Эвтаназия в Казахстане

 

В зарубежной литературе предлагается много вариантов нравственной оценки эвтаназии. Большинство авторов поддерживает методы пассивной эвтаназии и отвергает любую возможность применения активной эвтаназии. Однако есть и прямо противоположные мнения. Например, наиболее известным его выразителем является крупный американский философ Дж. Рейгелс, который выступил с резкой критикой Постановления Американской медицинской ассоциации от 4 декабря 1973 года, где сказано: "...намеренное прекращение жизни одного человеческого существа другим - милосердное убийство - противоречит и самому предназначению медицинской профессии и политике Американской медицинской ассоциации".

 

Дж. Рейгелс считает, что если больной в сознании, понимает, что его дни сочтены, не может более терпеть страшные боли и просит врача ускорить его смерть, и врач выполнит его просьбу, просто прекратив лечение (пассивная эвтаназия), страдания больного могут усилиться, хотя они могли быть менее интенсивными и длительными, чем при продолжении лечения. В этой ситуации смертельная инъекция (активная эвтаназия), по мнению Дж. Рейгелса, более гуманна, поскольку сразу прекратит страдания больного.

Большинство ученых с ним не согласны, и прежде всего потому что это противоречит принципам гуманизма и предназначения медицины. Ценность человеческой жизни побуждает бороться за нее даже вопреки объективным медицинским законам и в самых безнадежных ситуациях, поскольку медицинская наука и практика богаты случаями исцеления самых безнадежных больных.

 

Именно сильные боли и являются обычно причиной просьбы больного ускорить наступление смерти, а потому она  является вынужденной и неискренней. Здесь врач должен противостоять  им с помощью богатого выбора обезболивающих средств, которыми сегодня располагает  медицина, а не идти на поводу у больного. Другое дело, когда, например, человек  находится в состоянии комы длительное время и сознание его уже потеряно безвозвратно, а прогрессивные медицинские  технологии позволяют проводить  жизнеподдерживающее лечение сколь угодно долго. Встает вопрос - нужно ли это? Однозначных ответов, увы, нет.

 

Многие ученые опасаются, что формальное разрешение эвтаназии может стать  определенным психическим тормозом для поиска новых более эффективных  средств диагностики и лечения  тяжелобольных, а также способствовать недобросовестности в оказании медицинской  помощи таким больным. Реанимационная помощь им требует не только больших  материальных затрат, но и огромного  напряжения физических и душевных сил  обслуживающего медперсонала. Именно отсутствие надлежащего лечения  и ухода могут стимулировать  требования больного ускорить смертельный  исход, что позволит врачу полностью  прекратить всякое лечение и уход за тяжелым больным. И в этом еще  одна из причин необходимости правового  регулирования данного вопроса.

 

Более общим явилось мнение, что  эвтаназия с моральной точки  зрения допустима только в исключительных случаях, но в таких случаях следует  ее узаконить. Недавние законодательные  инициативы в тех странах, где  она дозволяется, разрешают эвтаназию  только в исключительных случаях.

 

Доводы «За» и  «Против».

 

Намеренное умерщвление невинного всегда является нравственным злом. Эвтаназия — намеренное умерщвление невинного человека. Значит эвтаназия — нравственное зло.

 

Сторонники эвтаназии могут  апеллировать к факту, что вышеприведенное  умозаключение подразумевает различие между оправданными и неоправданными умерщвлениями. (А зачем же “невинного человека”?) На каком основании делается это различие? Если некоторые виды умерщвлений оправданы, почему нельзя оправдать хотя бы в некоторых обстоятельствах добровольной эвтаназии?

 

Как известно, два вида убийства принимаются  даже многими из самых рьяных противников  эвтаназии — самооборона и  наказание. Ни один из них не является несправедливым; по сути, ни один из них  не является злом.

 

Можно ли рассматривать добровольную эвтаназию как третий вид оправданного умерщвления?

 

Попытаемся привести аргумент в  пользу того, что эвтаназия выходит  за рамки несправедливого убийства на основании двух ключевых утверждений.

 

Первое — состояние некоторых  людей таково, что им лучше умереть, чем продолжать жить. Ярким примером такой ситуации являются те пациенты, которые страдают от сильных болей  или обречены на жизнь в унизительной зависимости от других даже в удовлетворении самых элементарных нужд. Сюда, как  извлекающих выгоду из эвтаназии, часто  включают смертельно больных и тех, кто находится в постоянном вегетативном состоянии.

