Шпаргалка по "Психология"

ü  Телесность развивается в ходе онтогенеза как феномены, имеющие культурно-историческую детерминацию.

ü  Путь психологии развития телесных функций аналогичен пути становления ВПФ.

Психологический онтогенез телесных функций (телесности).

  I.      Младенчество. Человек рождается как индивид, ему ещё предстоит путь развития. Каждый этап пути – переход  от многообразия возможных форм  развития к одному определенному  пути, выбранному для него ближайшим  взрослым.

Основной фактор развития младенца – это ближайший взрослый с его опытом, его личностью, которые фиксированы в культурном опыте всего человечества. Эта включенность через взрослого и способствует реорганизации телесных процессом младенца.

Взаимодействие со взрослым организуется вокруг потребностей ребенка, в процессе ухода за которым взрослый осмысливает и оценивает телесное состояние дитя. Мать втягивает ребенка в общение, манипулирует его телом и наделяет телесные проявления ребенком психологическим смыслом. Мать означивает природные потребностные состояния ребенка.

Ребенок прививает (интериоризирует) позицию матери к своим проявлениям. Потребности выступают в роли языка общения младенца с матерью. На этом этапе формируется первая знаковая система – язык тела! Пр.: капризные дети умеют манипулировать взрослыми при помощи языка телесных функций. Сформировавшись, язык тела никогда не уходит из опыта (вспоминаем Спиваковскую, Сатир и Менегетти), а в некоторых случаях может явно актуализироваться (в символической форме при истерии он выполняет коммуникативную функцию, например).

II.      Взросление: ребенок  начинает овладевать своим телом (способность к подражанию, имитации, усвоению телесных стереотипов  регуляции ближайших взрослых  – подуть на ожог и др.). Возникает  заимствование телесных симптомов  ближайших взрослых; усваиваются  поведенческие стереотипы переживания  эмоций (мимика, интонации, жесты и  т.п.). Пр.: приёмные дети, которые  похожи на приёмных родителей.

Важно: чем больше телесная функция вынесена в план внешнего поведения, тем больше она регулируется социальными нормами и тем выше степень психосоматичности данной функции. Пр.: самым высоким индексом психосоматичности отличаются:

·         Функция выделения

·         Функция дыхания

·         Сексуальные функции

·         Пищеварение

·         Боль

III.      Этап овладения  языком. Ребенок получает возможность  когнитивной оценки своих первоначальных  телесных проявлений. Ребенок сам  начинает осуществлять означение своих телесных состояний. Ребенок получает возможность относиться к своему телесному самочувствию через призму языковых значений. Постепенно происходит дифференциация представления о теле и его частях, которая выражается в расширении словаря описания, начинают различаться собственно телесные и эмоциональные категории.

IV.      Формирование рефлексивного  плана сознания. Возникает возможность  произвольной и сознательной  регуляции телесных процессов. После  дифференциации (см. выше) происходит  интеграция представлений о собственном теле – формируется категория целостного тела, не сводимого к сумме отдельных частей, т.е. формируется телесное Я.

Важно: отклонения в общении со взрослым на ранних этапах развития могут выражаться в соматических нарушениях. Пр.: госпитализм.

Таким образом, психосоматическое развитие человека осуществляется наряду с физическим и др. развитием.

Закономерное становление в онтогенезе механизмов психологического опосредования и регуляции телесных функций. Оно проявляется в двух аспектах:

1.      Внешний план  психосоматического развития. Процесс  прижизненной социализации телесности. Он заключается в освоении  человеком в онтогенезе культурных  навыков отправления телесных  функций.

2.      Внутренний план  психосоматического развития. Развитие  психологических механизмов регуляции  телесных процессов.

Итог психосоматического развития: или становление психосоматического единства в норме (психосоматический феномен), или формирование психосоматического симптома в патологии. Психосоматический симптом – способ выражения на языке тела неблагополучия (отклонения) в коммуникации с другим человеком или с самим собой.

Выводы:

1)      Если в ходе  онтогенеза совершаются психологические  изменения телесных функций, если  формируется психологические средства  регуляции телесных процессов, следовательно, в любом телесном процессе  имеет место психологический  компонент и, следовательно, в соматической  патологии, в любом телесном симптоме  этот психологический компонент  должен присутствовать. (Удельный  вес психологической составляющей  в различных формах телесной  патологии различен и он зависит  как от локализации симптома, так и от того, на каком этапе  психологического онтогенеза телесных  функций возникает её первоначальное  нарушение или психологической  ослабление).

