Взаимоотношения церкви и государства в современной России

Воспрепятствование осуществлению  права на свободу совести и  свободу вероисповедания, в том числе сопряженное с насилием над личностью, с умышленным оскорблением чувств граждан в связи с их отношением к религии, с пропагандой религиозного превосходства, с уничтожением или с повреждением имущества либо с угрозой совершения таких действий, запрещается и преследуется в соответствии с федеральным законом. Проведение публичных мероприятий, размещение текстов и изображений, оскорбляющих религиозные чувства граждан, вблизи объектов религиозного почитания запрещаются.

В соответствии со ст. 148 Уголовного кодекса Российской Федерации  незаконное воспрепятствование деятельности религиозных организаций или  совершению религиозных обрядов наказывается штрафом в размере до восьмидесяти тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период до шести месяцев, либо исправительными работами на срок до одного года, либо арестом на срок до трех месяцев.

Так, например тайна исповеди охраняется законом. Священнослужитель не может быть привлечен к ответственности за отказ от дачи показаний по обстоятельствам, которые стали известны ему из исповеди. Это соответствует ст. 51 Конституции Российской Федерации, часть 2 которой предусматривает установление Федеральным законом иных случаев освобождения от обязанности давать свидетельские показания, кроме указанных в самой Конституции. Данное положение нашло отражение и в статье 56 Уголовно-процессуального кодекса РФ, в соответствии с которой священнослужитель не подлежит допросу в качестве свидетеля об обстоятельствах, ставших ему известными из исповеди.

Под запретом оскорбления  религиозных чувств граждан необходимо понимать оскорбление граждан в  связи с их отношением к религии, с их религиозными чувствами. Не имеют юридического содержания понятия "религиозные чувства граждан" и их "оскорбление", так как, с одной стороны, экстремистски настроенные религиозные деятели и фанатично верующие люди могут объявить оскорбляющими их религиозные чувства любые мероприятия, тексты и изображения, не вытекающие из их вероучения или расходящиеся с ним, а с другой стороны, могут быть предприняты попытки истолковать это положение закона так, будто нельзя оскорблять религиозные чувства граждан только вблизи объектов религиозного поклонения, а в других местах это допустимо.

Не существует и юридически определенного содержания термина "вблизи". Необходимо исходить из того, что на ограде церкви, внутри церковной ограды или в самом храме, безусловно, нельзя. На практике за оскорбительными мероприятиями, текстами и изображениями чаще всего стоят действия конкурирующих религиозных организаций. Поэтому вряд ли разумно в непосредственной близости друг от друга размещение молитвенных зданий таковых религиозных организаций.

К тому же разрешение коллизий должно основываться на равенстве прав как верующих различных вероисповеданий, так и нерелигиозных граждан. Следует отметить, что и нерелигиозные граждане могут усматривать посягательство на их свободу совести в нарочитом размещении религиозных текстов и изображений вблизи светских культурных центров и объектов, в активной до навязчивости деятельности миссионеров, попытках проникновения пропагандистов той или иной религии в жилище и приставании к прохожим на улицах, в стремлении религиозных объединений воздействовать на людей, работающих на государственных предприятиях или в организациях, через посредство их администрации.

2.2 Место церкви в политической системе

В социальном пространстве Церковь формально выступает как добровольная ассоциация граждан и в этом смысле ничем не отличается от других общественных объединений, преследующих какие-то культурные, гуманитарные и иные цели. Церковь удовлетворяет религиозные потребности отдельных граждан, обладающих конституционным правом свободы совести и религиозных убеждений. Поэтому можно сказать, что Церковь – это не политическая организация, а одна из форм "общественности". Поскольку Церковь не ставит перед собой собственно политических целей, она находится вне политики и может объединять людей разных политических взглядов.

Вместе с тем очевидно, что Церковь не является просто "общественной организацией". Особый закон регламентирует деятельность именно религиозных объединений, выделяя таким образом сферу  религии как специфическую область  человеческой жизни. Это связано  не только с тем, что религия формирует определенное "мировоззрение", но также и с особенностями "религиозной практики" в целом, которая не может быть описана только в терминах культурной активности.

Для религиозного сознания религиозные цели и ценности являются высшими, определяющими; они прямо или косвенно влияют на принятие повседневных решений, касающихся самых разных сфер жизни. Именно поэтому отношение современного правового государства и гражданского общества к религии неоднозначно.

