Проблемы деятельности российского суда присяжных

Проблемы деятельности российского  суда присяжных

 

 

 

Суд присяжных, стандарты которого коренным образом отличаются от привычных  российским юристам правил и обыкновений  советского судопроизводства, неоинквизиционного по форме и расправного по сути, на протяжении своего десятилетнего существования подвергался и обструкции, и видоизменению. При этом речь идет не столько о поправках к законодательству, сколько об эрозии нового института под воздействием, с одной стороны, устаревшего, неадекватного профессионального правопонимания, а с другой стороны, неправовых технологий предварительного следствия, опирающегося на признание подозреваемого (обвиняемого) как главное доказательство и на пытку как основное средство получения признаний. Определенную роль играет также состояние гражданского общества и социальные чувства населения, для которого суд присяжных не стал значимым фактором жизни. Таким образом, источником проблем суда присяжных является противодействие, яростное или пассивное, осознанное или подсознательное, оказываемое полноценной деятельности этого суда следователями, дознавателями, прокурорами, неквалифицированными адвокатами, судьями, а также отчужденным в своем подавляющем большинстве от общественной жизни и правосудия населением.

 

Уже в конце прошлого века механизм суда присяжных, введенного в 9 регионах России в 1993 – 1994 годах, подвергся деформациям, причины которых: социальная апатия населения и обвинительный уклон судейского корпуса. Проявлениями этих тенденций стали, соответственно, массовое уклонение граждан от выполнения обязанностей присяжных (в 1994 году из приглашенных кандидатов в суд приходили 92%, сегодня – в лучшем случае 6 - 7%) и резкое увеличение доли отмененных оправдательных приговоров (в иные годы Верховным Судом, как было показано выше, аннулировалось до 50% оправдательных вердиктов). Оправдательные приговоры суда присяжных отменяются в пять раз чаще обвинительных, и этот факт не оставляет ни малейших сомнений в общей расправной тенденции нашего судопроизводства. Подстраиваясь под практику Верховного Суда, судьи обучились манипулировать присяжными заседателями и в ходе процесса, и в напутственном слове, и, главное, при составлении вопросного листа. Теперь мощным дополнительным фактором, искажающим демократическую природу суда присяжных, выступает активность спецслужб, которые занимаются «оперативным сопровождением процессов»1.

 

 Парадоксальная логика современных  судей, работающих с присяжными  заседателями и их вердиктами, нуждается в описании, а ее  «теоретические» основания –  в прояснении.

 

 

Проблемы компетенции судьи  и присяжных заседателей

 

Анализ хода и результатов многих процессов в суде присяжных, а  также кассационной практики Верховного Суда Российской Федерации позволяет  выделить главный манипулятивный прием, сводящий на нет роль суда присяжных и фальсифицирующий его демократическую природу. Теоретической основой его служит тенденциозное, надуманное, принудительно насаждаемое Верховным Судом представление о разграничении компетенции между судьей и присяжными заседателями.

 

Определенные основания для таких взглядов дает действующее уголовно-процессуальное законодательство, нормы которого изложены крайне неудачно и противоречиво. Так, в части 7 статьи 335 УПК Российской Федерации говорится: «В ходе судебного следствия в присутствии присяжных заседателей подлежат исследованию только те фактические обстоятельства уголовного дела, доказанность которых устанавливается присяжными заседателями…». Однако пункт 1 части 1 статьи 333 УПК Российской Федерации предоставляет присяжным заседателям право «участвовать в исследовании всех обстоятельств уголовного дела». Выбор между этими нормами определяется ценностями и правопониманием судей, однако, даже отдав предпочтение первой из этих статей, нельзя зайти в выводах так далеко, как это сделали судьи теперь.

 

В определении Кассационной палаты Верховного Суда Российской Федерации  от 24 февраля 1998 г. по делу Князева безосновательно  утверждается: «…В суде присяжных  коллегия присяжных заседателей  принимает участие в исследовании обстоятельств дела и разрешает вопросы только о факте. Все правовые и процессуальные вопросы входят в исключительную компетенцию председательствующего судьи и разрешаются без участия присяжных заседателей». Данная позиция не основана на законе потому, что в силу пункта 4 части 1 статьи 299, части 1 статьи 334, пункта 3 части 1 статьи 339 УПК Российской Федерации присяжные заседатели разрешают важнейший правовой вопрос о виновности подсудимого; председательствующий разъясняет им нормы материального и процессуального права (пункты 2, 5, 7 части 34 статьи 340 УПК Российской Федерации).

 

 Из этой официально артикулированной  судьями радикальной позиции  вытекают многочисленные следствия,  которые можно сформулировать, изучая  кассационную практику.