2)      Если мы полагаем, что существует некая психологическая  норма развития телесных функций, то, следовательно, можно говорить  и о дизонтогенезе психосоматического развития человека. Это – проблема! Варианты нарушений психосоматического развития. задержка; регресс (например, теряет способность есть ложкой); искажение (дисгармоничное развитие отдельных сторон образа телесного Я, которое приводит к неадекватному представлению о теле; возникает на более поздних стадиях онтогенеза).

43. Вторичное означение интрацептивных ощущений.

И.О. -  сигнализируют о состоянии внутренних процессов организма. Они возникают благодаря рецепторам, находящимся:

   - на стенках желудка, кишечника, сердца, кровеносных сосудов и  других органов,

   - внутри мышц и других  оранов.

Порождение отдельного конкретного соматического ощущения невыводимо из наличной ситуации и в качестве субъективного феномена далеко выходит за рамки простого рефлекторного акта. Становясь явлением сознания, элементарное ощущение включает в себя скрытую категориальную сеть, лишь в ячейках которой оно и приобретает свое субъективное существование. При этом, естественно, оно принимает и все несовершенства устройства этой сети, налагающей на восприятие принципиальные ограничения и служащей источником специфических ошибок. Несмотря на то, что подобное усложнение, на первый взгляд, умножает число возможных искажений, эту цену необходимо заплатить за рождение субъективности, позволяющей освободиться от ненужного изобилия частных проявлений реальности, выделяя в них универсальные принципы, и резко повышающей адаптивные возможности индивида.

Однако в реальности ситуация оказывается еще сложнее и система интрацептивных значений — не единственный источник влияния на восприятие телесных проявлений. Означение отдельных сенсорных качеств может происходить не только на уровне перцептивных универсалий, последние сами могут служить материалом для означивания.

Так, телесность в контексте болезни обладает особым качеством: болезненные ощущения означают не только себя, но и то, что, в принципе, им внеположно — болезнь. Они развернуты не только внутрь, т.е. представляют собой не просто чувственную ткань, получившую означение в категориях телесного пространства внутренних органов, модальности, градации интенсивности и пр., но и вовне — означают болезнь. Хотя разворачивание телесных ощущений вовне не всегда происходит только в категориях болезни, они могут быть интерпретированы и иным образом (даже боль может оцениваться как знак особой отмеченности, особого состояния, например в религиозных обрядах), мы остановимся на проблеме связи телесных ощущений и болезни. Такое допущение, не меняя, на мой взгляд, содержания ситуации, позволит более четко ее рассмотреть.

Вторичное означение в целом сходно с тем, что обычно квалифицировалось как интеллектуальный уровень внутренней картины болезни, оценочный этап ее становления и хорошо описано в патопсихологии. Формирование вторичного означения телесных ощущений связано с усвоением существующих в культуре взглядов на болезни, их причины, механизмы и вытекающие из этого методы лечения. Этнография и история медицины демонстрируют различные формы таких представлений. Несмотря на их архаичность, отсутствие в них, на современный взгляд, логического обоснования, структурно они мало отличаются от свойственных новоевропейской культуре естественно-научных объяснительных принципов.

С семиотической точки зрения представления о болезнях могут быть интерпретированы как классические мифы, описанные Р. Бартом на знаковых моделях (1989). Рассмотрим семиотический подход подробнее.

Его использование для анализа телесности возможно потому, что значения изучаются в нем независимо от их содержания. В соответствии с традицией, идущей от Ф.де Соссюра, знак не сводим к языковой системе, навигационные сигналы, жесты вежливости, церемонии, мода и пр. также представляют собой семиотические системы, где главным принципом является отношение между означаемым и означающим. Р. Барт специально подчеркивает, что хотя обычно говорят, что означающее выражает означаемое, в действительности дело обстоит несколько сложнее — в каждой семиотической системе имеется не два, а три различных элемента. Эти три элемента, соответственно, есть означающее, означаемое и собственно знак, представляющий собой результат связи первых двух элементов. Означающее становится знаком означаемого, вступая в семиотическое отношение с последним. Некоторая запутанность проблемы заключается в том, что реально (субстанционально) существует лишь один элемент — означающее. Однако, участвуя в акте означивания и становясь знаком, оно приобретает новые содержательные функции.