С одной стороны, религиозная свобода – одно из фундаментальных прав человека. С другой стороны, реализация этого законного права верующими не должна ущемлять права других граждан; Церковь не имеет права навязывать обществу свои представления и способы решения социально-политических проблем, касающихся общества в целом.

Современное государство  де-юре не является идеологическим. Задачи политики, в том числе государственной, – чисто практические и прагматические. Именно поэтому все, что касается мировоззрения, моральных императивов, этических и эстетических критериев, "смысла жизни" и т.п., вынесено за пределы регулируемого правового поля и отнесено к области частной жизни каждого члена общества, к области его прав, которые он может реализовывать не только индивидуально, но и совместно с другими.

Человеческое общество нуждается не в одних только правовых и административных механизмах, но и во внеположных этим механизмам критериях правильного и ложного, доброго и злого, человечного  и бесчеловечного. Точка зрения, позволяющая оценивать конкретную политику, лежит вне пределов самой политики. Эту точку зрения часто называют "нравственной"; ее можно назвать и духовной. Здесь мы сталкиваемся со своего рода парадоксом: духовно-нравственная оценка политики сама по себе не является политикой, но вместе с тем она может и должна оказывать влияние на политическую жизнь, а значит, сама эта оценка имеет политическое значение.

Это парадоксальное "место", или позиция, которая позволяет, а в некоторых случаях даже принуждает оценивать конкретную политическую реальность, как раз и является собственным "местом Церкви" в современном секулярном обществе. Церковь "не занимается" политикой, но вместе с тем она не может "не участвовать" в политической жизни.

У христианской Церкви есть источники, обращаясь к которым она может находить критерии для подобной оценки: духовный опыт, знание человеческой природы, многовековая традиция богословского мышления. Кроме того, у Церкви есть и опыт стояния за истину. Это значит, что Церковь, когда она действует в обществе, должна руководствоваться не какими-то частными, конъюнктурными интересами своей земной организации, но теми "принципами", которые соответствуют реальному опыту богообщения и за которые многие христиане шли на смерть. Конечным критерием при выборе оценок, решений, поступков для христиан является верность Евангелию, верность Самому распятому и воскресшему Сыну Человеческому.

Таким образом, формально  пребывая в сфере "общественности", Церковь никак не укладывается в  рамки понятия об общественной ассоциации и бесконечно превышает его.

Вместе с тем, чтобы  реально участвовать в жизни  общества и влиять на него (чего требует  сама миссионерская природа христианства), Церковь со стороны своей внешней  организации должна быть и не меньше, чем общественная ассоциация, потому что формы объединения и взаимодействия христиан должны быть "совместимы" с формами и структурами гражданского общества.

Нынешняя Российская Православная Церковь, мягко говоря, не вполне отвечает этому требованию. Ее представляют в обществе, во-первых, высшие иерархи – "должностные лица", говорящие от имени Церкви; во-вторых, группы клириков и мирян, выражающие свое мнение преимущественно через СМИ, а также посредством отдельных публикаций (книг и брошюр); в-третьих, различные политические и общественные организации, заявляющие, что православие является основой их идеологии. Вместо общецерковных действий – согласованных и в то же время богословски обоснованных – мы, как правило, имеем дело с частными акциями и мнениями, которые не подвергаются общецерковной оценке и богословской верификации.

Церковь должна определить границы, в которых законным является выбор политической позиции. Это  поле выбора должно быть логически  увязано с принципиальной лояльностью  Церкви в целом по отношению к  государственной власти и, шире, к существующей политической системе.

Если Церковь это  сделает, тогда проблемой для  нее будет не вопрос о поддержке  или неподдержке каких-то конкретных политических сил или деятелей, а  поиск путей реального участия  в жизни общества – участия  неполитического и политического в одно и то же время.