 

Второе утверждение заключается  в том, что оказание помощи кому-либо в улучшении его положения  всегда нравственно допустимо. Если умерщвление улучшит чье-либо положение, и человек сам хочет, чтобы  его лишили жизни, как подобное умерщвление  может считаться причинением  незаслуженного этим человеком вреда? Как можно считать этот акт  несправедливым? Как вообще это может  быть неправильно? И что же тогда  является добровольной эвтаназией, если не это?

 

У этого аргумента возникают  серьезные недостатки, особенно когда  он употребляется в оправдании общепринятого  разрешения. Остается спросить, на самом  ли деле улучшилось положение всех тех пациентов, и даже если это  так, то является ли их умерщвление  единственной альтернативой бездействию.

 

Во-первых, неясно, как смертельно больные (как таковые, независимо от любых других особенностей их положения) и те, кто находится в вегетативном состоянии, извлекают выгоду из своей  ранней смерти. Во-вторых, можно задать вопрос, действительно ли отвращение, выраженное многими, от зависимости  от других в последние годы своей  жизни, основано на сознании собственного достоинства, а не на ложной гордыне. В-третьих, всегда есть и другие способы  избавления от боли.

 

Предполагаемое исключение из общего запрета на умерщвление, допускающее  добровольную эвтаназию, действительно  отличается от исключений смертной казни  и защиты.

 

Отличие в следующем: исключение наказания  и защиты позволяет государственным  властям реагировать на действия (были ли они абсолютно сознательны  или же сделаны по неведению), создающие  напряжение между частным благом виновного или вредного человека и общим благом покоя. Причиняемый  виновному или вредному человеку вред (здесь—смерть)—необходимое средство достижения общего блага. Из-за своих действий против общего блага такие люди теряют право на частное благо в той степени, которая необходима для восстановления общего.

 

Ничего подобного нельзя сказать  об эвтаназии. Здесь нет противоречия между благом страдающего, искалеченного  или смертельно больного и общим  благом. Нет ни одного действия с  их стороны, на основании которого их смерти должны, или даже могут, быть объявлены расплатой за что-либо.

 

Защитники эвтаназии часто задаются вопросом, не является случай эвтаназии  тем случаем, когда приходится выбирать из двух зол? Если одно хуже другого, что  же плохого в выборе меньшего зла?

 

Если как смерть невинного, так и постоянное страдание являются плохими, то выбор (и стремление к) одной из них означает стремиться к плохому, выбрать действие, которое есть зло в отношении к своей цели. Выбирая смерть (т.е. умерщвления), в противоположность простому примирению с тщетностью дальнейшего продления жизни и позволению смерти прийти, мы совершаем ошибку. Любой акт эвтаназии, как выбор смерти, попадает под этот запрет.

 

Можно привести три возражения в пользу эвтаназии и против ее запрета:

 

Во-первых, так как боль, связанная  с продолжением жизни, также зла, то делает ли врач меньше зла, отказываясь  осуществить добровольную эвтаназию, чем выполняя ее? Ответом будет: Нет! Отказ прибегнуть к эвтаназии  означает решение переносить боль; это не выбор самой боли. Хотя боль сама по себе плоха и причинение ее зло, решение переносить боль—добродетельно. Это—акт стойкости.

 

Во-вторых, не являются ли смертная казнь  и смертоносные акты самообороны  также выборами смерти? Положение  самообороны не совсем ясное. Защищающийся может намереваться только остановить нападающего, хоть он знает, что употребленное  средство—опасно нападающему. Но такой неясности у смертной казни нет. Палач имеет вполне определенное намерение умертвить осужденного. Но из-за его злодеяния преступник оказывается в весьма парадоксальном и почти уникальном положении. Только здесь намеренная отдача жизни—не принятие риска, но прямой отказ от жизни—не нравственно неверное действие.

 

В-третьих, да разве выбор меньшего из двух зол не является нравственно предпочтительным в ситуации, когда в перспективе только зло?

 

В основе общепринятого разрешения эвтаназии лежит принцип самоуправления—утверждение, что каждый человек имеет право принимать свои собственные решения о действиях, которые влияют исключительно на него самого.

