Политико-правовые идеи

Каждый, передавая в общее  достояние и ставя под единое высшее руководство общей воли свою личность и все свои силы, превращается в нераздельную часть целого. Последствия  общественного договора, по Руссо, таковы: "Немедленно вместо отдельных лиц, вступающих в договорные отношения, этот акт ассоциации создает условное коллективное Целое, состоящее из стольких членов, сколько голосов насчитывает  общее собрание. Это Целое получает в результате такого акта свое единство, свое общее я, свою жизнь и волю. Это лицо юридическое*, образующееся, следовательно, в результате объединения всех других, некогда именовалось Гражданскою общиной, ныне же именуется Республикою, или Политическим организмом: его члены называют этот Политический организм Государством, когда он пассивен, Сувереном, когда он активен, Державою – при сопоставлении его с ему подобными. Что до членов ассоциации, то они в совокупности получают имя народа, а в отдельности называются гражданами как участвующие в верховной власти и подданными как подчиняющиеся законам Государства".

*В оригинале "person publique", т. е. публичная персона или  публичная личность.

Обосновываемая Руссо  концепция общественного договора выражает в целом идеальные его  представления о государстве  и праве.

Основная мысль Руссо  состоит в том, что только установление государства, политических отношений  и законов, соответствующих его  концепции общественного договора, может оправдать – с точки  зрения разума, справедливости и права  – переход от естественного состояния  в гражданское. Подобные идеальные представления Руссо находятся в очевидном противоречии с его же догадками о роли частной собственности и неравенства в общественных отношениях и обусловленной этим объективной необходимости перехода к государству.

Уже первое предложение "Общественного  договора" – "Человек рождается  свободным, но повсюду он в оковах" – нацеливает на поиски путей разрешения этого противоречия с ориентацией  на идеализированные черты "золотого века" естественного состояния (свобода, равенство и т. д.). Подобная идеализация  естественного состояния диктуется  идеальными требованиями Руссо к  гражданскому состоянию, которое должно в новой (политической) форме возместить людям то, "что они якобы  уже имели до образования государства  и чего они, следовательно, несправедливо  лишены в условиях сложившейся неправильной государственности. Таким образом, завышение достоинств прошлого дает руссоистской доктрине надлежащие высокие критерии и масштаб для критики современности и требований к будущему. Кстати говоря, по той же самой логике, но с противоположными целями сторонники абсолютной монархии, напротив, утверждали, что человек рождается бесправным подданным.

В трактовке Руссо современный  ему феодальный строй, критически соотнесенный с буржуазно-демократическими принципами общественного договора, лишается своей  легитимности, справедливого и законного  характера – словом, права на существование: он держится не на праве, а на силе. В плоскости же соотношения  сил проблема, по оценке Руссо, выглядит следующим образом: "...пока народ, принужден повиноваться и повинуется, он поступает хорошо; но если народ, как только получает возможность сбросить с себя ярмо, сбрасывает его – он поступает еще лучше; ибо, возвращая себе свободу по тому же праву, по какому ее у него похитили, он либо имеет все основания вернуть ее, либо же вовсе не было оснований ее у него отнимать". Такой подход, по существу, обосновывал и оправдывал насильственный, революционный путь низвержения феодальных порядков.

Но сила, согласно Руссо, не создает права – ни в естественном, ни в гражданском состоянии. Моральное вообще не может быть результатом физической мощи. "Право сильнейшего" он называет правом в ироническом смысле: "Если нужно повиноваться, подчиняясь силе, то нет необходимости повиноваться, следуя долгу; и если человек больше не принуждается к повиновению, то он уже и не обязан это делать. Отсюда видно, что слово право ничего не прибавляет к силе. Оно здесь просто ничего не значит".

Основой любой законной власти среди людей могут быть лишь соглашения. "Несомненно, – писал Руссо, –  существует всеобщая справедливость, исходящая от разума, но эта справедливость, чтобы быть принятой нами, должна быть взаимной... Необходимы, следовательно, соглашения и законы, чтобы объединить права и обязанности и вернуть  справедливость к ее предмету".

Условия перехода к государству  Руссо трактует следующим образом: то, что отчуждается у каждого  изолированного индивида в пользу образуемого  по общественному договору целого (народа, суверена, государства) в виде естественного  равенства и свободы, возмещается  ему (но уже как неразрывной части  этого целого, члену народа-суверена, гражданину) в виде договорно установленных (позитивных) прав и свобод. Происходит, говоря словами Руссо, как бы эквивалентный "обмен" естественного образа жизни людей на гражданский образ жизни.

