Конституционный суд Российской Федерации

Проведенный анализ свидетельствует  о том, что новое законодательство расширило полномочия Конституционного Суда путем предоставления ему новых  прав. Речь идет о проверке конституционности  законов по запросам судов и праве  толкования Конституции Российской Федерации. В арсенале Конституционного Суда РФ две формы толкования конституционных  норм.

Одна из них свойственна  всем конституционным судам и  составляет основное содержание их деятельности: это - толкование конституционных норм и положений в связи с рассмотрением  конкретных споров, будь то вопрос о  соответствии нормативного акта конституции, спор о компетенции между государственными органами, между федерацией и ее субъектами или, наконец, вопрос о соответствии международного договора Конституции  страны.

Вторая форма - это так  называемый прямой запрос о толковании, которое не связано с решением вопросов, отнесенных к компетенции  Конституционного Суда. Возможность  такого прямого запроса - достаточно редкое явление. В зарубежной практике судебного конституционного контроля встречается (как это было, например, в ФРГ) в первые годы действия новой  Конституции. Такова ситуация в России, где новая Конституция 1993 г. отличается во многих отношениях от предыдущих и  к тому же является Конституцией жесткой: вносить в нее поправки достаточно сложно. Отсюда и предоставленная  определенной категории субъектов  конституционного права возможность  обратиться с прямым запросом о толковании в Конституционный Суд РФ и  обязанность Суда дать толкование той  или иной нормы Конституции, соотношения  норм, правового содержания использованных в тексте понятий и т.п. Конституционный  перечень правомочных на то субъектов  включает: Президента РФ, каждую из палат  Федерального Собрания, Правительства  РФ, орган законодательной власти каждого из субъектов РФ (ч.5 ст.125)

Таким образом, Конституционный  Суд имеет две возможности  толкования Конституции: прямо предусмотренную  Конституцией (ч.5 ст.125), по запросам перечисленных  выше субъектов (ранее такого правомочия Конституционный Суд не имел) и  имплицитно присущую при решении  споров о конституционности нормативных  актов, споров о компетенции и  иных вопросов, отнесенных Конституцией к ведению Конституционного Суда РФ. [28]

Характерным примером реализации первой возможности может служить  постановление Конституционного Суда по делу о толковании ряда статей Конституции  РФ, предусматривающих принятие решений  палатами Федерального Собрания РФ большинством от общего числа депутатов. Возник вопрос: что считать таким «общим числом» - число депутатов Государственной  Думы, названное Конституцией РФ, -  450 (ч.3 ст.95) или же число мандатов, реально замещенных на момент голосования. Конституционный Суд постановил, что под общим числом депутатов следует понимать число депутатов, установленное для Государственной Думы ч.3 ст.95 Конституции РФ, -  450 депутатов. Одним из основных документов, которыми руководствовался Суд, состоит в том, что акт парламента как органа общенационального представительства должен отражать не только интересы парламентского большинства, но также интересы большинства общества. Определение результатов от числа лишь замещенных мандатов может привести к тому, что Государственная Дума в случае вакантности значительной части депутатских мандатов будет принимать федеральные законы, фактически утратив свой представительный характер.[29]

Этот вывод вполне оправдан еще и потому, что действующая  Конституция не установила минимального предела численности избранных  парламентариев, при котором палаты вправе осуществлять свои полномочия. В таких условиях представительный характер каждой из палат и легитимность принимаемых ими решений могут  быть гарантированы только путем  истолкования понятия «общее число  депутатов» как конституционного их числа (450 и 178). Решение любой из них, принятое большинством от этого конституционного числа, всегда учитывает волю представителей, но крайней мере, половины электората, вследствие чего наличие вакантных  депутатских мандатов не может серьезно повлиять на итоги голосования, а  тем более - поставить под вопрос правомерность самого голосования.[30]

Примером реализации второй возможности может служить решение  Конституционного Суда по обращению  Профсоюза летного состава Гражданской  авиации РФ, который посчитал неконституционной  ст.12 действующего Закона о порядке  разрешения коллективных трудовых споров, на основании которой в судебном порядке была запрещена забастовка летного состава. Названная статья запрещает, в частности, проведение забастовок в гражданской авиации. Суд посчитал, что право на забастовку может быть ограничено, но не по отраслевому принципу, а в соответствии с рамками пользования правами и свободами, которые установлены самой Конституцией. Запрет же на одном только основании принадлежности к определенной отрасли не соответствует ч.4 ст.37 и ч.2 и 3 ст.55 Конституции Российской Федерации.[31]

Остро стоит проблема, когда  толкование связано с восполнением пробелов в конституционном тексте. Явный недостаток в федеральном  конституционном Законе о Конституционном  Суде - отсутствие в нем указаний о каких-либо установках и принципах, из которых должен исходить Суд при  прямом толковании текста Конституции, когда он не содержит однозначного понятия какого-либо термина или  категории. 