Институциональными (или  каноническими – ex officio) лидерами в  Церкви являются епископы; они же, в  частности, участвуют в коллегиальных  органах управления. (В качестве "харизматических" лидеров могут  выступать и представители рядового духовенства, однако сфера их влияния всегда остается весьма ограниченной, и без участия епископов они не могут расширять ее границы.) Чтобы превратиться из номинальных лидеров (администраторов) – в лидеров реальных, епископат, во-первых, должен захотеть этого, а во-вторых, выделить из своей среды людей, обладающих соответствующими качествами, но при этом готовых преследовать не личные, а действительно общецерковные цели. Эти люди должны также сочетать в себе церковность со способностью действовать в светском обществе, учитывая его реальную структуру и тенденции развития.

Судя по поведению  нашего священноначалия, именно этого  епископат делать и не хочет: его  вполне устраивает нынешний сакральный авторитет. Ведь иначе епископам  пришлось бы иметь дело не только с "потребителями церковных услуг", но с группами и массами людей и, соответственно, сталкиваться со всеми вытекающими отсюда социально-психологическими последствиями.

С массами нужно говорить на особом языке, уметь объяснить  свою позицию и добиться ее принятия, но, когда речь заходит об общественных проблемах, собственно религиозный, внутрицерковный язык оказывается явно недостаточным. В любой группе людей лидеру приходится сталкиваться с разнообразием позиций и мнений, а также с их поляризацией, что необходимо учитывать, устанавливая обратную связь. Один раз завоевав авторитет в какой-либо группе и добившись ее консолидации, лидер должен постоянно поддерживать свой реальный статус, укреплять свою позицию. Все это – весьма хлопотное дело, сопряженное с риском, требующее внимания, способности слушать, оценивать, мыслить, а не только "отправлять власть".

Епископы предпочитают, чтобы Церковь в социальном пространстве оставалась только культовым институтом, открытым для всех, желающих участвовать в литургической жизни. Поэтому общецерковная реакция на общественно-политические процессы имеет характер исключительно официальных заявлений и деклараций, как правило общего характера. Поэтому даже не ставится вопрос о необходимости услышать голос так называемого "церковного народа" – выяснить, каковы мнения и представления членов Церкви и как они соотносятся с церковным учением.

Поэтому вообще трудно говорить о втором условии реального участия  Церкви в общественной жизни –  об интеллектуально-информационном обеспечении такого участия. Это пока остается делом "референтов".

В нашей Церкви – крупнейшей Православной Церкви в одной из крупнейших стран мира – до сих пор не существует исследовательского центра, который занимался бы социологическими исследованиями, теоретическими разработками, богословским обоснованием церковной позиции по тем или иным вопросам. Созданная недавно по решению Св. Синода специальная комиссия для разработки "социальной доктрины" вряд ли сможет эффективно работать, собираясь от случая к случаю прежде всего для того, чтобы "кулуарно" обсудить и составить еще несколько деклараций.

Не существует и общецерковной  печати, на страницах которой проводились  бы серьезные дискуссии на церковно-общественные темы, в которых, под эгидой канонической власти, могли бы участвовать представители различных течений и точек зрения, а также независимые эксперты и специалисты-обществоведы.

Вместе с тем, все  это касается не только общественной активности Церкви, но и решения  внутрицерковных проблем.

Уже в течение нескольких лет в церковной среде существует своего рода идеологическая конфронтация между двумя группами православных христиан, по ряду вопросов церковной и общественной жизни порой радикально расходящихся друг с другом. Совершенно очевидно, что ни участие идеологических противников в таинствах Единой Церкви, ни увещания священноначалия – попеременно в адрес тех и других – не смогут превратить конфликт в "яко не бывший". Ведь расхождения касаются весьма серьезных вопросов отношения к церковному Преданию, то есть легитимных способов его современного истолкования.

Церковные споры в  Москве так или иначе влияют и  на периферию, втягивая в них все  больше клириков и мирян, порождая фобии  и "бытовые" страхи. Нет ничего страшного в том, что одни члены  Церкви обвиняют других в ереси, – так было и в прошлом, но вслед за появлением подобных обвинений логично ожидать выяснения истины, обсуждения возникающих недоумений и соблазнов и принятия решений, которые будут известны всей Церкви. Все это нельзя "спустить на тормозах" – незалеченные разрывы разрастаются и разлагают тело изнутри.

Но разве эти "идеологические" противостояния в церковной среде  не являются также предметом церковной  политики? Разве они не затрагивают  не только само церковное сообщество, но и "внешних", которые не могут понять, где же позиция Церкви, а где – "происки внутренних врагов"?