Человек в тоталитарным обществе

В начале ХХ века французский социолог Гюстав Лебон, противник идеи социального равенства, обратил внимание на то, сколь быстро европейские общества движутся к  анархии, к «царству толпы». Испанский социолог и культуролог Хосе Ортега-и-Гассет также указывал на рвавшуюся к власти толпу, сметавшую на своем пути не только остатки аристократии, предложившей (хотя бы в пределах собственного круга) нормы этики, общежития, человеческого достоинства, позднее ставших нормами культурного человечества, но и часть буржуазных элит. Самые активные идеологи и лидеры толпы, по убеждению ученого, спровоцировали катастрофы ХХ века.

Толпа, или масса, рассматривалась этими философами как нечто целое низшего порядка (сравнительно со средним уровнем цивилизованности общества). И хотя тот же Лебон допускал существование «героических толп», все же он считал, что гораздо более вероятна их одержимость низменными страстями. Личность в массе нивелируется, опускается в интеллектуальном, моральном смыслах. Если отдельный человек может быть более или менее культурным, то в толпе он теряет главное свойство, становится варваром, попадает под власть низменных инстинктов.

В работах о  тоталитаризме Ханна Арендт развивала  эти идеи исходя из исторического опыта нацистской Германии, и главным образом – предвоенного Советского Союза. При всех несомненных различиях обе политические системы демонстрировали немало общего.

Фашизм дает растерявшемуся человеку иллюзорный смысл  жизни, иллюзорную значимость одобряемых нацистской идеологией действий. Он предлагает столь же иллюзорную безопасность в группе единомышленников, ведомой сильным лидером, приобщает к чувству власти путем безнаказанной агрессии против более слабых. Символ могущества и триумфа – массовое сборище, на котором «единение вождя и народа» сопровождается массовой истерией.

Сходным путем  шли поколения «строителей коммунизма» («светлого будущего») в СССР, где  марксистская, а точнее – псевдомарксистская идеология, как ее понимала «рабоче-крестьянская власть», выполняла функции новой религии с новыми идеалами, героями-страстотерпцами, новыми культами и жертвоприношениями, каких не знали деспоты прошлого.

Ханна Арендт полагала, что Ленин пытался структурировать  общество на свой манер, намереваясь любой ценой спасти завоевания революции. Потому он узаконил фактическое разграбление помещичьих усадеб деревенскими массами, чтобы создать освобожденный крестьянский класс; поощрял независимые профсоюзы и терпел ростки среднего класса, поднимавшегося в эпоху нэпа. В действительности всё было несколько иначе. Едва ли «вождь мирового пролетариата» беспокоился обо всем этом. При нем началось уничтожение и ростков среднего класса и крестьянства, которые без особого восторга воспринимали эксперименты новых хозяев жизни. Ленин лихорадочно изыскивал средства к спасению власти большевиков, той власти, которая столкнула страну в пучину хаоса. Именно Ленин, хотел он того или нет, заложил основы бюрократии «массового общества», которая, по Марксу, «владела государством как своей частной собственностью». Сталин довел до крайности тенденции, зарождавшиеся при Ленине, тенденции, к которым, несомненно, был причастен. Крестьян, как известно, Ленин особо не жаловал, не раз подчеркивал их ущербную «мелкобуржуазную природу, собственнические инстинкты», так мешавшие пролетарской революции, строительству «светлого будущего». Продолжая его линию, большевистское правительство приступило к ликвидации классов, владевших хоть какой-то собственностью. «Те, кто не попал в миллионы мертвых или миллионы сосланных работников-рабов, – продолжала Ханна Арендт, – вскоре поняли, кто здесь хозяин, поняли, что их жизнь, как и жизни их родных, зависят не от воли сограждан, а исключительно от прихоти властей всех рангов сверху донизу, от тех, в первую очередь, кто диктовал «генеральную линию партии». Они были вынуждены терпеть произвол, именовавшийся «волей партии», в полном одиночестве, без всякой помощи. Парадокс советского общества состоял в том, что уничтожение и порабощение одной части народных масс поддерживалось и одобрялось другой, многомиллионной частью, верившей или делавшей вид, что верит, и в строительство коммунизма, и во врагов народа, и это давало власти известную устойчивость. Даже кадры ОГПУ, проводники линии партии с 20-х – 30-х годов, не могли заблуждаться насчет собственной уязвимости, будто в качестве особой касты они что-то собой представляют, будто недосягаемы для тотального террора, особенно после казни Ягоды, а затем и Ежова.

Ни одно из этих гигантских человеческих жертвоприношений не было оправдано интересами государства. Многое делалось в ущерб экономике и долгосрочной политике. Ни один из уничтоженных слоев общества не выступал активно против режима, не был в действительности опасен для него. Активная, организованная оппозиция перестала существовать к 1930 году, когда на ХVI съезде партии Сталин  объявил вне закона как правый, так и левый уклоны. Изучавший документы секретных архивов бывший член Политбюро Александр Яковлев считает, что жертвами репрессий сталинского режима оказались около 35 миллионов человек.