Например, постановление  от 22 апреля 1996 года «По делу о  толковании отдельных положений статьи 107 Конституции Российской Федерации» интересно тем, что оно касается заключительной фазы законодательного процесса, связанной с подписанием или отклонением Президентом России принятого Федеральным Собранием федерального закона и с повторным его рассмотрением палатами парламента после президентского вето.

Постановление это может  считаться идеальным как с  точки зрения материала для толкования, так и качества самого толкования.

В Конституции нет однозначного определения понятия «принятый  закон». В разных частях статьи 105, статьи 106 и части 3 статьи 107 оно означает не одно и то же. Конституционный  Суд внес в этот вопрос ясность, установив, что под понятие «принятый  федеральный закон» подпадают:

1.        законы, принятые Государственной Думой и одобренные Советом Федерации;

2.        законы, повторно принятые Думой после их неодобрения Советом федерации;

3.        законы, повторно одобренные Думой и Советом Федерации после их отклонения Президентом.

Не охватывается этим понятием термин «принятый Государственной  Думой федеральный закон» (используемый законодателем в частях 1, 2 и 3 статьи 105 и статье 106 Конституции), ибо он относится к промежуточной, а  не к завершающей стадии законодательного процесса.

Потребность в толковании этого понятия возникла в связи  с практическими неувязками в  законодательном процессе, когда  палаты парламента оспаривали друг у  друга право направлять принятый закон на подписание Президенту. Президент  получал законы на подпись то от Думы, то от Совета Федерации; были случаи, когда ему поступали два текста одного и того же закона от разных палат, не вполне между собой совпадавшие. Поэтому решение вопроса о  том, что такое принятый федеральный  закон и кем он окончательно принимается, имело кардинальное значение для  определения палаты, которая направляет принятый закон Президенту.

Толкование Конституционного Суда было безукоризненным: «Логика  законодательного процесса, представляющего  собой конституционно установленный  ряд последовательно сменяющих друг друга этапов, и характер возникающих, развивающихся и прекращающихся правоотношений его участников, их взаимных прав и обязанностей, также установленных Конституцией Российской Федерации, предполагают, что принятый федеральный закон должен направляться главе государства... той палатой Федерального Собрания, в которой завершается процедура принятия федерального закона». Из этого следует, что Государственная Дума направляет федеральный закон на подписание Президенту лишь в одном случае - когда она повторно рассматривает не одобренный Советом Федерации закон и принимает его квалифицированным большинством (2/3 общего числа депутатов). Во всех остальных случаях федеральный закон на подписание Президенту направляет Совет Федерации».[32]

В заключение по данному  вопросу можно сказать , что право  толкования Конституции несомненно способствует усилению роли и престижа Конституционного Суда, более полному  раскрытию его юридической природы  и сущности. Вместе с тем ряд  норм в определенной степени ограничил  полномочия специализированного органа Конституционного контроля, что служит целям деполитизации Суда.[33]

Несомненно, что известная  политизация Конституционного Суда в любой стране неизбежна, так  как предмет его деятельности – контроль за соблюдением Основного закона, который всегда является не только юридическим. но в не меньшей степени и политическим документом. При этом, однако,  Конституционный Суд не должен допускать своей чрезмерной вовлеченности в  политику. Такая политизация должна быть ограничена  рамками специализации различных ветвей власти, а  именно: «специализации законодательной и исполнительной властей и качестве политических ветвей власти  и судебного конституционного контроля как правовой  ветви»[34] . Конституционный Суд влияет на политику, но опосредованно, ибо главная его задача - обеспечение  баланса между существующей в стране социальной  практикой и нормами Конституции.

3.5. Решения Конституционного  Суда .

В соответствии с Федеральным конституционным законом от 21 июля 1994 г. «О Конституционном Суде Российской федерации» этот суд принимает три вида решений: постановления, заключения и определения.[35]

Постановления принимаются  по делам о соответствии Конституции  Российской федерации федеральных  законов, нормативных актов Президента Российской федерации, Совета Федерации, Государственной Думы, Правительства  Российской Федерации ч т.д.

Решение Конституционного Суда по запросу о соблюдении установленного порядка выдвижения обвинения Президента Российской федерации в государственной  измене или совершении иного тяжкого  преступления именуется заключением.

