Интернет-зависимость: психологическая природа и динамика развития

 

Тематика «зависимости от Интернета» - многомерная, она включает в себя много смыслов. Направляющий мою жизнь принцип, моя «мантра» состоит в том, что «все зависит от контекста». К примеру, если кто-то неспособен покинуть свое жилище и при этом находит друзей, пользуется информацией и вообще активен, то для него или для нее такая возможность – словно «подарок с небес», а потому сохраняется, естественно,  позитивное отношение к средству, позволяющему улучшить жизнь. Для кого-то это выступает как «аддикция к полноценной жизни», и люди готовы молиться, чтобы им ни в коей мере не предлагали лекарство от подобной аддикции. Такова сугубо поведенческая парадигма – позитивный опыт служит подкреплением для конкретных видов поведения, и соответственно такого рода поведение продолжается. Но разве это можно назвать «зависимостью»? Если да, то в какой момент? При каких обстоятельствах? Кто в состоянии дать определение для таких форм зависимости?

 

Исследования «патологического применения Интернета», которые мне довелось видеть или о которых я слышал, чаще всего сводятся к квалификации человека как «зависимого» на том основании, что его активность ослабляется, а человеческие контакты сокращаются. Очевидно, такого рода критерии опираются на модель «зависимости», основанную на *поведении* человека, озабоченного азартными играми, сексом и вообще всем тем, что способствует выработке адреналина/эндорфина.  Иногда в качестве критерия применяется также соотношение между временем, проведенным онлайн, и обычной продолжительностью времени, потраченного на семейные дела, работу и сон.

 

Далее следует упомянуть модель химической зависимости, симптоматика которой включает последствия отмены (withdrawal), в том числе суровые или даже смертельные. А традиционное представление алкоголизма как «болезни» означает, что для ее лечения  следует совмещать принятие, абстинентность и человеческую поддержку. Возникшие недавно онлайновые формы поведения так и тянут расширить список «зависимостей» - на этот раз связанные сразу с целым рядом поведенческих актов, включая видео и фотосъемку, обмен мгновенными сообщениями и размещение сообщений на форуме или на «стене» в социальной сети. Кстати, социальные сети типа Facebook допускают одновременное подкрепление целого ряда «зависимостей», начиная от простого социального взаимодействия или подшучивания и вплоть до установления дружеских отношений. Разве сама возможность подобных «отвлечений» - не замечательная вещь? Но вот вопрос: когда именно она переходит за грань развлечения и превращается в «зависимость» согласно критерию, в соответствии с которым утрачен интерес к другим вещам или для них более не находится времени?

 

Несомненно, онлайновую «зависимость» определяют как поведенческие, так и физиологические аспекты, часто они подкрепляют друг друга, в том числе по принципу замкнутой петли. Простым кликом «мыши» либо нажатием на клавишу портативного устройства можно ощутить захватывающее возбуждение от ставок в азартной игре, выброс адреналина от яростной вражды, восхищение от количества выловленных в Сети фактов и изображений, или, наконец, простое удовольствие от доступности всего этого.

 

В случае химической зависимости имеется стандартная и объективная процедура измерения физиологической зависимости и последствий отмены (withdrawal) активного элемента. В случае гемблинга или онлайновой зависимости отказ от ставок в казино  либо от получения электронных писем в течение целого дня не ведет к мучительной дрожи, а вот воздействие может оказаться столь же катастрофическим, как и в предшествующем случае: развод, утрата жилища, разрушенные надежды.

 

И все же: «Интернет-зависимость». Что это такое? Зависит ли она от культурных особенностей? Действительно: каково отношение к поведенческим зависимостям в разных культурах – и профессиональных, и географических? Каковы научные данные о соотношении между мозгом и телом в аспекте «аддиктивности» мультимодального онлайнового поведения?

 

Разумеется, все эти риски – не более чем один из аспектов могучей силы Интернета. Мы опираемся на эту мощь, когда всего одним щелчком или нажатием клавиши вступаем во взаимодействие с другими людьми, получаем помощь и поддержку товарищей, находим информацию, составляем маршруты поездок, действуем в согласии со своим хобби.

 

Все мы связаны между собой. Что нам с этим поделать? Как максимизировать мощь сетевых связей? В то же время мы, специалисты по психическому здоровью, вполне отдаем себе отчет, что нам надо быть готовыми иметь дело с совершенно новыми формами «обсессий», «зависимостей» и «избеганий». Только что началась новая эра, и наряду с удивительными возможностями она обещает новые вызовы для профессионалов.

 

Я надеюсь, конференция в Москве выполнит задачу стимулирования дискуссий на некоторые из перечисленных мною тем, включая уточнение определений «онлайновой зависимости», «Интернет-зависимости» и «аддикции к полноценной жизни» в условиях применения всей мощи Интернета. Чем лучше мы будем понимать разнообразные контексты и культурные особенности внедрения технологий в разных мировых сообществах, тем более обоснованной будет выглядеть надежда на развитие исследований, продолжение обсуждений и в конечном счете выработку ответов на вопросы о характерных особенностях новых типов «зависимостей» и неадекватных форм поведения, обусловленных широкой доступностью Интернета.