Равенство, точнее было бы сказать, бесправие всех подданных  перед лицом власти «товарищей»  было одной из главных задач всех деспотов с древнейших времен. И  все же такое уравнение всех в  бесправии оказалось недостаточным в эпоху тоталитарного правления ХХ века, поскольку все предыдущие системы оставляли более или менее нетронутыми некоторые неполитические связи между подданными, такие, как семейные узы, профессиональные и культурные интересы. Ханна Арендт говорит о решимости тоталитарных властей «раз и навсегда покончить с нейтральностью даже шахматной игры», то есть с независимым существованием какой бы то ни было деятельности, развивающейся по собственным законам. С точки зрения тоталитарных правителей, общество «любителей шахмат ради самих шахмат» лишь степенью отличается, например, от класса сельского населения, стремившегося к самостоятельному хозяйствованию на земле. Известно вмешательство партийных функционеров в научную сферу советского общества. Гиммлер точно определил члена СС как новый тип человека, который никогда и ни при каких обстоятельствах не будет заниматься «делом ради самого дела».

Исследуя механизм действия тоталитарного общества, Ханна  Арендт пристально рассматривала и  отдельного человека, частицу массы, без участия которого не были бы возможными массовые преступления: «Ужас состоит в том, что в этой машине убийства каждый тем или иным образом вынужденно занимает какое-то место, даже если он не работает непосредственно в лагерях смерти». Из всего этого она делает малообнадеживающий вывод, что «каннибалами могут стать и обыкновенные люди», которые превращаются в соучастников тоталитарных властей.

Ханна Арендт не дожила до возрождения и подъема  тоталитарных режимов в освободившихся от колониальной и полуколониальной зависимости азиатских и африканских странах. Она не предполагала взрыва массового исламского террора: ей казалось, что пережитых уроков нацизма человечеству вполне довольно. В годы войны германский фашизм имел активных приверженцев в арабских странах. Их привлекала прежде всего его антисемитская «составляющая». А роднит их обесценивание жизни: «Ты – ничто, движение – все!»

Сегодня арабо-израильский  конфликт приобретает особый драматизм  вследствие почти не скрываемого  попустительства европейских стран арабскому террору. Оно имеет те же мотивы корысти, страха и ненависти к евреям, что и в прошлом столетии, хотя прикрывается фиговым листком пародии на защиту прав человека.

 

5. Вывод

Тоталитаризм  не только нарушает основные законы естественного развития человека, но часто даже лишает самого человека права на жизнь. В таких государствах появляются целые огромные группы одинаковых людей, живущих в страхе за свою жизнь. Все это в совокупности создает условия для формирования homo totalitaricus как весьма странной и парадоксальной амальгамы таких характеристик, как чуть ли не обожествление рекордов и средней производительности; революционной (понимаемой в самом широком смысле) героики, герое почитания; слепой веры и крайнего цинизма; вождизма, конформизма и человека-функции.

Это конечно  удобно и даже, может быть полезно  в определенных исторических ситуациях . Таких, как например Великая Отечественная  война.

формирование  коллективной цели общества в виде идеала «светлого будущего», который  воплощал вековую мечту о справедливом и совершенном обществе, совпадало с ожиданиями широких слоев тогдашнего советского общества. Предполагалось, что осуществить этот идеал можно только с помощью сильного государства. Таким образом, тоталитаризм был своеобразной реакцией отторжения патриархальным сознанием социальных маргиналов таких общечеловеческих ценностей, как рынок, конкуренция, частная собственность, свобода личности.

«Тоталитарный синдром» как  реакция на индивидуализм сохраняет  свою актуальность и сегодня в странах с неразвитым гражданским обществом, низкой политической культурой. Преодоление данного синдрома требует активного введения" в политическую жизнь принципа свободной конкуренции с обязательными условиями - уважением всеми участниками политической борьбы «правил игры», законопослушанием, с усвоением гражданами демократической системы ценностей.

6. Список использованной литературы

1.Арендт Х. Истоки тоталитаризма // http://www.mgimofp.narod.ru/416.htm

2. Арон Р. Демократия и тоталитаризм // http://www.sociograd.ru/kak_uchitsya/kabinety/tarasov_ka/elektronnaya_biblioteka/aron_r_demokratiya_i_totalitarizm/

3. Берлин И. Философия свободы. Европа. — М.: Новое литер. обозр., 2009.

4. Гаджиев К.С. Политология. М.: Юрайт-Издат, 2011. – 432 с.

5. Голомшток И. Тоталитарное искусство. — М.: Галарт, 2007.

6. Гьячче В. Тоталитаризм: Позорная история дутой концепции [эл. док]/ В. Гьячче, пер. Ю. Жилцова // Rebellion (электронный журнал). - режим доступа: [http://left.ru/2006/11/giache145.phtml]

7. Лакёр У. Чёрная сотня. Истоки русского фашизма. — M.: Текст, 2008

8. Лефор К. Формы истории. Очерки политической антропологии. — СПб.: Наука, 2007.

9. Мухаев Р.Т. Политология. М.: Проспект, 2011. – 640 с.

10. Самойлов Э. В. Фюреры. Общая теория фашизма. В 3-х т. — Калуга: СЭЛС, 2009

 

¹ Лакёр У. Чёрная сотня. Истоки русского фашизма. — M.: Текст, 2008

² Мухаев Р.Т. Политология. М.: Проспект, 2011. – 640 с.

³ Гаджиев К.С. Политология. М.: Юрайт-Издат, 2011.

⁴ Гаджиев К.С. Политология. М.: Юрайт-Издат, 2011.

⁵ Самойлов Э. В. Фюреры. Общая теория фашизма. В 3-х т. — Калуга: СЭЛС, 2009

⁶ Берлин И. Философия свободы. Европа. — М.: Новое литер. обозр., 2009.