Все иные решения Конституционного Суда, принимаемые в ходе осуществления  конституционного судопроизводства, называются определениями.

Постановления и заключения подлежат незамедлительному опубликованию  в официальных изданиях органов  государственной власти. Они также  публикуются в  «Вестнике Конституционного Суда Российской федерации», а при необходимости и в иных изданиях.

Определениям же отводится  роль как бы вспомогательных актов, принимаемых в ходе осуществления  конституционного судопроизводства. Вместе с тем определения Конституционного Суда обладают теми же юридическими свойствами, что и постановления, и заключения. Все они окончательны, не подлежат обжалованию, вступают в силу немедленно после их провозглашения. Решение  Конституционного Суда действует непосредственно  и не требует подтверждения другими  органами и должностными лицами, а  акты, признанные неконституционными, утрачивают силу. По если постановления  и заключения, как ранее указывалось, подлежат обязательному опубликованию, то определения публикуются в  официальных изданиях — «Вестнике  Конституционного Суда Российской федерации», «Собрании законодательства Российской Федерации» лишь по специальному решению  при принятии самого определения.

В этой связи, как представляется, избирательность в опубликовании  определений Конституционного Суда Российской федерации неоправданна. Ведь все они являются очень важным источником правовой информации. Приходится сожалеть, что подавляющее большинство  из них не опубликованы, не включены в базу данных электронных информационных систем типа «Консультант Плюс», «Гарант» и т.д. Следовательно, они не введены  в правовой оборот, не исследованы  юридической наукой, не используются судами общей юрисдикции, арбитражными судами, конституционными (уставными) судами субъектов Российской федерации. Массив же определений — самый  значительный из общего числа принятых Конституционным Судом решений.

Например, В. Максимов приводит такие данные. В 1995 году принято 17 постановлений  и 137 определений; в 1996 году — соответственно 21 и 109; в 1997 году — 21 и 139; в 1998 году — 27 и  свыше 170. Из всего этого массива  судебных решений, например, в 1997 году и «Вестнике Конституционного Суда Российской Федерации» было опубликовано лишь 6 определений, а в «Собрании  законодательства Российской Федерации» — 10.[36]

О значимости определений  можно судить на примере даже нескольких таких актов. По этим проблемам неоднократно направлялись запросы в Конституционный  Суд.

Вот, например, определение  Конституционного Суда Российской Федерации  от 11 апреля 1997 г. № 41-0 «Об отказе в  принятии к рассмотрению запроса  Карабудахкентского районного суда Республики Дагестан». В Конституционный  Суд обратился председатель Карабудахкентского районного суда Республики Дагестан А.Х. Арсланалиев с запросом о  проверке конституционности ст. 27, ч. 5 ст. 109, ч. 3 ст. 237, ч. 2 ст. 253 и ст. 274 УПК  РСФСР. По мнению заявителя, положения  этих статей, определяющие полномочия судьи, связанные с возбуждением уголовных дел по заявлениям и  сообщениям о преступлениях, противоречат ч. 1 ст. 118, ст. 120 и ч. 3 ст. 123 Конституции  Российской Федерации.

Заявитель полагал, что судья, будучи обязанным в силу ст. 109 УПК  РСФСР рассматривать заявления  о преступлениях, перечисленных  в ч. 1 ст. 27 УПК РСФСР, и возбуждать но ним уголовные дела, принимает  на себя несвойственные ему обвинительные  функции, что приводит к нарушению  конституционных принципов состязательности и равноправия сторон в уголовном  судопроизводстве.

Конституционный Суд не согласился с этими аргументами и пояснил  следующее.

Предусмотренное в ст. 109 УПК РСФСР полномочие суда возбуждать уголовные дела названной категории, по существу, означает лишь его право  и обязанность принять к своему рассмотрению жалобу потерпевшего. Реализация судом такого правомочия сама по себе не связана с обвинительной функцией, которую при рассмотрении дел  частного обвинения осуществляет потерпевший. Его жалоба в данном случае имеет  значение обвинительного акта, с которого начинается и в рамках которого осуществляется уголовное преследование. Именно поэтому  жалоба потерпевшего не только признается исключительным поводом к возбуждению  уголовного дела частного обвинения (ч. 1 ст. 27 УПК РСФСР), но и вручается  подсудимому в качестве обвинительного акта для подготовки защиты в судебном заседании. Таким образом, ст. 109 УПК  РСФСР применительно к процедуре  возбуждения дел частного обвинения  не содержит в себе таких положений, которые бы допускали ее проверку с точки зрения соответствия ст. 118, 120 и ч. 3 ст. 123 Конституции Российской федерации.[37]