Типологии личности

Уровни психического развития определяются со стороны врожденных качеств, одаренностью человека и запасом его нервно-психической энергии (жизненных сил). В психологическом плане критериями повышения уровня являются следующие признаки:

1. Продуктивность деятельности, объем  и дифференцированность, богатство  оттенков интересов человека.

2. Интенсивность и сила отдельных  психических проявлений, выражающие собой неравнодушие к результату своих усилий.

3. Сознательность и произвольность  психических проявлений, преобладание  идейных процессов над чувственными.

4. Все возрастающая координация  психических элементов и усиление  связи между ними (интегрированность личности).

Итак, уровень психической жизни  в системе А.Ф. Лазурского сегодня может быть назван скорее уровнем самоактуализации личности, как это принято в гуманистических учениях А. Маслоу и Э. Шострома.

Содержание психической жизни определяет не общую успешность, а способы приспособления, индивидуальные вариации в ответах индивидов на проявления среды. А.Ф. Лазурский считал необходимым выделять эндопсихику (которая включает все основные психические и психофизиологические функции – чувствительность, память, внимание, мышление, воображение, воля, быстрота и сила моторики и т.п.). Эндопсихика в целом близка к формально-динамическим характеристикам; она существует и может быть описана через комплексы (сочетания разных психических функций) и в основном задается врожденными биологическими механизмами.

Экзопсихика включает отношение личности к внешним объектам (природе, людям, духовным благам, душевной жизни самого человека и пр.). Экзопсихика практически идентична предметно-содержательным характеристикам психической жизни и всегда испытывает влияние средовых условий.

Эндо- и экзопсихика взаимодействуют  и взаимообусловливают друг друга. (Например, способности проявляются  только в деятельности, а мотив  и интерес – это экзопсихические  качества).

А.Ф. Лазурский построил довольно сложную типологию, основанную на сочетании различных эндо- и экзопсихических комплексов на каждом уровне развития. Примечательно, что для разделения на типы внутри каждого уровня А.Ф. Лазурский использовал «плавающие» критерии, меняющиеся от уровня к уровню. Таким образом, с повышением уровня увеличивается «вклад» духовно-мировоззренческих особенностей и уменьшается влияние биологического фундамента личности, в то время как у «бедной, примитивной души» все богатство душевной жизни сводится к эндопсихике, которая «подтягивается» за целями и ценностями человека.

Эта мысль близка современной духовно-ориентиронанной  психотерапии, которая также подчеркивает необходимость и ценность высоких  идеалов для успешного решения  задач, которые возникают в повседневной жизни и экстремальных ситуациях.

А.Ф. Лазурский выделил три группы характеров:

1. Приспосабливающиеся стремятся приспособить среду к собственным потребностям и запросам. Идеалы:

а) альтруизм,

б) индуктивное и дедуктивное знание,

в) красота,

г) религия,

д) общество и государство,

е) внешняя деятельность и инициатива,

ж) система и организация,

з) власть и борьба.

2. Приспособившиеся характеры отличаются взаимовлиянием среды и человека. Психосоциальные категории: непрактичные теоретики-идеалисты:

а) ученые;

б) художники;

в) религиозные созерцатели;

г) практики-реалисты;

д) альтруисты;

е) общественники;

ж) властные;

з) хозяйственные.

3. Недостаточно приспособившиеся характеризуются пассивным приспособлением к среде. Отличаются преобладанием психофизиологических функций:

а) рассудочные,

б) аффективные,

в) подвижные (сангвиники),

г) чувственные,

д) мечтатели,

е) импульсивные,

ж) покорно-деятельные,

з) упрямые.                   

 

2.6. Психологическая типология К. Юнга

 

В своей книге «Психологические типы» К. Юнг дал подробное описание исключительно психологической типологии. Проведенное исследование основывалось на двадцатилетней врачебной работе, позволившей ученому соприкоснуться с людьми разных классов и уровней со всего мира. Специфические обстоятельства вокруг них и прежде всего сами специфические характеры и создают клинические картины, картины, которые даже при всем желании, могут быть втиснуты в смирительную рубашку диагноза только силой. Тот факт, что определенное расстройство может получить то или иное имя, выглядит совершенно несоответствующим с ошеломляющим впечатлением, свидетельствующим, что все клинические картины являются многочисленными подражательными или сценическими демонстрациями определенных конкретных черт характера. Патологическая проблема, к которой все и сводится, фактически не имеет ничего общего с клинической картиной, а, по сути, является выражением характера. Даже сами комплексы, эти «ядерные элементы» невроза, являются среди прочего простыми сопутствующими обстоятельствами определенного характерологического предрасположения. Легче всего это увидеть в отношении пациента к своей родительской семье. Допустим, он является одним из четырех детей у своих родителей, не самым младшим и не самым старшим, имеет то же образование и обусловленное поведение, что и другие. Однако он болен, а они здоровы. Анамнез показывает, что вся серия воздействий, которым он, как и другие, был подвержен и от которых все они страдали, имела патологическое влияние только на него одного – по крайней мере внешне, по всей видимости. В действительности, эти воздействия и в его случае не были этимологическими факторами, и в их фальшивости нетрудно убедиться. Действительная причина невроза лежит в специфическом способе, которым он реагирует и ассимилирует эти влияния, исходящие из окружающей среды.