Благодаря общественному  договору все оказываются "равными  в результате соглашения и по праву".

Вместе с тем Руссо  отмечает, что "при дурных Правлениях это равенство лишь кажущееся  и обманчивое; оно служит лишь для  того, чтобы бедняка удерживать в  его нищете, а за богачом сохранить  все то, что он присвоил". Не отрицая  самой частной собственности, Руссо  вместе с тем выступает за относительное  выравнивание имущественного положения  граждан и с этих эгалитариетских  позиций критикует роскошь и  излишки, поляризацию богатства  и бедности. В общественном состоянии, считает Руссо, "ни один гражданин не должен обладать столь значительным достатком, чтобы иметь возможность купить другого, и ни один – быть настолько бедным, чтобы быть вынужденным себя продавать; это предполагает в том, что касается до знатных и богатых, ограничение размеров их имущества и влияния, что же касается до людей малых – умерение скаредности и алчности".

В основе общественного договора и правомочий формируемого суверенитета лежит общая воля. Руссо при  этом подчеркивает отличие общей  воли от воли всех: первая имеет в  виду общие интересы, вторая – интересы частные и представляет собой  лишь сумму изъявленной воли частных  лиц. "Но, – поясняет он, – отбросьте  из этих изъявлений воли взаимно уничтожающиеся крайности; в результате сложения оставшихся расхождений получится общая воля".

Вместе с тем суверен, согласно Руссо, не связан собственными законами. Если бы суверен предписал  сам себе такой закон, от которого он не мог бы себя освободить, это, по мысли Руссо, противоречило бы самой  природе политического организма: "Нет и не может быть никакого основного закона, обязательного для Народа в целом, для него не обязателен даже Общественный договор".

Суверен "стоит выше и  судьи, и Закона". Власть суверена, по Руссо, включает в себя его безусловное  право на жизнь и смерть подданных. "Итак, – пишет он, – гражданину уже не приходится судить об опасности, которой Закону угодно его подвергнуть, и когда государь говорит ему: "Государству необходимо, чтобы  ты умер", то он должен умереть, потому что только при этом условии он жил до сих пор в безопасности и потому что его жизнь не только благодеяние природы, но и дар, полученный им на определенных условиях от Государства".

Такой антииндивидуалистической формулировки нет даже у этатиста Гоббса.

В своей идеализированной конструкции народного суверенитета Руссо отвергает требования каких-либо гарантий защиты прав индивидов в  их взаимоотношениях с государственной  властью. "Итак, – утверждает он, – поскольку суверен образуется лишь из частных лиц, у него нет и не может быть таких интересов, которые противоречили бы интересам этих лиц; следовательно, верховная власть суверена нисколько не нуждается в поручителе перед подданными, ибо невозможно, чтобы организм захотел вредить всем своим членам".

Соответствующие гарантии, согласно Руссо, нужны против подданных, чтобы  обеспечить выполнение ими своих  обязательств перед сувереном. Отсюда, по мысли Руссо, и проистекает  необходимость принудительного  момента во взаимоотношениях между  государством и гражданином. "Итак, – отмечает он, – чтобы общественное соглашение не стало пустою формальностью, оно молчаливо всключает в себя такое обязательство, которое одно только может дать силу другим обязательствам: если кто-либо откажется подчиниться общей воле, то он будет к этому принужден всем Организмом, а это означает не что иное, как то, что его силою принудят быть свободным".

В целом общественное соглашение, по словам Руссо, дает политическому  организму (государству) неограниченную власть над всеми его членами. Эту власть, направляемую общей волей, он и именует суверенитетом. По смыслу концепции Руссо, суверенитет един, и речь вообще может и должна идти об одном-единственном суверенитете –  суверенитете народа. При этом под "народом" как единственным сувереном у Руссо имеются в виду все участники общественного соглашения (т. е. взрослая мужская часть всего населения, всей нации), а не какой-то особый социальный слой общества (низы общества, бедные, "третье сословие", "трудящиеся" и т. д.), как это стали трактовать впоследствии радикальные сторонники его концепции народного суверенитета (якобинцы, марксисты и т. д.).

С пониманием суверенитета как  общей воли народа связаны и утверждения  Руссо о том, что суверенитет  неотчуждаем и неделим. Как отчуждение суверенитета от народа в пользу тех  или иных лиц или органов, так  и его деление между различными частями народа, по логике учения Руссо, означали бы отрицание суверенитета как общей воли всего народа.

