояснительные вступительные речи специалистов-просветителей убьют способность живого восприятия музыки» и призывает к тому, «чтобы речь о музыке всегда была столь живой и пламенеющей, что даже в беседе о прошлом, о произведениях пережитой эпохи, о сочинениях классиков взор был бы направлен только вперёд к будущему, и слышался бы зов к грядущему, а не усталое созерцание голосов минувшего...»[9,4].

Статьи «Нечто о музыкальном просвещении», «Светлое веяние», «Нечто неожиданное», «Будничное» развивают эти же мысли, но также они акцентируют новую группу вопросов. Внимание Асафьева особенно сосредоточено на важности выявления исполнительского инстинкта у слушателей, максимального привлечения их к «соучастию» в воспроизведении музыки. Асафьев справедливо подчеркивает, что если слушатель воспримет «изнутри материал, которым оперирует музыка», то тогда «явнее почувствует он течение музыки вовне». Эта мысль об активизации слуха слушателя через различные формы исполнительства (путем самодеятельного участия в нем).

Начиная с 1919 года он много пишет в этой связи  о важности создания различных хоровых  коллективов и небольших оркестров. Участие в хоре, по словам Асафьева, особенно «создает возможность весьма быстрого роста музыкального сознания и восприимчивости»[7,71]. Отсюда и призыв к бережному отношению к самодеятельным хоровым ансамблям, воспитанию талантов их участников, (о чем он пишет, например, в статье-рецензии «Нечто неожиданное»).

В статье «Будничное» Асафьев резко протестует против распространения музыки, ведущей к снижению этического отношения к жизни и уводящей от высоких идеалов искусства (Асафьев называет такую низкопробную музыку «гнилью») и призывает дать народу «щедрой горстью»[9,25] жемчужины музыкальной классики. Например, он предлагает издать большим тиражом «Хор поселян» из оперы «Князь Игорь» Бородина, который, по его мнению, должен стать ведущим произведением хорового репертуара.

Очень характерна для взглядов Асафьева на задачи музыкального просвещения и статья 1920 года - «Насущная задача», в которой он связывает массовую пропаганду музыкального искусства с развитием науки об этом искусстве, т.к. качество популярной литературы находится в прямой зависимости от степени и качества изучения музыкальной культуры различных периодов ее существования. Асафьев поднимает вопрос об отсутствии научной организации в собирании и изучении архивов музыкантов, различных исторических материалов и документов, о необходимости систематической работы в области музыкальной библиографии, нотографии, которая рассматривается им как ведущая область «в сложном деле музыкального просвещения». Здесь же поднимается вопрос и о подготовке в стенах консерватории музыковедов, о подготовке научных описаний архивов, об издании справочников, словарей. «Без всей этой по видимости сухой, черновой работы дело музыкального просвещения страны повиснет в воздухе», - утверждает Асафьев.