Для большей ясности обратимся к какому-либо из примеров Р. Барта. Возьмем простой темный камешек. Есть много способов сделать его что-либо значащим. Существенно одно — стоит наделить его определенным означаемым (например, он будет означать смертный приговор при тайном голосовании), как камень становится не простым камнем, а знаком. В плане анализа можно выделить три элемента: «отягощенный смертью» камешек может быть с полным основанием разложен на камень и смерть; оба эти явления существовали по отдельности до того как объединиться и образовать третий объект — знак. Трудность заключается в том, что субстанционально этот знак остался тем же самым камнем, но нельзя смешивать камень как означающее и камень как знак: «означающее само по себе лишено содержания, знак же содержателен, он несет смысл» (Барт, 1989, с. 77). Превращение в знак совершенно преобразует означаемое, однако это преобразование осуществляется в семиотической сфере, с физико-химической точки зрения с означаемым не происходит ничего. ПОМОЕМУ ДАЖЕ ПРИМЕР НЕ ПОМОГ!!!!!! ВСПОМИНАЕМ ПСИХОЛЕНГВИСТИКУ С КАРНОУХОВЫМ ЭТИ ВСЕ ДРОЧНЫЕ ВОПРОСЫ ОТ ТУДА.

Эта формальная схема имеет универсальный характер и ее можно заполнить различным содержанием. В нашем случае она может описывать отношения между отдельным чувственным ощущением (или чувственной тканью) и телесным конструктом. Например, определенным образом локализованное модально специфическое ощущение означает боль в сердце.

Самое важное заключается в том, что отношение означающего и означаемого может особым образом трансформироваться, порождая вторичную семиологическую систему, названную Р. Бартом мифологической. «В мифе мы обнаруживаем ту же трехэлементную систему... Но миф представляет собой особую систему и особенность эта заключается в том, что он создается на основе некоторой последовательности знаков, которая существует до него; миф является вторичной семиологической системой. Знак... первой системы становится всего лишь означающим во второй системе. ...Материальные носители мифического сообщения (собственно язык, фотография, живопись, реклама, ритуалы, какие-либо предметы и т.д.), какими бы различными они ни были сами по себе, как только они становятся составной частью мифа, сводятся к функции означивания; все они представляют собой лишь исходный материал для построения мифа; их единство заключается в том, что все они наделяются статусом языковых средств. Идет ли речь о последовательности букв или о рисунке, для мифа они представляют собой знаковое единство, глобальный знак, конечный результат, или третий элемент первичной семиологической системы. Этот третий элемент становится первым, т.е. частью той системы, которую миф надстраивает над первичной системой. Происходит как бы смещение формальной системы первичных значений на одну отметку шкалы» (Барт, 1989, с. 78).

Таким образом, в мифе сосуществуют параллельно две семиотические системы, одна из которых частично встроена в другую. Во-первых, это языковая система (или иные способы репрезентации), выполняющая роль языка-объекта, и во-вторых, сам миф, который можно назвать метаязыком и в распоряжение которого поступает язык-объект. Миф понимается Р. Бартом не как вещь, концепт или конкретная идея, а как универсальный способ вторичного означивания. Совершенно не имеет значения субстанциональная форма мифа, важен не сам предмет сообщения, а то, как о нем сообщается. Хотя впоследствии в связи с критикой его понимания мифа со стороны многих семиотиков Р. Барт отказался от сведения его лишь к вторичной семиотической системе и интерпретации как метаязыка, тем не менее, на мой взгляд, данная концепция хорошо применима для понимания специфики вторичного означения, играющего в построении обыденного сознания принципиальную роль (Улыбина, 1998), и поэтому, с известными оговорками, мы будем придерживаться в данном тексте терминологии Р. Барта.

Анализируя метаязык, можно, в принципе, не очень интересоваться точным строением языка-объекта, в этом случае важна лишь его роль в построении мифа. Поэтому с полным правом можно использовать данный подход к любому языку-объекту (письменному тексту, вербальному языку, музыке, живописи или, как в нашем случае, телесности). Важно то, что он является знаковой системой, готовой для построения мифа. Сущность мифа не определяется ни тем, о чем он повествует, ни его материальным носителем (см.: Барт, 1989, с. 79).