 

 

 

Вопрос о применении дознавателями  и следователями пыток и фальсификаций является юридическим, характеризует допустимость признательных показаний подозреваемого (обвиняемого) и других доказательств, а потому должен исследоваться в отсутствие присяжных заседателей

 

В определении Кассационной палаты Верховного Суда Российской Федерации от 24 февраля 1998 г. по делу Князева стороне защиты поставлено в упрек то, что «…подсудимый во время судебного разбирательства неоднократно обращал внимание суда присяжных на допущенные, на его взгляд, нарушения при получении и закреплении доказательств по делу». Между тем, как указала Кассационная палата, «В случае заявления подсудимым о противоправных действиях следователя, которые повлияли на содержание полученных доказательств, возникший процессуальный вопрос должен разрешаться исключительно профессиональным судьей без участия коллегии присяжных заседателей. …Процессуальные моменты допросов подозреваемого и обвиняемого не относятся к фактическим обстоятельствам дела и, следовательно, не могут быть предметом исследования с участием коллегии присяжных заседателей».

 

 Эта странная позиция, растиражированная  в десятках других кассационных  определений, послужила и продолжает  служить основанием отмены наибольшего  числа оправдательных приговоров, в том числе по аналогии.

 

 Например, по рассматривавшемуся  в 2003 году в гор. Барнауле  Алтайского края делу Исакова,  «председательствующий удовлетворил  ходатайство стороны защиты об  оглашении с участием присяжных  заседателей заявления Исакова  на имя начальника Октябрьского  ГОВД о том, что его избили работники милиции, положили в карманы куртки и джинсов предметы, похожие на гранату, и оглашении справки о причиненных Исакову телесных повреждениях». Кроме того, «в последнем слове Исаков заявил присяжным заседателям, что со стороны работников милиции на него было оказано давление». Поэтому оправдательный приговор был отменен и дело направлено на новое рассмотрение.

 

Аналогичное решение было принято  в Верховном Суде Российской Федерации 5 марта 2003 года и по рассмотренному Московским областным судом делу Титова, который «при допросе ранее осужденного по данному делу Конощенкова… задал вопрос, применялись ли к нему (Конощенкову) незаконные методы следствия, тот подтвердил». Интересно, что судьи не считают нарушением, когда прокурор выясняет у свидетеля, не уговаривали ли его родственники подсудимого изменить показания, не пытались ли подкупить его. Стороне защиты по делу Титова поставили в вину даже то, что «адвокат… высказывал сомнения по поводу показаний свидетеля Перепелкина, утверждая, что тот их дал со слов следователя», как будто защитник не волен оспаривать достоверность показаний свидетеля, изобличать его вызубренные с чужих слов заявления.

 

В 2002 году отменяется оправдательный вердикт Алтайского краевого суда с  участием присяжных заседателей по делу Залетова, поскольку он «в присутствии присяжных заседателей делал заявления…, в частности о том, что… свидетель Несытов (уличавший его) в то время несколько раз был задержан за наркотики и освобождался». Разве сторона защиты не вправе подвергать сомнению добровольность показаний человека, находившегося в руках органов уголовного преследования и (или) под угрозой уголовного преследования?

 

 Очевидно, что в Верховном  Суде путают, если судом с участием  присяжных заседателей вынесен  оправдательный приговор, допустимость и достоверность доказательств. Первая из этих характеристик, разумеется, должна оцениваться профессиональным судьей, но вторая находится именно в сфере факта и подлежит учету присяжными заседателями при оценке достоверности сделанных признаний. Присяжных заседателей считают компетентными решить, нанес ли подсудимый жертве смертельный удар ножом в сердце, но почему-то отказывают им в способности понять, приковывал ли оперуполномоченный подозреваемого к батарее, лупил ли его резиновой палкой по почкам. Данные обвиняемым (подозреваемым) в ходе предварительного следствия показания, конечно, могут быть признаны судьей юридически допустимыми и оглашены в присутствии присяжных заседателей, но последние вправе усомниться в их достоверности, как это практикуется в отношении любого другого доказательства (например, заключение эксперта может быть абсолютно законным, но не заслуживающим доверия по существу).

 

 

 

Сторона защиты не вправе подвергать сомнению достоверность ряда доказательств, представленных стороной обвинения

 

В 2003 году был отменен приговор и по делу Пьянзина, который «в ходе судебного разбирательства… многократно (17 раз) в своих показаниях, выступлении  в прениях и последнем слове… акцентировал внимание присяжных заседателей на якобы применении к нему незаконных методов ведения следствия, вызывая тем самым сомнение в законности получения представленных обвинителем доказательств».

