Вещное право

Аналогичная картина наблюдалась и в городах, где коллективными земельными собственниками были сами посады (в уездах) и сотни (в Москве). Процесс разрушения коммунальных структур в городе, проходивший под напором частной хозяйственной инициативы, вызвал в начале XVII в. острую борьбу между общинными и внеобщинными (внетягловыми) элементами посада. Последние как представители служилого, или «белого», сословия не несли государственного тягла и вместе с тем стремились к распоряжению общинным имуществом, которое через различные формы отчуждения переходило к ним от посадских тяглецов.

Чтобы ослабить натиск частного элемента на общинные права и имущество, законодатель установил порядок общинного выкупа отчужденного белолистцами городского имущества. Члены городских общин имели право распоряжаться только принадлежавшими им строениями в городах, они могли отчуждать их по своему усмотрению. Однако вместе со строениями к белолистцам отходили и земельные участки, на которых были возведены постройки. Поэтому, чтобы сохранить за собой земли, городские общины были вынуждены выкупать такие участки у белолистцев. В 1627 г. была сделана законодательная попытка вывести землевладение белолистцев за черту посада, а в 1634 г. в развитие этого положения законодатель ввел для членов городской общины уголовные наказания за отчуждение городских имуществ белолистцам. Вместе с тем посадские общинники лишались права распоряжаться по своему усмотрению городскими постройками. Тем самым за частными лицами сохранялось только право пользования городскими дворами. Принадлежавшие тяглым людям дворы в случае наложения на них взыскания по долговым обязательствам могли продаваться с публичных торгов лишь членам городской общины. Соборное Уложение прямо предписывало белолистцам выселяться с территории, принадлежавшей городской общине (гл. XIX).

Борьба между  коллективами (общинами) и частными собственниками возобновилась в  конце XVII в., когда законодатель сделал ряд уступок частным лицам, вернув членам городской общины полное право собственности на строения и снова разрешив отчуждать посадские дворы белолистцам (при условии принятия ими на себя тягла). В самом начале XVIII в. законодатель предоставил право свободного отчуждения городских имуществ белолистцам и иным посторонним (для общины) лицам. С включением по Соборному Уложению «белых слобод» в тягло началась унификация правового статуса городских имуществ, которая несколько позднее уступила место новой имущественной дифференциации, основанной уже на иных, сословных, началах.

По способам приобретения вотчинные земли делились на родовые, выслуженные и купленные.

В отношении  родовых вотчин права рода в древнейшие времена включали общие для всех его членов правомочия по владению, пользованию и распоряжению. В XVI—XVII вв. единый комплекс родового имущества постепенно распадается на составные части, по отношению к которым отдельные представители рода наделяются только правом пользования и владения, а право распоряжения остается за родом. На это указывало такое ограничение личных прав, как обязательность согласия всех родичей при отчуждении родового имущества отдельным членам рода.

Проданное имущество  могло быть выкуплено членами  рода, причем в качестве покупателей  они имели явное преимущество перед другими лицами. Тем не менее в праве и на практике наметилась определенная дифференциация частных прав в рамках правового комплекса, которым регламентировались права всего рода. Приобретенное отдельным членом рода имущество становилось частной, а не родовой собственностью.

Права, связанные  с родовыми вотчинами, составляли наиболее стабильную часть в комплексе  имущественных прав их владельцев. Специально созданный затрудненный порядок распоряжения родовыми вотчинами (ст. 85 Судебника 1550 г.) являлся таковым только для отдельных членов рода, но не для рода в целом. И отчуждение, и приобретение (также вторичное приобретение или родовой выкуп) этих имуществ осуществлялось с учетом согласия всего рода. Однако конкретные лица могли быть устранены от сделки, когда она совершалась с частью родового имущества, находящегося во владении их семей (устранялись нисходящие при выкупе вотчины, проданной их отцом или дедом). Такой порядок указывал на несомненно солидарный характер собственности в отношении родовых имуществ.

К XVI в. родовые права на имущества ограничивались правом родового выкупа и правом родового наследования. Право родового выкупа впервые было официально закреплено в Судебнике 1550 г. (ст. 85), а затем подтверждено Соборным Уложением 1649 г. (гл. XVII) и первоначально распространялось только на имущество, отчужденное посредством возмездных сделок: купли-продажи, залога, мены. Только во второй половине XVII в. оно было распространено на безвозмездные сделки.