Народ как суверен, как  носитель и выразитель общей воли, по Руссо, "может быть представляем только самим собою". "Передаваться, – подчеркивает он, – может власть, но никак не воля". Тем самым Руссо, по существу, отрицал как представительную форму власти (парламент или другой законодательный орган в форме народного представительства), так и принцип и идеи разделения верховной, суверенной власти в государстве на различные власти.

Законодательная власть как  собственно суверенная, государственная  власть может и должна, по Руссо, осуществляться только самим народом-сувереном  непосредственно. Что же касается исполнительной власти, то она, "напротив, не может  принадлежать всей массе народа как  законодательнице или суверену, так  как эта власть выражается лишь в  актах частного характера, которые  вообще не относятся к области  Закона, ни, следовательно, к компетенции  суверена, все акты которого только и могут быть, что законами".

Исполнительная власть (правительство) создается не на основе общественного  договора, а по решению суверена в качестве посредствующего организма  для сношений между подданными и  сувереном.

В зависимости от того, кому вручена исполнительная власть (всем, некоторым, одному), Руссо различает  такие формы правления, как демократия, аристократия, монархия. Эти различия в учении Руссо играют подчиненную  роль, поскольку предполагается, что  во всех формах правления суверенитет  и законодательная власть принадлежат  всему народу. В общем виде Руссо  отмечает, что "демократическое Правление  наиболее пригодно для малых Государств, аристократическое – для средних, а монархическое – для больших".

При этом всякое правление  посредством законов Руссо считает  республиканским правлением. "Таким  образом, – подчеркивает он, – я  называю Республикой всякое Государство, управляемое посредством законов, каков бы ни был при этом образ  управления им".

Для поддержания положений  общественного договора и контроля за деятельностью исполнительной власти, по мысли Руссо, периодически должны созываться народные собрания, на которых следует ставить на голосование в отдельности два вопроса: "Первое: угодно ли суверену сохранить настоящую форму Правления. Второе: угодно ли народу оставить управление в руках тех, на кого оно в настоящее время возложено".

Народ, по Руссо, имеет право  не только изменить форму правления, но и вообще расторгнуть само общественное соглашение и вновь возвратить себе естественную свободу.

Руссо различает четыре рода законов: политические, гражданские, уголовные  и законы четвертого рода, "наиболее важные из всех", – "нравы, обычаи и особенно мнение общественное". При этом он подчеркивает, что к  его теме общественного договора относятся только политические законы.

Цель всякой системы законов  – свобода и равенство. Свобода, подчеркивает Руссо, вообще не может  существовать без равенства. "Именно потому, что сила вещей всегда стремится  уничтожить равенство, сила законов всегда и должна стремиться сохранять его".

В духе Монтескье и других авторов Руссо говорит о необходимости  учета в законах своеобразия  географических факторов страны, занятий  и нравов народа и т. д. "Кроме  правил, общих для всех, каждый народ  в себе самом заключает некое  начало, которое располагает их особым образом и делает его законы пригодными для него одного". И следует  дождаться поры зрелости народа, прежде чем подчинять его законам: "Если же ввести законы преждевременно, то весь труд пропал". С этих позиций он критикует Петра I за то, что он подверг  свой народ "цивилизации чересчур рано", когда тот "еще не созрел для уставов гражданского общества"; Петр "хотел сначала создать  немцев, англичан, когда надо быть начать с того, чтобы создавать русских".

Законы – необходимые  условия гражданской ассоциации и общежития. Но создание системы  законов – дело великое и трудное, требующее больших знаний и проницательности для достижения союза разума и  воли в общественном организме. Это "порождает нужду в Законодателе", под которым имеются в виду учредители государств, реформаторы  в области политики, права и  морали.

Законодательную власть Руссо  характеризует как "сердце Государства". "Не законами живо Государство, –  пишет он, – а законодательной  властью. Закон, принятый вчера, не имеет  обязательной силы сегодня; но молчание подразумевает молчаливое согласие, и считается, что суверен непрестанно  подтверждает законы, если он их не отменяет, имея возможность это сделать":

Своим учением о законе как выражении общей воли и  о законодательной власти как  прерогативе неотчуждаемого народного  суверенитета, своей концепцией общественного  договора и принципов организации  государства Руссо оказал огромное воздействие на последующее развитие государственно-правовой мысли и  социально-политической практики. Его  доктрина стала одним из основных идейных источников в процессе подготовки и проведения французской буржуазной революции, особенно на ее якобинском этапе.