Проблемы ответственности за диффамацию: зарубежный опыт и международные стандарты

ПРОБЛЕМЫ  ОТВЕТСТВЕННОСТИ ЗА ДИФФАМАЦИЮ:

ЗАРУБЕЖНЫЙ  ОПЫТ И МЕЖДУНАРОДНЫЕ СТАНДАРТЫ

Сергей Дикман

Принципиальным  вопросом, ставшим в последние  годы предметом дискуссии как в отечественной, так и в зарубежной юридической науке, является необходимость сохранения уголовной ответственности за диффамацию. При этом наиболее остро встают две проблемы:

•      допустима ли вообще криминализация оскорбления, клеветы, нарушения чести и достоинства или возникающие в данной области конфликты возможно разрешать без возбуждения уголовного дела (и, соответственно, без наступления последствий в виде судимости для нарушителя), используя иные возможности компенсации нанесенного вреда (через административную ответственность либо в порядке гражданско-правового спора);

•      если допустить сохранение уголовной ответственности, то насколько строгими могут быть санкции и допустимо ли наказание в виде лишения свободы за “преступления словом”.

Кроме того, старый спор о том, что  первично – свобода выражения  мнения или защита доброго имени, – по-прежнему остается незавершенным. Чему должно отдаваться преимущество при судебном разрешении споров о  диффамации? Какие возможны пределы  ограничений свободы слова и  права на честь и достоинство? Ответы на эти вопросы, хотя бы частично, возможно получить, только рассмотрев мировой опыт регулирования данной сферы правоотношений.

В странах континентального права, в том числе и в России, диффамация может рассматриваться одновременно и как уголовное преступление, и как гражданское правонарушение, при этом традиционно предпочтение отдавалось практике уголовного преследования. Но хотя в странах Старого света  в ряде случаев в качестве возможного наказания за клевету и оскорбление  предусмотрено и лишение свободы, данный вид наказания практически  никогда не назначается. По данным Организации  по безопасности и сотрудничеству в  Европе (ОБСЕ), реальное лишение свободы  за “преступления посредством слова” применяется на практике, в основном, в странах “молодой демократии”  – бывших республиках СССР, а  также ряде государств Восточной  Европы и на Балканах¹ .

В государствах с обычным правом диффамация чаще определяется как деликт (гражданское правонарушение), хотя в ряде случаев лицо, причинившее  вред путем распространения заведомо порочащих сведений, может стать  объектом уголовно-правового преследования.

В США главным видом ответственности  за диффамацию является компенсация  нанесенного вреда. В зависимости  от того, возмещения каких именно убытков  требует истец, суд может применять  различные правовые принципы. Американское право выделяет две формы убытков: компенсационные (compensation damages), которые  присуждаются за реально понесенный ущерб (моральный, имеющий конкретное выражение – например, потеря трудоспособности вследствие стресса, судебные издержки и т.п.) и штрафные (punitive damages), назначаемые  с целью наказания правонарушителя  и предостерегающие его от будущих  правонарушений. Суммы “штрафных” убытков ответчик также выплачивает  истцу. При этом в делах о диффамации, согласно законодательству большинства  штатов, существуют ограничения для  должностных лиц на право требования присуждения “штрафных” убытков.      

В чем же выражается противоправность поведения при диффамации? В федеральном  законодательстве США и в законах  штатов существуют определенные стандарты, которые сводятся к следующему.

Во-первых, утверждение должно быть фактическим и дискредитирующим определенное лицо, т. е. должно наносить вред репутации. Причем истец должен доказать в суде, что критическое  утверждение нанесло ущерб его  репутации. (До 1974 г. презюмировалось, что “жертва” клеветы понесла убытки, суду же оставалось лишь определить их размер. Ситуацию изменил прецедент Gertz v. Welch, решение по которому требует от истца предоставить достаточные доказательства реального ущерба, как имущественного, в том числе экономического, так и морального.)

Во-вторых, утверждение должно быть доведено до третьих лиц (через газеты, радио, телевидение).

В-третьих, утверждение должно как-то персонифицировать жертву клеветы, т. е. третьим лицам должно быть ясно, что речь идет именно об этом человеке. Здесь необходимо остановиться на знаменитом деле New-York Times v. Sullivan, ставшим прецедентом в американской судебной практике по делам о диффамации. Суть дела состояла в следующем: группа по защите прав человека 29 марта 1960 г. разместила в рекламном разделе газеты Нью-Йорк Таймс объявление, озаглавленное “Услышьте их голоса!”, в котором, среди прочего, осуждался разгон полицией демонстрации в защиту гражданских свобод и равноправия чернокожего населения в Монтгомери, штат Алабама, а также преследования Мартина Лютера Кинга. Комиссар полиции Л. Салливан, в чьи обязанности входило, в том числе, осуществление надзора за деятельностью полиции в Монтгомери, посчитал это личным оскорблением, несмотря на то, что его имя не упоминалось в публикации. Хотя имя Салливана не было ни разу упомянуто, он счел, что слово “полиция”, содержавшееся в первом абзаце, относится также и к нему, как комиссару Монтгомери, осуществляющему надзор за полицейским управлением.