Родовой выкуп  технически осуществлялся одним лицом, но от имени рода в целом, а не выкупившего его лица. Цена выкупной сделки обычно совпадала с ценой продажи, на что прямо указывалось в Соборном Уложении (гл. XVI). Особое внимание законодатель уделял регламентации круга лиц, которые допускались к выкупу проданной или заложенной вотчины: отстранялись от выкупа нисходящие родственники продавца, а также боковые, принимавшие участие в сделке.

Субъектом права  собственности на купленные вотчины  была семья (муж и жена), этот вид  вотчины приобретался супругами совместно на их общие средства. Следствием такого предположения был переход вотчины после смерти одного из супругов к пережившему его. Вместе с тем после смерти владевшей купленной вотчиной вдовы право на вотчину переходило не в род умершей, а в род мужа, что указывало на принадлежность этой формы землевладения не отдельному супругу, а именно супружеской паре.

        Купленные вотчины, перешедшие по смерти приобретших их лиц родичам, получали статус родовых. Индивидуальная сделка частных лиц превращалась в один из способов формирования родового имущественного комплекса. Но при жизни супругов отчуждение таких вотчин не представляло особых сложностей и было ограничено лишь солидарной волей супругов.

Право родового выкупа не распространялось на купленные вотчины, отчужденные при жизни их владельца. Здесь индивидуальная воля получала определенное преимущество: «А до купель дела нет: кто куплю продаст, и детям и братьям и племянникам тое купли не выкупати».

Статус жалованной вотчины зависел от ряда конкретных фактов и не был однородным для разных видов этой формы землевладения. Чаще всего круг правомочий вотчинника прямо определялся в самой жалованной грамоте. Последняя являлась и формальным подтверждением законных прав вотчинника на его имущество. В случае отсутствия грамоты вотчина могла быть изъята у наследников государством. В целом же пожалованные вотчины приравнивались практикой к купленным, а в начале XVII в. законодатель прямо уравнял правовое положение жалованных вотчин с родовыми, со всеми проистекающими отсюда последствиями.

Наделение люда выслуженной (жалованной) вотчиной рассматривалось  как средство поощрения вполне конкретных индивидов. В таком качестве она  по своему статусу приближалась к  поместному землевладению и отделялась от родовой вотчины. Связанные с этой формой юридические трудности распоряжения исходили уже не от рода, а от пожалователя, т. е. государства. Индивидуальный характер данной формы землевладения был преодолен солидаризмом рода в процессе уравнивания статуса вотчины и поместья, при сближении правомочий на выслуженные и родовые вотчины.

Поместное землевладение  складывалось в качестве особой, но в правовом отношении недостаточно определившейся формы землевладения  уже в XVI-XVII вв. В тот период поместные выделы осуществлялись из княжеских (дворцовых) земель в пользу непосредственно связанных с княжеским двором лиц. Условность владения поместьем связывалась в правовом мышлении эпохи, прежде всего, с первоначальным моментом его образования: за службу давалась земля. Однако по отношению к уже полученному поместью складывалась иная презумпция: наделенный землей относился к ней как к своей собственности, с чем связывались и его ориентации в сферах эксплуатации и распоряжения поместьем. В системе хозяйственных отношений поместье ничем не выделялось из ряда других хозяйственно-правовых форм (вотчин), что вызывало сначала подспудно, а позднее уже открыто тенденцию к их сближению. Определенно такое сближение наметилось в XVII в., выразившись, в первую очередь, в разрешении обменивать вотчины на поместья и приобретать (с особого дозволения) поместья в вотчину.

Закон (ст. 9 гл. XVII Соборного Уложения) разрешил продавать поместья. Поместья давались за самые различные виды государственной службы, поэтому необходимо было ввести определенные эквиваленты для оценки соответствующих заслуг.

Большей четкости требовали регламентация всего  комплекса прав по владению поместьем  и решение вопроса о приобщении членов семьи помещика к этим правам. Для нужд экономической стабилизации поместного землевладения наиболее приемлемой оказалась линия хозяйственной преемственности в рамках одной семьи, а не частые переходы поместья из одних рук в другие.