В сравнении множества подобных случаев Карлу Юнгу постепенно становилось  ясно, что должны быть две фундаментально разные общие установки, которые  делят людей на две группы, обеспечивая  всему человечеству возможность высоко дифференцированной индивидуальности. Поскольку, очевидно, что это не сам случай, как таковой, то можно сказать лишь, что это обретает практическую важность только после достижения определенной степени дифференциации. Патологические случаи такого рода – это почти всегда люди, которые отклоняются от семейного типа и в результате не находят больше достаточной защиты в своей унаследованной инстинктивной основе. Слабые инстинкты являются одной из первых первейших причин развития привычной односторонней установки, хотя, в крайнем случае, это обусловлено или подкреплено наследственностью.

К. Юнг назвал эти две фундаментально различные установки экстраверсией и интроверсией. Экстраверсия характеризуется интересом к внешнему объекту, отзывчивостью и готовностью воспринимать внешние события, желанием влиять и оказываться под влиянием событий, потребностью вступать во взаимодействие с внешним миром, способностью вносить суматоху и шум любого рода, а в действительности, находить в этом удовольствие, способностью удерживать постоянное внимание к окружающему миру, заводить много друзей и знакомых без особого, впрочем, разбора, и, в конечном итоге, присутствием ощущения огромной важности быть рядом с кем-то избранным, а следовательно, сильной склонностью демонстрировать самого себя. Соответственно, жизненная философия экстраверта и его этика несут в себе, как правило, высоко коллективистскую природу (начало) с сильной склонностью к альтруизму. Его совесть в значительной степени зависит от общественного мнения. моральные опасения появляются, главным образом, тогда, когда «другие люди знают». Религиозные убеждения такого человека определяются, так сказать, большинством голосов.

Действительный субъект, экстраверт, как субъективное существо, является, - насколько это возможно – погруженным в темноту. Он прячет свое субъективно начало от самого себя под покровом бессознательного. Нежелание подчинять свои собственные мотивы и побуждения критическому осмыслению выражено очень явственно. У него нет секретов, он не может хранить их долго, поскольку всем делится с другими. Если же нечто не могущее быть упомянутым коснется его, такой человек предпочтет это забыть. Избегается все, от чего может потускнеть парад оптимизма и позитивизма. О чем бы он ни думал, чего ни делал или ни намеревался сделать, подается убедительно и тепло.

Психическая жизнь данного личностного  типа, разыгрывается, так сказать, за пределами его самого, в окружающей среде. Он живет в других и через  других – любые размышления о  себе приводят его в содрогание. Прячущиеся там опасности лучше всего преодолеваются шумом. Если у него и имеется «комплекс», он находит прибежище в социальном окружении, суматохе и позволяет по несколько раз на дню быть уверяемым, что все в порядке. В том случае, если он не слишком вмешивается в чужие дела, не слишком напорист и не слишком поверхностен, он может быть ярко выраженным полезным членом любой общины.

Ученый сознательно начал с  описания экстраверсии, поскольку данная установка знакома каждому –  экстраверт не только живет в этой установке, но и всячески демонстрирует ее  перед своими товарищами из принципа. Кроме того, такая установка согласуется с определенными общепризнанными идеалами и моральными устоями.

Интроверсия, с другой стороны, направленная не на объект, а на субъект и не ориентированная объектом, поддается наблюдению не так легко. Интроверт не столь доступен, он как бы находится в постоянном отступлении перед объектом, пасует перед ним. Он держится в отдалении от внешних событий, не вступая во взаимосвязь с ними, и проявляет отчетливое негативное отношение к обществу, как только оказывается среди  изрядного количества людей. В больших компаниях он чувствует себя одиноким и потерянным. Чем гуще толпа, тем сильнее нарастает его сопротивление. По крайней мере, он не «с ней» и не испытывает любви к сборищам энтузиастов. Его нельзя отнести к разряду общительного человека. То, что он делает, он делает своим собственным образом, загораживаясь от влияний со стороны. Такой человек имеет обыкновение выглядеть неловким, неуклюжим, зачастую нарочито сдержанным, и так уж водится, что либо по причине некоторой бесцеремонности манеры или же из-за своей мрачной недоступности, или чего-либо совершенного некстати, он невольно наносит людям обиду. Свои лучшие качества он приберегает для самого себя и вообще делает все возможное, чтобы умолчать о них. Он легко делается недоверчивым, своевольным, часто страдает из-за неполноценности своих чувств и по этой причине является также завистливым. Его способность постигать объект осуществляется  не благодаря страху, а по причине того, что объект кажется ему негативным, требующим к себе внимания, непреодолимым или даже угрожающим. Поэтому он подозревает всех во «всех смертных грехах», все время боится оказаться в дураках, так что обычно оказывается очень обидчивым и раздражительным. Он окружает себя колючей проволокой затруднений настолько плотно и непроницаемо, что, в конце концов, сам же предпочитает делать что-то, чем отсиживаться внутри. Он противостоит миру тщательно разработанной оборонительной системой, составленной из скрупулезности, педантичности, умеренности и бережливости, предусмотрительности, «высокогубой» правильности и честности, болезненной совестливости, вежливости и открытого недоверия. В его картине мира мало розовых красок, поскольку он сверхкритичен и в любом супе обнаружит волос. В обычных условиях он пессимистичен и обеспокоен, потому что мир и человеческие существа не добры ни на йоту и стремятся сокрушить его, так что он никогда не чувствует себя принятым и обласканным ими. Но и он сам также не приемлет этого мира, во всяком случае не до конца, не вполне, поскольку вначале все должно быть им осмысленно и обсуждено согласно собственным критическим стандартам. В конечном итоге принимаются только те вещи, из которых, по различным субъективным причинам, он может извлечь собственную выгоду.

