Институт процессуальных сроков в гражданском процессуальном праве

Идея судебной реформы 1864 г., как  известно, состояла в установлении суда как «скорого», так и «правого». Поэтому институту процессуальных сроков придавалось значение не только средства «ускорения» судопроизводства, но и одного из условий достижения «материальной правды» в состязательном процессе.

Рассматривая ограничение совершения процессуальных действий во времени как один из принципов осуществления правосудия по гражданским делам - принцип быстроты, Е.В. Васьковский указал, что быстрота «необходима, прежде всего, в качестве одного из условий правильности судебных решений, для лучшего достижения материальной правды»¹⁸. В подтверждение данного тезиса автор привел следующий аргумент: «судебное решение должно соответствовать действительным фактическим обстоятельствам, а они могут быть установлены тем полнее и точнее, чем меньше времени прошло со времени их наступления, ибо с течением времени сглаживаются следы, оставленные ими на внешних предметах и в памяти свидетелей, утрачиваются письменные доказательства и т.п. Таким образом, неоправданно продолжительные процессуальные сроки рассмотрения и разрешения дел по существу могут привести к увеличению числа судебных ошибок из-за исчезновения доказательств или ухудшения их качества. Установление процессуальных сроков для рассмотрения дела по существу как таковое имеет целью обеспечить вынесение судебного решения, соответствующего «материальной правде», или, что то же самое, фактическим обстоятельствам дела, установленным судом по не утраченным с течением времени доказательствам.

 В то же время ограничение  процессуальными сроками возможности представления сторонами доказательств в обоснование их требований или возражений входит в противоречие с идеей достижения «объективной истины», предполагающей принятие судом решения, основанного на выяснении всей полноты фактических обстоятельств дела. С установлением же процессуальных сроков, ставящих границу во времени процессу доказывания, суд обязан принимать решение на основании лишь тех доказательств, которые стороны успеют представить в такие сроки. Вот как сформулировал эту мысль в 1894 г. А.Х. Гольмстен: «В настоящее время уже перестали утверждать, что судья доискивается объективной истины. И действительно: немыслимо было бы стройное производство суда; пришлось бы уничтожить все процессуальные сроки, установленные именно ради возможности самого процесса; пропущение этих сроков влечет за собой невыгодные последствия; часто благодаря пропущению срока, например срока предъявления разрушающего возражения одной стороною, другая сторона выигрывает процесс и, следовательно, неправо обращается в право; дабы такого случая не было, приверженцы объективной истины действительно должны уничтожить все сроки; с уничтожением же их порядок в производстве нарушился бы в том смысле, что отыскание новых доказательств заставляло бы каждый раз снова подымать процесс и ему не было бы конца; суд не мог бы игнорировать этих доказательств, так как оставление их без внимания давало бы повод думать, что решением не достигается объективная истина...»¹⁹.

 Таким образом, в российской  процессуально-правовой доктрине XIX в. был сделан не утративший до настоящего времени своего научного и практического значения вывод о том, что институт процессуальных сроков и категория истины как цели процесса состоят в определенном соотношении. Из существования этого соотношения исходили как Е.В. Васьковский, так и А.Х. Гольмстен. Поиск истины при отправлении правосудия не отрицался ни тем ни другим автором. Однако в аргументации Е.В. Васьковского в пользу установления процессуальных сроков акцент был сделан на их значении в достижении «материальной правды» на основе установления фактических обстоятельств дела по не утраченным с течением времени доказательствам. Существо же доводов А.Х. Гольмстена состояло в том, что абсолютизация «истины» как единственной цели процесса, стремление к этой «истине» как к «объективной» с неизбежностью влекут за собой признание недопустимым ограничения во времени возможности представления сторонами доказательств, т.е. отказ от всех процессуальных сроков. Существование института процессуальных сроков само по себе служит доказательством того, что в таком процессе «объективная истина» не поставлена во главу угла. Таким образом, Е.В. Васьковский и А.Х. Гольмстен не только констатировали наличие соотношения между институтом процессуальных сроков и «материальной правдой», или «объективной истиной», но и обозначили необходимость определения этого соотношения. Заслуга в указании направления преодоления внутреннего противоречия между действием института процессуальных сроков и поиском «истины» в процессе путем установления баланса между этими двумя важнейшими социальными ценностями принадлежит И.Е. Энгельману, по словам которого, «судебные действия должны служить к разъяснению дела и поэтому должны быть совершаемы обдуманно и основательно, что требует времени. Но вместе с тем они должны быть совершаемы с возможной быстротой, чтобы избежать замедления дела...»²⁰.

