Человек в тоталитарным обществе

Это порождает  своеобразный двойной стандарт в жизнедеятельности и поведении тоталитарного человека. Он как бы раздваивается, приобретает двойное дно. В отношении разного рода политических и иных решений и постановлений, принимаемых высшими государственными и партийными инстанциями, у людей вырабатывается нечто вроде устойчивого иммунитета: выражая «горячее» и «единодушное» одобрение на словах, они проявляют в отношении этих решений и постановлений холодное безразличие или даже резкое их неприятие на деле. Появляется, становится массовидным феномен, названный Дж.Оруэллом «двоемыслием» и «мыслепреступлением». Это в сущности означает уже начало конца тоталитаризма в его «чистом» классическом виде.

3. Человек в тоталитарном обществе

Aнтропологический компонент тоталитаризма состоит в стремле­нии к полной переделке и трансформации человека в соответствии со своими идеологическими установками. Важное место в комплексе идей и  механизмов, направленных на изменение человеческой онтологии, занимает жесткий контроль над сознанием человека, его мыслями, помыслами, внутренним миром. Более того, ставится задача полной трансформации человека, конструирования нового типа личности с особым психическим складом, особой ментальностью, мыслительными и - поведенческими характеристиками путем стандартизации, унификации индивидуального начала, его растворе­ния в массе, сведения всех индивидов к некоему среднестатистиче­скому знаменателю, стерилизации или, во всяком случае, подавле­ния индивидуального, личностного начала в человеке.

Пожалуй, предельно  ясно позицию марксизма-ленинизма  по этому вопросу сформулировал  В. Маяковский, который декларировал в поэме ’’Владимир Ильич Ленин”: ’’Единица, кому она нужна? Голос единицы тоньше писка. Кто ее услышит? Разве жена... Единица вздор, единица ноль”. На смену индивидуальности, предполагающей разнообразие, оригинальность отдельной личности, приходит тип человека с его однообразием, однозначностью, без индивидуальных особенностей. Поэтому неудивительно, что наиболее завершенный вариант - ’’новый советский человек”, каким он предстает в художественной литературе и искусстве, по, сути дела лишенный национальной основы, национальных корней; он представитель безнациональной исторической общности - советского народа. Если отсутствует разделение между государством и гражданским обществом, нет общественных институтов, способных защищать человека, то последний становится простым винтиком в огромной партийно­государственной машине. В тосте на приеме в Кремле, устроенном в честь участников Парада Победы, И. В. Сталин в нескольких предложениях трижды назвал человека винтиком победы. Для советской литературы послевоенного периода этот тезис, предполагающий обезличение личности с одновременным обновлением личности, стал как бы установочным ориентиром.

Усредненный, предельно абстрагированный представитель рабочего класса рассматривался высшим человеческим типом. В культуре поощрялись якобы пролетарские, социалистические, интер­националистские характеристики, сводя национальное начало лишь к отдельным этнографическим атрибутам в чертах персонажей произ­ведений, в описании бытовых сцен и т. д.

Тезис о тотальности и  слитности индивида с обществом  с особей тщательностью и откровенностью был разработан идеологами фашиз­ма. Так, еще министр юстиции в фашистском правительстве Италии в 1925 г. Г. Рокко характеризовал социальное и политическое мировоз­зрение фашизма как интегральную доктрину социальности”.⁴

Фашистские теоретики  исходили из того, что любая форма  орга­низованной, автономно ассоциированной жизни воодушевляется государством. Формальным элементом в государстве является его суверенная политическая и юридическая власть. Они признавали, что организованные ассоциации в рамках государства, могут форму­лировать правила регулирования взаимоотношений между своими членами, но эти правила будут эффективны лишь в том случае, если они санкционированы государством. Все ассоциации и организации в государстве пользуются автономией постольку, поскольку они способны управлять своими внутренними делами. Но тем не менее государство является единственным и конечным источником власти, поскольку оно обладает исключительным правом использования насилия. Тем самым фашисты, по сути дела, отвергали какие бы то ни было ограничения на политический и юридический суверенитет государства. Государство по своей сущности интегрально и тотали­тарно, в его рамках нет места частному в отрыве от публичного. Эта идея нашла доктринальное выражение в следующем афоризме Муссолини: ’’Все внутри государства, ничего вне государства, ничего вне государства и ничего против государства”.