 

 

 

Стивен  Стерн

 

Профессор психологии в: University of Pittsburgh at Johnstown, PA (http://www.pitt.edu/~sstern/)

 

Автор основополагающей статьи: Stern, S. E. (1999). Addiction to technologies: A social psychological perspective of Internet addiction. CyberPsychology and Behavior, 2, 419-424.

 

Краткая формулировка авторской позиции                                                                 для ознакомления участников Симпозиума                                                                 «Интернет-зависимость: психологическая природа и динамика развития»

(Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова, 10 июня 2009 г.)  

Нет ничего практичнее, чем хорошая теория: мое постоянное возражение против применения слова «Интернет» в психологической диагностике.

 

 

Прошло ровно десять лет после публикации моей теоретической статьи, в которой были выдвинуты возражения против самой логики присвоения психическому заболеванию такого наименования, как «Интернет-зависимость». Хотя моя специальность – не клиническая психология, но я социальный психолог и специализируюсь в изучении процессов изменения социальных взаимодействий под влиянием современных технологий.

 

Я по-прежнему остаюсь на позициях, занятых мною в 1990-х годах. Мою позицию подкрепляет тот факт, что Интернет стал ныне столь же всепроникающим средством, каким были для поколения моих родителей телефон и телевидение. К примеру, приглашение сформулировать свою позицию по вопросу Интернет-зависимости поступило ко мне с помощью Интернета. Оно могла бы придти ко мне по телефону или в виде написанного от руки письма, однако технология стала широко доступной, и для человека, который направил мне это приглашение, самым удобным оказалось воспользоваться Интернетом.

 

Мое исходное соображение – в самом кратком изложении – состояло в том, что технология по самому своему определению допускает возможность выполнения чего-то такого, что иначе – без обращения к специальным технологиям – было бы невозможным или затруднительным; к тому же очень часто к этому добавляется перспектива сделать это наилучшим, наиболее эффективным образом. Хотя с помощью технологий нам становится легче делать хорошие вещи и выпускать их в большем количестве, хотя транспортные технологии позволяют нам эффективно перемещаться, а коммуникативные технологии – общаться между собой, но, к несчастью, те же самые технологии расширяют наши способности выполнять неадекватные и саморазрушительные действия, равно как и направленные на других людей агрессивные и разрушительные действия. В своей исходной статье я утверждал, что выполняемые с помощью Интернета неадекватные формы поведения вполне могли бы никогда не проявиться и остаться латентными, если бы не своего рода поощрение со стороны Интернета возможности реализовать такое поведение.

 

Сегодня я полагаю, что Интернет следует рассматривать как передаточное средство. Он может, скажем, посредничать в передаче порнографических материалов или в обеспечении способов участия в азартных играх. Он может связывать нас с какими-то другими людьми, которые жаждут удовлетворить терзающих их демонов – например, продать нам что-то абсолютно ненужное или обременительное для нашего кошелька, а то и воспользоваться нашей неспособностью отказаться от покупки. Интернет готов посредничать и в наших переговорах с людьми, которые неожиданно приобретают над нами некоторую власть, достаточную, чтобы оторвать нас от всех тех, с кем мы привыкли взаимодействовать и проводить время – таких людей можно назвать киберсексуальными партнерами, они даже имеют тенденцию превращаться в самых настоящих сексуальных партнеров.

 

Не следует, однако, забывать, что едва ли не все то, в передаче чего Интернет нынче удачно посредничает, было вполне доступно нам задолго до изобретения компьютера. Все это будет по-прежнему доступно нам спустя много лет после того, как компьютеры выйдут из моды.

 

К счастью, клиницисты – прагматики в душе. Едва ли можно себе представить, что пациент остался больным только из-за того, что врач-догматик не признает очевидным образом приемлемый способ излечения. Однако прежде чем сегодняшняя (de jour) технология окажется во  всеоружии, потребуется выполнить научное обобщение и обоснование способа лечения, отработать все сопутствующие таксономии. Пациентов лечат, не вырывая из их социо-культурно-исторического окружения, и если Интернет способствовал заболеванию, то мы вправе ожидать, что это обстоятельство станет существенным элементом терапевтической процедуры независимо от того, включал диагноз слово «Интернет» или не включал. Вот почему, по моему мнению, придавать излишнее внимание передаточному средству, или посреднику, в ущерб терапии вполне реального компульсивного поведения или в каком-то смысле неадекватного мыслительного процесса означало бы оказывать плохую услугу психологической науке, а в конечном счете – еще и наносить ущерб психическому здоровью пациентов.