Верховный суд США не согласился с этими утверждениями и установил, что для того, чтобы признать факт “проекции” слова “полиция” на конкретного ее представителя, необходимо подтверждение того, что именно с  этим человеком ассоциируются конкретные утверждения, содержащиеся в объявлении. Иными словами, что именно этот человек  понес “реальный ущерб” (“actual injury”). Фактически, суд провел тест на “понимание обывателем”, т.е. проверку того, как  высказывание может быть воспринято среднестатистическим гражданином.

Решение по этому делу дает пример того, как в американском праве  рассматриваются вопросы предполагаемой принадлежности жертвы клеветы к  определенной группе. Если же речь идет о группе лиц, совокупно считающей  себя потерпевшей от диффамационной публикации, то большое значение имеет  численность этой группы. Например, администрация небольшого города, состоящая  из нескольких человек, может обжаловать обвинение во взяточничестве или  недобросовестном выполнении своих  обязанностей и имеет шанс получить справедливую компенсацию морального вреда. В случае же утверждений типа “власти страны скрывают правду о  военных действиях” результат будет  иным².

Противоправность поведения клеветника должна быть тесно связана с его виновностью. Первоначально достаточно было одного факта публикации клеветнических измышлений, чтобы получить большую компенсацию за заявленный ущерб – ответственность за клевету была возможна независимо от вины. Но постепенно такое положение дел стало противоречить необходимости обеспечивать баланс между защитой репутации отдельных лиц и свободой выражения своих мыслей через средства массовой информации³.

В упоминавшемся деле Sullivan был выработан еще один важный принцип, последовательно применяемый американскими судами и в настоящее время – принцип “фактического злого умысла” (“actual malice”): бремя доказывания факта умышленного размещения в СМИ ложного материала или материала, в достоверности которого имелись серьезные сомнения, возлагается на истца, даже если дело рассматривается в порядке гражданского судопроизводства. Основной целью было предотвратить ситуацию, когда ложные утверждения по отношению к публичным фигурам приводили бы к судебным процессам лишь из-за ошибочных утверждений, неумышленно допущенных автором. Верховный суд, в частности, постановил: “конституционные гарантии ведут с неизбежностью к правилу, запрещающему назначать в пользу должностного лица возмещение ущерба из-за ложного, клеветнического высказывания в его адрес, связанного с его службой, если должностное лицо не докажет, что это высказывание имело “фактически злой умысел”, обозначающий, что автор высказывания или знал, что оно ложное, или был очевидно легкомысленным в оценке ее правдивости или ложности”⁴.

Принцип “фактически злого умысла”  вначале распространялся только на ситуации, когда истцами выступали  должностные лица. Позднее его  действие было расширено на все “публичные фигуры” (“public figures”),  к которым относились знаменитости, депутаты конгресса, любые лица, ведущие громкую общественную деятельность. А в 1974 г., в упоминавшемся решении по делу Gertz v. Welch, этот принцип был распространен и на частных лиц.

В целом, американская тенденция к  назначению крупных денежных компенсаций  по искам о диффамации показывает, что возможность наступления  гражданско-правовой ответственности  может быть не меньшим сдерживающим фактором, чем риск возбуждения уголовного дела. Кроме того, в судебной практике США прослеживается последовательный приоритет Первой поправки к Конституции, закрепляющей свободу слова, над защитой чести и достоинства, особенно, если речь идет об общественно значимых фигурах.

В Западной Европе ситуация с антидиффамационным законодательством имеет свои особенности. Характерной чертой стало приведение законов и практики в соответствие со стандартами в области свободы  выражения мнения и пределов ограничения  прав и свобод, выработанными Европейским  судом по правам человека. Кроме  того, благодаря политике Европейского Союза и действию Хартии Европейского союза об основных правах законы западноевропейских стран отдают приоритет свободе  слова и мнения и предоставляют  защиту от диффамации только в случае гарантии полной реализации этих свобод.