С этой точки  зрения интерес представляют меры, принятые Гитлером уже на первом году его пребывания у власти. Так, 4 апреля 1933 г. был введен запрет на свободный  выезд граждан из страны, а также выездные визы; 11 апреля - 1 мая объявлено ’’Празд­ником национального труда”; 14 апреля - изгнание 15% профессоров из университетов и других учебных заведений; 7 мая - ’’чистка” среди писателей и художников и опубликование черных списков ”не (истинно) немецких писателей”; 22 сентября - издание закона об ’’имперских культурных гильдиях” писателей, художников, музы­кантов, который предусматривал фактический запрет на издание, исполнение, выставки всех тех, кто не является членом гильдии;

1 декабря - издание  закона ”об обеспечении единства  партии и госу­дарства” и т.  д.

Нечто подобное было целенаправленно осуществлено и у нас в стране. Очевидно, что в обоих случаях имеют место абсолютная власть государства над человеком, целенаправленная и всеохваты­вающая система духовного контроля и идеолого-пропагандистская машина, мифология и принципиальная аморальность или полное отрицание морального начала. В итоге характерным для обоих главных вариантов тоталитаризма было тотальное доминирование государства над обществом, уничтожение различий между государством и обществом. Более того, и общество, и государство были фактически поглощены одной господствующей партией. При монопартийной системе первоначально происходит совмещение или фактиче­ское слияние высших органов партии и высших органов государст­венной власти. Логическим завершением этой тенденции является превращение партии в решающий, стержневой элемент государствен­ной структуры. Показательно, что, отвергая саму возможность при­мирения с существованием каких бы то ни было ’’марксистско-демо­кратических центровых” или иных партий, А. Гитлер и другие руко­водители Третьего рейха исходили из того, что именно партии со своими особыми, конфликтующими друг с другом программами и стратегиями повинны в развале Германии и, естественно, не могут стать фактором ее возрождения. Отсюда Гитлер делал вывод: ’’Пока будет существовать национал-социалистическое государство, будет существовать национал-социалистическая партия. Пока будет су­ществовать национал-социалистическая партия, не может быть ничего иного в Германии, кроме национал-социалистического госу­дарства”. Симптоматично, что, провозгласив ’’вечность” своей партии, Гитлер декларировал в 1935 г.: ’’Партия есть моя частица, а я - часть партии”.

”Мы говорим  Ленин, подразумеваем - партия, мы говорим  партия, подразумеваем - Ленин”. Кому из нас до боли не знакомы эти слова. Но вслед за известным поэтом мы могли бы с равным основанием сказать: ”Мы говорим партия, подразумеваем - государство, мы говорим государство, подразумеваем - партия”. Не случай­но ведь в Конституции СССР было зафиксировано положение, сформулированное в ее шестой статье, согласно которой КПСС является ядром политической системы СССР. Нельзя не отметить, что как фашизм (предельно откровенно), так и большевизм (в более завуалированной форме) в дополнение и осуществление партийно-государ­ственной диктатуры проповедовали и широко практиковали автори­тарную власть фюрера-вождя. Этот принцип в качестве руковод­ства для себя недвусмысленно сформулировал Гитлер в ’’Майн кампф”: ’’...власть начальника над подчиненными и подчинение нижестоящих вышестоящим”.

Главный просчет  тоталитаристов, вознамерившихся создать нового человека, состоял в том, что их проект был основан на отрицании тайны и таинства жизни, включающих в себя наряду с устремленностью ввысь, в сферу сверхличностного, божественного также мистерию греха, греховного начала, отрицания того, что мироздание, а соответственно и жизнь как интегральная часть полны роковых противоречий, что падшая жизнь, горечь и тленность мира такие же законные характеристики человеческого бытия, как и высшее блаженство, высший полет интеллекта и духа.

Игнорируя эти  реальности, тоталитаризм ставит своей целью добиться единства человека и общества, государства, партии, слитности всех структур общественного бытия. Поскольку не государство существует для людей, а, наоборот, люди существуют для государства, то отдельный человек приносится в жертву гражданину, а гражданин в свою очередь — в жертву подданному. Каждый отдельный индивид остается один на один с огромным всесильным аппаратом принуждения. Это, естественно, препятствует свободному проявлению общественных сил. Побеждает конформизм, народ превращается в массу, население приобретает атрибуты толпы. Это своеобразное, как говорил Ратенау, «вертикальное вторжение варваров». Чрезмерная опека своих граждан со стороны государства наносит непоправимый вред энергии, деятельности и моральному характеру людей. Тот, кем постоянно и настоятельно руководят, в конечном счете отказывается от той доли самостоятельности и ответственности, которой он обладает. В условиях тотального запретительства и опыта тотального поражения людей в лучших своих устремлениях сформировалась личность, страдающая социальной апатией, характеризующаяся иронически-скептическим отношением к миру, чувством отчуждения и т.д. Тоталитарность существенно снижает или же вовсе устраняет способность к критическому анализу реалий современного мира, места своей страны в мире, своей социальной или референтной группы, самого себя в реальном социальном окружении.