Что говорит о других видах боли и унижения такое право на самоуправление? Как насчет моральных мучений? Как  насчет унижения не в области ограниченной деятельности и зависимости, но вины или стыда?

 

Как право на самоуправление, допускающее  умерщвление во избежание физических мучений, запретят умерщвление, чтобы  избежать мук депрессии? Конечно, иногда от депрессии можно избавиться, приняв соответствующие медикаменты. Но таким же способом можно избавиться и от физических мучений. Становятся ли некоторые обезболивающие средства неприемлемыми благодаря тому факту, что они вызывают общее успокоение?

 

Существует ряд условий, затрудняющих или делающих неприятным продолжение  жизни. Неясно, на каком основании  те, кто полагаются на право, на самоуправление, могут принимать решения за других (!) о том, что некоторые из этих проблем допускают выбор смерти, в то время как другие—нет.

 

Эвтаназия в  безнадежной ситуации.

Двумя путями можно подвести человека к добровольной, и, возможно, даже к  принудительной эвтаназии.

 

Первый путь коренится в вопросе: почему следует ограничивать такую  быструю и милосердную смерть тем, кто еще в состоянии просить  о ней? Почему одним ее можно разрешить (кто был предусмотрительным и  попросил о ней заранее или  кто в состоянии просить о  ней сейчас), но другим (кто не был  заранее предусмотрителен и кто  не в состоянии это сделать сейчас) следует отказать в ней? Не станет ли отказ в таком важном милосердии ошибочным наказанием для тех, кто был недальновиден, кто не позаботился о будущем?

 

Так идет путь от добровольной эвтаназии  к недобровольной. Очевидно, подобная тенденция существует уже в Нидерландах, где согласно официальному докладу нидерландского правительства имели место 1000 случаев недобровольной эвтаназии по сравнению с 2700 добровольной. Решения Апелляционного Суда Девятого Округа в США показывают ту же тенденцию.

 

Второй путь, подводящий к недобровольной или принудительной эвтаназии, проходит несколько иначе. Философ Маргарет Бэттин, ведущий защитник эвтаназии, защищает самоубийство в одном случае, говоря “оно оставляет меньше на один число примеров человеческой деградации в этом мире”. Если самоубийство недавно овдовевшей женщины, страдающей от глаукомы и рака, “оставляет меньше на один число примеров человеческой деградации в этом мире”, как был бы воспринят отказ той женщины совершить самоубийство? Логичный ответ очевиден: в мире сохранился бы еще один пример человеческой деградации! Таким образом, подобно гильотине, эвтаназия может попасть в руки людей менее человечных, чем ее изобретатели.

 

Говоря об эвтаназии, неизбежно  приходится сталкиваться с понятием неизлечимости. Когда можно с  уверенностью говорить, что больной  является неизлечимым?

Широко известно, насколько велика возможность ошибки, когда врачи строят свои прогнозы. К тому же понятие неизлечимости в большой степени зависит от средств и возможностей, имеющихся в данный момент их распоряжении. Известен и случай с врачом, который, едва покончив со своим сыном, больным дифтерией, услышал об открытии сыворотки Roux. В действительности, большая часть врачей остаются верными своей клятве и предпочитают действовать в качестве профессионалов, а не "сочувствующих". Это наблюдается и в Голландии, где некоторые врачи даже специализируются на эвтаназии, в то время как другие отказываются прибегать к ней.

 

Двусмысленность понятия "жалости".

Страдания сами по себе у многих вызывают сочувствие: убивают собаку, которая  корчится от боли, приканчивают обреченного  на смерть. Можно ли отказать в таком  акте милосердия? В действительности, даже некоторые убежденные католики считали своим долгом укоротить  страдания ближнего. Но эта жалость  уже сама по себе является двусмысленной: конечно, часто сама боль является невыносимой, но нередко она бывает еще более невыносимой для тех, кто находится рядом с больным. "Избавляя" больного от боли, они часто избавляют от страданий самих себя. Действительно ли соблюдается в таком случае свобода выбора больного? На крик о помощи отвечают смертельным ударом. Причинить смерть - означает избавить, прежде всего, самого себя от необходимости услышать этот зов, поскольку за словами "убей меня" кроется мольба: "раздели мою боль и помоги мне!" Чисто по-человечески всегда труднее "сопровождать" больного в его страдании, чем уничтожить его.