Первоначальным  обязательным условием пользования  поместьем была реальная служба, начинавшаяся для дворян с пятнадцати лет. По достижении этого возраста поступивший на службу сын помещика «припускался» к пользованию поместьем. Ушедший в отставку помещик получал поместье на оброк вплоть до достижения сыновьями совершеннолетия, с середины XVI в. поместье на тот же срок оставалось в его пользовании. К наследованию поместьем стали привлекаться боковые родственники, женщины получали с него «на прожиток». Пенсионные выдачи женщинам (вдовам помещиков и их дочерям) производились до момента нового замужества (вдовы) или до совершеннолетия (дочери), а с начала XVII в. - уже вплоть до смерти вдовы и детей. Такие выдачи рассматривались законом не как наследование, а лишь как пожалование. Поэтому распоряжение этим имуществом было связано с рядом специальных ограничений. Например, вплоть до Соборного Уложения разрешался только обмен поместья на поместье, а с 1649 г. был допущен обмен поместий на вотчины (при соблюдении необходимых обменных эквивалентов), но только с санкции государства. К концу XVII в. устанавливается практика обмена поместий на денежные оклады («кормовые деньги»), что в скрытой форме означало фактическую куплю-продажу поместий. Официальная продажа поместий (за долги) была допущена в XVII в., тогда как сдача поместий в аренду за деньги не разрешалась (ст.12 гл. XVI Соборного Уложения).

Сближение правового  статуса вотчины и поместья, завершившееся  к середине XVII в., указывало на консолидацию имущественных прав, принадлежавших различным группам господствующего класса. Одним из признаков этого стало право обмена вотчины на поместье с соответствующей передачей прав и обязанностей, лежавших на обмениваемом объекте. Но не менее важным симптомом сближения данных форм землевладения стал трансформированный порядок передачи поместий по наследству, в сущности, мало отличный от вотчинного наследования. Расширение круга наследников, отмеченное для обоих случаев (для вотчин и поместий), указывало на те же тенденции.

Обязательственное право.

Обязательственное право в XVII в. продолжало развиваться по линии постепенной замены личностной ответственности по договорам имущественной ответственностью должника. Вырабатываются еще более широкие пределы для переноса взысканий по обязательствам - сначала на дворы и скот, затем на вотчины и поместья, на дворы и лавки посадских людей. Процесс эмансипации личности должника, совпадая с общей тенденцией к возрастанию индивидуальности субъективных прав, вытекающих из сферы как вещных, так и обязательственных отношений. Вместе с тем перенос ответственности на имущество должника способствовал более интенсивному и широкому развитию оборота, параллельно усиливая чисто гражданско-правовые аспекты обязательственных отношений, отграничивая их от иных областей права (уголовного, «административного»).

Переход обязательств на имущество оказался связанным  с их переходом по наследству. Соборное Уложение допускало такой переход в случае наследования по закону, оговаривая при этом, что отказ от наследства снимает и обязательства по долгам (гл. X, ст.245). Переход обязательства вместе с частями наследственной массы не только гарантировал имущественный интерес кредитора, но и сохранял в силе само обязательство (или его часть, учтенную в определенных эквивалентах и пропорциональную наследственной доле). Такой порядок явно способствовал стабилизации системы обязательственных отношений. Он открывал путь свободному волеизъявлению нового субъекта обязательства (наследника) в вопросе о принятии или отказе от обязанности (в случае наследования по завещанию).

Закон и практика знали случаи принудительного и  добровольного принятия обязательства третьим лицом. Переход права по обязательству к другому лицу (смена должника, произведенная со свободного согласия кредитора) означал, фактически, «обезличивание» обязательства и обеспечивал его сохранение. Для должника ситуация была иной: его личность должна была быть одобрена кредитором, т. е. персонифицирована. Возможность регрессного иска создавала как бы своеобразную «солидарную» ответственность с первым должником (с которого переходило обязательство).

Одним из важнейших  условий при заключении договора была свобода волеизъявления договоривающихся сторон. Однако это условие часто не выдерживалось ни в законе, ни на практике. В Соборном Уложении  делается намек на то, что хозяева квартир, где размещаются военные при исполнении своих обязанностей, становятся хранителями вещей этих военных при выступлении последних в поход. Условия о свободе воли часто нарушались на практике актами насилия одной из сторон, хотя закон и предоставлял другой стороне возможность оспорить такую сделку в течение недели. В качестве гарантий против насилия и обмана законодатель предусматривал введение специальных процедурных моментов, таких, как присутствие свидетелей при заключении сделки, ее письменная или «крепостная» (нотариальная) форма. Обязательной «крепостная» форма сделки была для договоров о передаче недвижимости. Впервые об этом говорится в указе 1558 г., при этом законодатель ссылается в самом тексте на установившийся в юридической практике обычай. Для вступления договора в законную силу договорный акт, составленный площадным подъячим, скреплялся рукоприкладством свидетелей (до шести человек), а затем регистрировался в Приказной избе (ст. 39 гл. XVII Соборного Уложения).