3.1. Особенности тоталитарного сознания

Для тоталитарного  сознания вполне естественны крайние  схематизм и редукционизм, сводящие все и вся к одной единственной идее — истине. Ее можно назвать политическим мессианством, внушающим предопределенный гармонический и совершенный порядок вещей, основанный на единственной идее — истине, где наука и искусство, экономика и политика, философия и промышленность, мораль и отношения между полами и многое другое направляется одной ключевой идеей. Здесь достигается некая слитность различных структур — экономических, политических, научных и т.д. Цементирующим началом выступает идеология. Биология и генетика, к примеру, перестают быть самостоятельными научно-исследовательскими дисциплинами. Наоборот, они объявляются средствами в руках буржуазии для порабощения пролетариата и подрыва исторического материализма (у большевиков) или же орудием мирового еврейства и коммунизма для подрыва Третьего рейха (у нацистов). Поэтому не удивительно, что в тоталитарном государстве речь идет не просто о науке, а о «немецкой», «арийской», «социалистической», «марксистско-ленинской» и иных разновидностях идеологической «науки». Наиболее наглядным проявлением такого подхода к науке стал в Советском Союзе «лысенкоизм». Идеологию, основанную на постулате о существовании истинного ключа к прошлому, настоящему и будущему, Т.Лысенко и его сторонники использовали для установления своей монополии в биологии и уничтожения не только неугодных научных теорий, но и многих ботаников, морфологов, приверженцев принципов эволюционной теории и т.д.⁵

Исключая возможность  какого бы то было компромисса, теория заговора не оставляет места для сил, занимающих нейтральную позицию. Идти на согласие с теми, кто выступает против вождя и его политического курса, — значит порвать с верой и присоединиться к участникам заговора. За неимением подходящего выражения американский историк Р. Хофстедтер назвал такой подход «параноидным стилем», означающим «предельное преувеличение, подозрительность и фантазии о заговоре». Отличительной особенностью такого «параноидального стиля» является не просто то, что его приверженцы рассматривают «обширный» или «гигантский» заговор в качестве движущей силы исторических явлений. В их глазах сама история является заговором, организованным мощными демоническими силами. Параноидальный тип склонен рассматривать историю как результат действий отдельных личностей. Он считает, что враг располагает особо важными источниками и рычагами власти. Например, он контролирует прессу, направляет общественное мнение с помощью «управляемых новостей», он обладает неограниченными ресурсами, секретами «промывания мозгов» или же держит в своих руках власть над системой образования и др. Это такой тип сознания, который доводит подозрительность и ненависть до уровня мировоззренческого кредо. Будучи совершенно нормальным человеком в отдельных сферах жизни, например в семье, на работе, такой тип способен впадать в крайности и действовать экстремистскими методами в других сферах, например в политике, религии и т.д.⁶

4. Тоталитарное общество Ханны  Арендт

Тоталитарное общество как отлаженный механизм подавления устремлений отдельного человека, не санкционированных государственной идеологией, и лишающее его всякой свободы выбора, – вовсе не «достижение» ХХ века, как может показаться тому, кто оказался в его чудовищных тисках, кто знает о нем не понаслышке.

Однако именно такой точки зрения  придерживалась Ханна Арендт, рассматривавшая тоталитаризм как нечто новое, доселе не имевшее  аналогов в истории. Конечно, этот режим  с присущей ему спецификой отличался от азиатских деспотий, но все же сущность его и цели были теми же: подавление, нередко физическое уничтожение любой оппозиционной силы – будь то личность, социальная группа или неугодный этнос. В ХХ веке масштабы подавления стали иными, как и совершенствовавшийся механизм уничтожения людей. Древние греки ввели в оборот сам термин «деспотия» и определяли его как строй несвободных людей, подчиняющихся не закону, а произволу. На Востоке деспотия была нормой, ничего другого там не знали. Она и сегодня не изжита (саддамовский Ирак, Иран и другие).