Для него любые размышления и  раздумья о самом себе – сущее  удовольствие. Его собственный мир  – безопасная гавань, заботливо  опекаемый и огороженный сад, закрытый для публики, спрятанный от любопытных глаз. Лучшим является своя собственная компания. В своем мире он чувствует себя как дома, и любые изменения в нем производит только он сам. Его лучшая работа совершается с привлечением своих собственных возможностей, по собственной инициативе и собственным путем. Если он и преуспевает после длительной и изнурительной борьбы по освоению чего-либо чуждого ему, то способен добиться прекрасных результатов. Толпа, большинство взглядов и мнений, общественная молва, общий энтузиазм никогда не убедят его ни в чем, а скорее, заставят укрыться еще глубже в своей скорлупе.

Его взаимоотношения с другими  людьми делаются теплее только в условиях гарантированной безопасности, когда  он может отложить в сторону свое защитное недоверие. Поскольку такое  происходит с ним нечасто, то соответственно число его друзей и знакомых очень ограничено. Так что психическая жизнь данного типа целиком разыгрывается внутри. И если там и возникают трудности и конфликты, то все двери и окна оказываются плотно закрытыми. Интроверт замыкается в себе вместе со своими комплексами, пока не заканчивает в полной изоляции.

Несмотря на все эти особенности, интроверт ни в коем случае не является социальной потерей. Его уход в себя не представляет окончательного самоотречения  от мира, но являет поиск успокоения, в котором уединение дает ему возможность сделать свой вклад в жизнь общества. Данный тип личности оказывается жертвой многочисленный недоразумений, - не из-за несправедливости , а потому что он сам вызывает их. Он не может быть также свободен от обвинения в получении тайного удовольствия от мистификации, ведь подобное недоразумение приносит ему определенное удовольствие, поскольку подтверждает его пессимистическую точку зрения. Из всего этого нетрудно понять, почему его обвиняют в холодности, гордыне, упрямстве, эгоизме, самодовольстве и тщеславии, капризности и почему его постоянно увещевают, что преданность общественным интересам, общительность, невозмутимая изысканность и самоотверженное доверие могущественной власти являются истинными добродетелями и свидетельствуют о здоровой и энергичной жизни.

Интроверт вполне достаточно понимает и признает существование вышеназванных  добродетелей и допускает, что где-то, возможно – только не в кругу  его знакомых – и существуют  прекрасные одухотворенные люди, которые наслаждаются неразбавленным обладанием этими идеальными качествами. Но самокритика и осознание своих собственных мотивов довольно быстро выводят его из заблуждения относительно его способности к таким добродетелям, а недоверчивый острый взгляд, обостренный беспокойством, позволяет ему  постоянно обнаруживать у своих сотоварищей и сограждан ослиные уши, торчащие из-под львиной гривы. И мир, и люди являются для него возмутителями спокойствия и источником опасности, не доставляя ему соответствующего стандарта, по которому он мог бы, в конечном итоге, ориентироваться. Единственно, что является для него неоспоримо верным, это его субъективный мир, который – как иногда, в моменты социальных галлюцинаций ему представляется, - является объективным. Таких людей весьма легко было бы обвинить в наихудшем виде субъективизма и в нездоровом индивидуализме, пребывай мы вне всяких сомнений в существовании только одного объективного мира. Но такая правда, если она и существует, аксиомой не является – это всего-навсего половина правды, другая же ее половина состоит в том, что мир также пребывает в том виде, в каком он видится людям, и в конечном счете, индивиду. Никакого мира попросту не существует и вовсе без проницательного узнающего о нем субъекта. Последнее, сколь бы малым и незаметным оно ни представлялось, всегда является другим устоем, поддерживающим весь мост феноменального мира. Влечение к субъекту поэтому обладает той же самой валидностью, что и влечение к так называемому объективному миру, поскольку мир этот базируется на самой психической реальности. Но одновременно это и реальность со своими собственными специфическими законами, не относящимися по своей природе к производным, вторичным.