Изложенное выше позволяет представить  систему взглядов представителей дореволюционной  процессуально-правовой доктрины на институт процессуальных сроков следующим образом. В обоснование социального значения данного института указывалось, что ограничения совершения процессуальных действий во времени требует как частный, так и публичный интерес; отмечалось, что процессуальные сроки придают уверенность тяжущимся в правоотношениях и тем самым упрочивают правопорядок и укрепляют чувство законности у населения. Институт процессуальных сроков рассматривался также в качестве средства придания устойчивости материально-правовым отношениям сторон и, как следствие, стабильности гражданскому обороту. Наконец, данному институту придавалось значение одного из условий достижения «материальной правды» в состязательном процессе при установлении баланса между продолжительностью разбирательства дела по существу и правильностью судебного решения. Названным аспектам значения были подчинены все иные. В сроках видели средство упорядочения совершения процессуальных действий и обеспечения быстроты судопроизводства, предупреждения злоупотребления сторонами принадлежащими им процессуальными правами, состоящего в сознательном затягивании процесса. Именно с указания на значение процессуальных сроков в гражданском судопроизводстве и цели их установления начинали соответствующие разделы и главы своих монографий почти все дореволюционные отечественные процессуалисты.

Уже в первых декретах советской  власти, принятых в сфере гражданского судопроизводства в период с 1917 по 1923 г., и в первом постреволюционном  кодифицированном процессуальном законе - Гражданском процессуальном кодексе  РСФСР 1923 г. (далее - ГПК РСФСР 1923 г.) усматривается непоследовательность законодателя в решении вопроса о соотношении продолжительности разбирательства дела по существу и «законности и обоснованности» судебного решения.

 Так, провозглашалась цель  сокращения общей продолжительности производства по гражданским делам:

- ГПК РСФСР 1923 г. (первоначально  отказался от стадии подготовки  дел к судебному разбирательству;  ст. 238, 249 ГПК РСФСР 1923 г. предусматривались  короткие сроки обжалования решений  и подачи частных жалоб; ст. 106 ГПК РСФСР 1923 г. содержала норму, согласно которой «представление сторонами новых доказательств после начала разбора дела допускается только в случае признания судом уважительности причин, препятствовавших своевременному представлению доказательств»);

- дополнительными ст. 53-а и 53-б  ГПК РСФСР 1923 г. (были установлены  короткие сроки рассмотрения  гражданских дел).

На первый взгляд, приведенные нормы  процессуального законодательства не расходились в своей основе с положениями судебной реформы 1864 г. В числе таких положений была идея сокращения числа судебных инстанций, равно как и иные меры, направленные на ускорение судопроизводства и его окончание принятием решения в соответствии с «действительными фактическими обстоятельствами» (Е.В. Васьковский), установленными судом по не утраченным с течением времени доказательствам.

 Отмеченное сходство было  лишь внешним. К примеру, отказ  от стадии подготовки дела  к судебному разбирательству  не способствовал реализации обязанности суда «всемерно стремиться к уяснению действительных прав и взаимоотношений тяжущихся: не ограничиваясь представленными объяснениями и материалами»²¹ и принимать решение в соответствии с фактическими обстоятельствами дела. Это очень быстро подтвердила судебная практика. Так, в соответствии с разъяснением Пленума Верховного Суда РСФСР от 1 апреля 1929 г. «О необходимости для разбора дел доказательств, подлежащих истребованию в порядке предварительной подготовки дела к слушанию»²² произошел фактический возврат к стадии подготовки дела к судебному разбирательству. В постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 28 октября 1935 г. «О строжайшем соблюдении процессуальных норм в гражданском процессе» вновь было подтверждено, что «основной обязанностью суда первой инстанции является всестороннее обследование обстоятельств дела и точное установление фактов. Поэтому досудебная подготовка гражданских дел является обязательной во всех случаях, за исключением тех, когда в виду ясности обстоятельств дела и полноты доказательств судья находит предварительную подготовку излишней»²³. Пленум Верховного Суда СССР дал критическую оценку чрезмерному стремлению «ускорить» разрешение дела, указав, что «лучше разрешить дело несколько позже, чем разрешить его неверно, так как при последующей отмене необоснованного решения в результате получится не ускорение, а громадная затяжка окончательного по делу решения»²⁴.

 Вместе с тем приведенные  выше положения как разъяснения  Пленума Верховного Суда РСФСР  от 1 апреля 1929 г., так и постановления  пленума Верховного Суда СССР (1935) по сути своей были формальными, поскольку не сопровождались решениями об удлинении сроков рассмотрения и разрешения дел, установленных процессуальным законом и включавших время на подготовку дел к разбирательству. Эти сроки, с одной стороны, использовались как показатель работы советских судов, с другой - объективно не могли соблюдаться и часто нарушались, а если соблюдались, то нередко в ущерб качеству принимаемых решений, которые потом неоднократно обжаловались и пересматривались вышестоящими судебными инстанциями. В постановлении от 25 апреля 1947 г. «Об ускорении рассмотрения гражданских дел в судах» Пленум Верховного суда СССР констатировал, что «разбирательство гражданских дел в судах происходит крайне медленно, дела по многу раз откладываются слушанием, одно и то же дело по нескольку раз переходит в кассационном порядке из одной судебной инстанции в другую в связи с неоднократной отменой решения вышестоящим судом...»²⁵. Однако связывались отмеченные недостатки в работе судов исключительно с невыполнением ими положений процессуального закона по проведению предварительной подготовки дела (одна из редакций ст. 80 ГПК РСФСР 1923 г.).

