Политические взгляды Маркса

Теория идеологии разрабатывалась Марксом в ходе политической борьбы со своими противниками (буржуазией). В научном плане Марксом было сделано важное открытие: за каждой общественной теорией стоят определенные общественные интересы. Этот феномен – мышление, обусловленное социальными, жизненными интересами он и назвал идеологией. В то же время он не увидел или не захотел увидеть, что его собственная теория общества тоже представляет собой определенное идеологическое учение, а не строгую научную теорию. Политические противники, используя его же собственное открытие, стали утверждать, что марксизм в ряде случаев так же односторонне и предвзято характеризует капитализм, как и те буржуазные теории, которые он критикует, только теперь уже с прямо противоположных позиций. Более того, с самим Марксом, настаивающим на научном характере марксизма, стали связывать понятие идеологии, имея в виду, что как раз марксистская теория неверно (ложно) и предвзято (исходя из интересов пролетарских масс) изображает окружающую действительность (См.: Мангейм К. Идеология и утопия // Диагноз нашего времени. М., 1994. С. 69).

Противники критиковали Маркса за “экономический детерминизм”, принижающий роль сознания, идей в жизни и развитии общества, за утверждение об их вторичности по отношению к экономическим интересам, т.е. за то положение, что философские, политические, правовые, этические и даже эстетические идеи являются не более чем отражением экономических интересов. “Поздний” Энгельс попытался несколько скорректировать учение Маркса о способе производства как факторе, обусловливающем социальный, политический и духовный процессы жизни вообще (См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 13. С. 5–9).

Энгельс фактически признал, что категоричность Марксовых формулировок может быть истолкована в духе “экономического детерминизма”, принижающего роль сознания, идей в жизни и развитии общества. В известных письмах 90-х гг. Энгельс сделал ряд принципиальных заявлений и уточнений на этот счет. Он писал: “Маркс и я отчасти сами виноваты в том, что молодежь иногда придает больше значения экономической стороне, чем это следует. Нам приходилось, возражая нашим противникам, подчеркивать главный принцип, который они отвергали, и не всегда находилось время, место и возможность отдавать должное остальным моментам, участвующим во взаимодействии” (Там же. Т. 3. С. 539).

Энгельс дал такую формулировку взаимодействия надстройки и базиса: “Политическое, правовое, философское, религиозное, литературное, художественное и т.д. развитие основано на экономическом развитии. Но все они также оказывают влияние друг на друга и на экономический базис. Дело обстоит совсем не так, что только экономическое положение является причиной, что только оно является активным, а все остальное – лишь пассивное следствие. Нет, тут взаимодействие на основе экономической необходимости, в конечном счете всегда прокладывающей себе путь” (Там же. С. 555).

Энгельс вполне определенно говорил об относительной самостоятельности развития идей и учений, о связи, зависимости идей каждой новой эпохи не только и даже не столько от своего базиса, сколько от идей и учений предшествовавших эпох. Он писал, что любой теоретик, в том числе политический и юридический, располагает в области своей науки “известным материалом, который образовался самостоятельно из мышления прежних поколений и прошел самостоятельный путь развития в мозгу этих следовавших один за другим поколений” (Там же. С. 548).

Энгельс писал также об активном влиянии государственной власти как важнейшей части надстройки на экономическое развитие, т.е. базис. Это влияние может быть троякого рода. Государственная власть может содействовать экономическому развитию – тогда развитие идет быстрее; может препятствовать экономическому развитию – тогда рано или поздно она терпит крах; или же может ставить экономическому развитию преграды в определенных направлениях и толкать его в других направлениях. Все это показывает относительную самостоятельность государственной власти в отношении общества (См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 543).

Но чтобы его правильно поняли, Энгельс оговаривается: “Именно эта видимость самостоятельной истории форм государственного устройства, правовых систем, идеологических представлений в любой области прежде всего и ослепляет большинство людей. Если Лютер и Кальвин “преодолевают” официальную католическую религию, а Гегель – Канта и Фихте, если Руссо своим республиканским общественным договором косвенно “преодолевает” конституциалиста Монтескье, то это процесс, который остается внутри теологии, философии, государствоведения, представляет собой этап в развитии этих областей мышления и вовсе не выходит за пределы мышления”. Даже “буржуазная иллюзия о вечности и абсолютном совершенстве капиталистического производства... рассматривается как чистая победа мысли, не как отражение в области мышления изменившихся экономических фактов”. “Выходит, – иронизирует по поводу таких представлений Энгельс, – что если бы Ричард Львиное Сердце или Филипп-Август (соответственно английский и французский короли XII–XIII вв. – Авт.) ввели свободу торговли, вместо того чтобы впутываться в крестовые походы, то можно было бы избежать 500 лет нищеты и невежества” (Там же. С. 548, 549).

Взгляды Маркса и Энгельса о связи социально-экономических факторов и социально-политических и культурных процессов и их влиянии друг на друга, об определяющем влиянии экономики на философские, правовые, политические, этические и другие идеи и учения прочно вошли и в арсенал современного марксистского дискурса.

Что же касается политического кредо всего марксизма, то оно сформулировано в известных “Тезисах о Фейербахе”: “Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его” (Там же. С. 4). Не случайно именно эти слова начертаны в качестве эпитафии на памятнике К. Марксу на Хайгетском кладбище в Лондоне.