Однако правоприменительную практику европейских государств в области диффамации еще нельзя назвать однородной, а правовые стандарты – едиными. Многое определяется тем, к какой правовой системе относится государство. Если в странах Северной и Центральной Европы, относящихся к континентальному праву, в особенности в так называемых “старых демократиях”, принимаемые законы в большей степени охраняют свободу выражения мнения, то, например, Великобритания, представляющая собой пример государства с обычным правом, является хорошим местом для подачи диффамационных исков с высокими шансами на успех. Довольно часто иностранцы выбирают Великобританию местом судебных тяжб против иностранных же ответчиков. Так, российский бизнесмен Борис Березовский подал диффамационный иск против автора статьи в американском журнале “Forbes” именно в Лондоне, несмотря на то, что ни одна из сторон не имела отношения к Великобритании⁵.

В английском праве баланс между  свободой слова и защитой чести  и достоинства традиционно смещен не в пользу первой. И если американское право предоставляет авторам  диффамационных публикаций о публичных  фигурах широкую защиту в случае, если клевета или оскорбление  было неумышленным, то британское право  такой защиты практически не дает. Поэтому любое относительно критическое  замечание в адрес конкретного  индивида может незамедлительно  привести к судебному иску или, как  минимум, к письму с предупреждением  или требованием об опровержении. В последние 10 лет, особенно после  принятия в 1998 году Акта о правах человека, ситуация начала понемногу меняться. Например, в деле Reynolds v.Times появилось понятие “общественного интереса, подлежащего особой защите”. Подобный прогресс связывается, в первую очередь, с расширяющейся практикой Европейского суда по правам человека по статье 10 Конвенции о защите прав человека и основных свобод, на которую все чаще ссылаются британские суды⁶. В свое время английское общее право в области клеветы было осуждено Европейским судом, в частности, из-за чрезвычайно широких полномочий присяжных по присуждению огромных компенсаций. Дело доходило до того, что американские суды отказывались выполнять постановления судов Великобритании (чего, как правило, не случается) на том основании, что они противоречат Первой поправке к Конституции США. В частности, суды Соединенных Штатов не могли признать такой особенности английского права, как перекладывание бремени доказывания в делах о диффамации на ответчика с последующим возможным возложением на него компенсации ущерба за публикацию, в достоверности которой он не сомневался и которую разместил без всякого злого умысла.

Британское прецедентное право  предполагает, что лицо, ставшее  жертвой диффамации, понесло финансовый ущерб, особенно если в публикации задевались вопросы его профессиональной деятельности. При этом в большинстве случаев  истцу не требуется подтверждать свои материальные потери – в делах  о клевете и защите репутации  убытки презюмируются. Наиболее эффективной  защитой от исков и диффамации признается правдивость опубликованной информации.

Наибольшая сложность состоит  в определении правильного баланса  между защитой репутации индивида и свободой слова. Сильнее всего  это проявляется в делах, где  некто делает заявление, которое  впоследствии оказывается ложным, без  всякого умысла оклеветать. Британское право предусматривает несколько  обстоятельств, при которых автор  ложного сообщения все же будет  иметь защиту от судебного преследования.

Так, по мнению Верховного суда Австралии, а также Апелляционного суда Новой Зеландии, понятие “общественное благо” на современном этапе включает в себя, в том числе, возможность публикации проверенной в разумных пределах информации о любых публичных фигурах, включая представителей власти. При этом на авторов публикации будет распространяться иммунитет от судебного преследования, даже если впоследствии окажется, что опубликованная информация была недостоверной⁷. Британские суды приняли эту позицию в нескольких делах. Новый подход означает, что при внимательном отношении к публикуемому материалу, тщательном исследовании материала и искренней убежденности в том, что диффамационные утверждения верны, СМИ могут апеллировать к понятию “общественный интерес, подлежащий особой защите”. Правда, в этом случае на издателя возлагается обязанность доказать, что редакторы и журналисты его изданий действовали честно и добросовестно, опираясь на надежные источники информации.

Здесь важно не смешивать “общественный  интерес” и “интерес общества”. Еще  в 1969 году суд определил, что для  того, чтобы факт стал предметом  “общественного интереса”, необходимо, чтобы он касался чего-либо, что  действительно может влиять на общество в целом. Например, “жареные” факты  из жизни телевизионных звезд  могут представлять интерес для  значительной части населения, но скорее всего, эти факты не будут “общественно значимыми” и не будут подпадать под защиту “общественного интереса”, поскольку жизнь героев сообщений никак не влияет на жизнь граждан.

Британское право дает еще одну возможность защиты от диффамационного  иска: принцип “добросовестного комментария” (“fair comment”). На этот принцип можно  ссылаться, если диффамационное утверждение  является ничем иным, как выражением авторского мнения по общественно значимым вопросам. Но он неприменим, если утверждение, которое преподносится как “комментарий”, можно опровергнуть конкретными  фактами, и здесь фактор общественного  интереса уже не будет играть никакой  роли.