В первоначальной редакции ст. 53 ГПК  РСФСР 1923 г. рассмотрение гражданских  дел в первой инстанции во времени  не ограничивалось. Не определялась этим процессуальным законом и продолжительность производства в кассационной инстанции. Применение для оценки таких не ограниченных сроками производств в первой и кассационной инстанциях подхода А.Х. Гольмстена приводит к следующему выводу: если в основанном на принципе «объективной истины» гражданском процессе не должны существовать процессуальные сроки, логичной будет квалификация не ограниченных временными рамками производств в первой и кассационной инстанциях как максимально соответствующих принципу «объективной истины».

С принятием Гражданского процессуального  кодекса РСФСР от 11 июня 1964 г. (далее - ГПК РСФСР 1964 г.) произошло незначительное удлинение сроков рассмотрения и  разрешения гражданских дел. В новой  редакции ст. 99 ГПК РСФСР 1964 г. наряду со сроками рассмотрения и разрешения гражданских дел, по продолжительности не превышавшими один месяц, а по отдельным категориям споров - 20 дней, был определен семидневный срок на подготовку дел к судебному разбирательству. Этот срок был общим, распространявшим свое действие на споры всех категорий сложности. В условиях действия принципа «объективной истины» существование столь коротких процессуальных сроков подготовки гражданских дел к судебному разбирательству и рассмотрения и разрешения споров должно было бы восприниматься как некий парадокс, поскольку продолжительность судопроизводства, особенно в первой инстанции, не соотносилась с принятием судебного акта, основанного на выяснении всех фактических обстоятельств дела. Однако в тот исторический период вопрос о несоответствии продолжительности судебного разбирательства в суде первой инстанции цели поиска истины в процессе не поднимался. Более того, как уже отмечалось, быстрота судопроизводства была провозглашена одной из его задач, а соблюдение сроков рассмотрения и разрешения гражданских дел рассматривалось как приоритетная цель.

В советский период развития гражданского процесса быстрота судопроизводства рассматривалась как приоритетная цель. Судам первой и кассационной инстанций строго предписывалось соблюдать сроки рассмотрения и разрешения дел - элемент процессуальной формы. Задача «быстрого рассмотрения и разрешения гражданских дел», закрепленная в ОГС СССР 1962 г. и ГПК РСФСР 1964 г., была адресована исключительно этим судебным инстанциям, тогда как возможность пересмотра вступивших в законную силу судебных актов в порядке надзора никаким сроком не ограничивалась. Баланс между общей продолжительностью судебного разбирательства по делу и обоснованностью, т.е. «правильностью», принятого по нему решения был, таким образом, смещен в сторону цели поиска «объективной истины». Ограничение возможности возбуждения надзорного производства процессуальным сроком считалось недопустимым: у субъектов (преимущественно наделенных государственно-властными полномочиями) должно было быть неограниченное во времени право инициировать производство по пересмотру в порядке надзора вступивших в законную силу судебных актов. При этом материально-правовые отношения сторон, развивавшиеся после вступления в законную силу судебного акта, оставались под постоянной угрозой их деформации новым судебным актом, который мог быть принят в результате пересмотра в порядке надзора акта, вступившего в законную силу, поскольку таковой ввиду отсутствия в процессуальном законе срока, «ставящего точку» в судебном разбирательстве по делу, не был окончательным и не подлежащим обжалованию.

 Очень короткие сроки рассмотрения  гражданских дел в первой и  кассационной инстанциях, закрепленные  в процессуальном законе, в ряде  случаев не обеспечивали возможности принятия судами законных и обоснованных решений в соответствии с действительными обстоятельствами дела, установленными по не утраченным с течением времени доказательствам. Такие судебные акты неоднократно обжаловались и пересматривались, поскольку «быстро - не всегда правильно». Все это привело к тому, что в специальной и учебной юридической литературе по гражданскому процессу институт процессуальных сроков представлялся как небольшая по объему нормативного материала совокупность своего рода вспомогательных положений, обслуживающих все прочие институты отрасли. В теории гражданского процессуального права интерес к этому процессуально-правовому образованию на долгие годы был утрачен.

1. ИСЧИСЛЕНИЕ, ПРЕОСТАНОВЛЕНИЕ И ПРОДЛЕНИЕ, ВОССТАНОВЛЕНИЕ ПРОЦЕССУАЛЬНЫХ СРОКОВ И ПОСЛЕДСТВИЯ ИХ ПРОПУСКА

2.1. Исчисление, приостановление и перерыв, продление, последствия пропуска процессуальных сроков