 

Складывается впечатление, что  подсудимый должен выступать в роли союзника прокурора и из солидарности с ним помалкивать об обстоятельствах, при которых признательные показания были получены. Между тем, подсудимый вправе «давать показания» без каких-либо ограничений по их предмету (пункт 6 части 4 статьи 47 УПК Российской Федерации); его показания должны быть оценены присяжными заседателями по их внутреннему убеждению в совокупности с прочими доказательствами, причем «представленные обвинителем доказательства» не имеют большей юридической силы по сравнению с опровергающими их доказательствами стороны защиты (статья 17 УПК Российской Федерации).

 

 Аналогичный подход распространен  Верховным Судом Российской Федерации  также на исследование заключений  экспертов. Так, в 2001 году отменяется  в кассационном порядке оправдательный  приговор Ростовского областного суда по делу Б., поскольку, в частности, «адвокат во время прений сторон в своей речи, несмотря на то, что исследованные по делу заключения экспертов были признаны допустимыми доказательствами, поставил под сомнение… квалификацию эксперта». Между тем, заключение может быть допустимым доказательством, но малоубедительным в силу, например, отсутствия у эксперта достаточного опыта проведения подобных экспертиз, и тогда речь идет о достоверности выводов эксперта, оценивать которую призваны именно присяжные заседатели.

 

 В определении Судебной коллегии  по уголовным делам Верховного  Суда Российской Федерации от 9 июня 2004 года, которым отменен оправдательный  приговор Красноярского краевого  суда с участием присяжных  заседателей от 30 декабря 2003 года  по делу В.В.Данилова, в качестве одного из кассационных оснований фигурирует то, что «…При исследовании в судебном заседании заключений специалистов и экспертов защита, а затем и государственный обвинитель высказывали суждения о фальсификации данных документов. …Защита и подсудимый подвергали сомнению достоверность» заключения постоянно действующей технической комиссии КГУ (ПДТК КГУ). Здесь интересно даже не то, что стороне защиты запрещают оспаривать в присутствии присяжных достоверность доказательств, а то, что судьи отменяют оправдательный приговор, в том числе, и ввиду отрицания государственным обвинителем доброкачественности доказательств.

 

22 сентября 2004 года определением  Судебной коллегии по уголовным  делам Верховного Суда Российской  Федерации отменяется оправдательный приговор Краснодарского краевого суда с участием присяжных заседателей от 28 мая 2004 года по делу З.О.Омаргаджиева и, попутно, обвинительный по делу Дудий, осужденной в рамках того же дела. В судебном заседании была допрошена малолетняя свидетельница Д., и сторона защиты подвергла сомнению не только ее показания, но и результаты психолого-психиатрических экспертиз относительно способности девочки правильно воспринимать обстоятельства происшествия и давать о них правдивые показания. По инициативе стороны защиты были допрошены специалисты, объяснившие, почему к заключениям экспертов из Краснодарской краевой клинической психиатрической больницы и центра им. Сербского следует относиться критически. По мнению судей Верховного Суда, подвергать сомнению заключения экспертов можно было только в отсутствие присяжных заседателей. Таким образом, Верховный Суд де-факто, вопреки требованиям статей 17, 80, 87, 88, 283 УПК Российской Федерации создал институт доказательств (заключений экспертов), имеющих заранее установленную силу и не подлежащих в случае их допустимости проверке на достоверность в присутствии присяжных заседателей.

 

 

 

Присяжные заседатели устраняются  от решения вопросов субъективной стороны  поступка, влияющих на квалификацию деяния

 

По делу Бойцова, Евдокимова и Ржевского Верховный Суд сформулировал в 2003 году позицию, согласно которой в вопросный лист недопустимо включать вопросы об умысле подсудимого на лишение жизни потерпевшего и о корыстных целях подсудимых. На практике судьи отказываются также ставить вопросы о «намерениях» подсудимого, о сильном душевном волнении подсудимого, вызванном тяжкими оскорблениями со стороны жертвы.

 

Получается, что присяжные заседатели должны признавать человека виновным в деянии, не обсуждая субъективной стороны поступка, оставляя интерпретацию причин поведения осужденного и его субъективного отношения к деянию на откуп судье, который может смягчить участь подсудимого или неимоверно отягчить ее. Судьи, в свою очередь, получив обвинительный вердикт присяжных заседателей, склонны сохранять в приговоре формулировки обвинительного заключения: ведь присяжные заседатели и впрямь не сделали смягчающих оговорок. Однако их умолчания об отсутствии умысла или наличии аффекта – вынужденные.

 

Формальным основанием для используемого судьями подхода к роли присяжных заседателей в определении субъективной стороны преступления служат требования части 5 статьи 339 УПК Российской Федерации: «Не могут ставиться отдельно либо в составе других вопросы, требующие от присяжных заседателей юридической оценки статуса подсудимого (о его судимости), а также другие вопросы, требующие собственно юридической оценки при вынесении присяжными заседателями своего вердикта». «Вопросы ставятся в понятных присяжным заседателям формулировках», - гласит часть 8 той же статьи УПК Российской Федерации.