Теории власти

Весь массив идей касающихся власти возникающих в том или  ином дискурсе, можно смело разделить  на два типа по характеру выделяемых в них социальных отношений. В  первую очередь, это наиболее традиционная, разработанная и распространенная идея определения власти как отношение  субъект – объект. В целом, наше внимание уже удерживалось в рамках данной идеи, и можно было заметить, что она уходит корнями в глубокую древность и поэтому насчитывает  множество властных теорий, развёртывающие свои дефиниции власти с опорой на данную схему отношений. Не претендуя на всеохватность, выделим следующие традиции: волевая, структурно-функциональная, формально-управленческая и бихевиоризм. Так, волевое понимание власти является традиционным для немецкой мысли. Власть у Гегеля, Маркса, Фихте, Шопенгауэра, Ницше и Вебера рассматривается как потенциальная способность или возможность навязывание своей воли субъекта власти – объекту. Отметим, для примера, что у Ницше – власть есть воля и способность к самоутверждению.¹² У Маркса – это воля господствующего класса, у Вебера - это способность, возможность проводить внутри общественных отношений волю субъекта, вопреки сопротивлению, посредством различных механизмов и техники.

                                 Различные концепции теорий власти

В рамках структурно-функционального  подхода власть рассматривается  как посредник в системе общественных отношений и более того, она  принадлежит не отдельным индивидам, а есть достояние коллектива. Власть здесь выступает как интегрирующий  и регулирующий фактор. Функцией, которой  является мобилизация общественных сил для достижения той или  иной социально-значимой цели. Продолжая  развивать эту идею, Д. Истон акцентирует внимание на способности власти принимать значимые для общества решения, привнося и поддерживая определённые ценности. ¹³

В формально-управленческом подходе власть, как механизм управления и организации, впервые получает свою легитимность и легальность  в правовом дискурсе. В данном случае власть выступает, по большому счету, как  власть государственная, которая содержательно  раскрывается в возможности и  способности доминирующего воздействия  управляемого субъекта на управляемый  объект. С этих позиций власть есть правовая организация социума, а  механизм власти представляет государственно-правовое управление различными видами деятельности. Последний имеет сложную иерархическую  структуру, которая пронизывает  каждое социальное поле, беря свои ресурсы  в «единении народа», где формальный субъект власти – граждане, передают свои властные полномочия официальному агенту – государству.

Так второму типу идей власти свойственно понимание её как  отношения между субъектами. Развенчивая  мифичность объекта, авторы, придерживающиеся этой идеи, утверждают, что власть, это  социальное взаимодействие субъектов, которые с тех или иных позиций  влияют на её модальность, стратегии, знания и режимы функционирования. Что касается объекта, то это лишь специально созданные  техники, с помощью которых один субъект усиливает свою власть благодаря к всё более полному сведению позиции другого субъекта – к позиции объекта. В основном эта традиция представлена двумя направлениями. Первое, коммуникативное, где власть определяется, как вид тотального общения, которое в силу этого не может являться чей-то собственностью. Власть – служит организации согласованных общественных действий, опирающихся, прежде всего, на преобладание публичного интереса над частным. Хабермас считает, что власть является механизмом опосредованного возникновения противоречий между публичной и приватной сферой жизни, обеспечивая при этом воспроизводство естественных каналов коммуникации и взаимодействия между политическими субъектами.

Ко второму направлению  можно отнести концепцию М. Фуко Обращаясь к рассмотрению сущности власти, он отходит от традиционного  понимания, как воздействие субъекта на объект по средствам различных  механизмов, ресурсов и т.п. С этих позиций, власть у Фуко рассматривается  не как совокупность институтов и  аппаратов, а, прежде всего, как множественность  отношений силы имманентных области, где они осуществляются и формируются. В свете этого, власть понимается не как достояние, которое можно  приобрести и использовать, а наоборот – как определённый комплекс стратегических действий с присущими им знаниями, технологиями и техниками. Таким образом, власть не имеет своей собственной экзистенции, она не произвольна и не живёт сама по себе, где каждый может её захватить, удерживать и обладать ею, нет, она рождается в недрах социальной деятельности, существует в виде мышления, действий, мнений и поведения. Сообразно такому пониманию, власть выступает как социальное действие, которое инструментализирует волю группы по отношению к определённой значимой цели.¹⁴

Сложность и многогранность современной социальной организации  требует от исследователя комплексного рассмотрения проблем, он должен осветить её во всех проявлениях и связях. Сугубо прикладные и частные методы анализа больше не могут способствовать получению целостной картины  реальности. Без преувеличения можно  сказать, что такая системность  и комплексность захватила ни одну современную теорию. Так, например, даже такие теории как постструктурализм  и постмодернизм, вокруг которых  разворачиваются основные дискуссии  и которые обвиняют в не системности, не фундаментальности и не упорядоченности, по большому счёту, напротив пронизаны  системным пафосом.

Поэтому, основываясь на этих аспектах реальности власть, следует  рассматривать как некоторую  системную целостность, но в свою очередь, разделённую на различные  властные зоны. В социальном пространство они вписаны не иерархическим порядком, а переплетаются и оказывают взаимовлияние друг на друга. В силу этого, как отмечает Ж. Делёз, власть не пирамидальна, а сегментирована и линейна, она осуществляется посредством смешанности, а не через высоту и даль.¹⁵ Так каждое дисциплинарное пространство независимо друг от друга по своей технике, ритуалам и тактическим целям, в тоже время они смежные и решают одну и туже задачу, функционируют по одной стратегии - «воспитанию послушных и экономически эффективных тел». Каждое поле власти имеют отличительную структуру позиций и систему отношений силы, свои правила и режимы функционировании, свои ресурсы и технологии осуществления и легитимации власти. Очевидно, что власть в том или ином социальном поле скорее является регулятором общественных отношений, как ритуализированный механизм социального общения и поддержания модели сосуществования, чем какой-либо инструмент или вещь. Она выступает как своего рода синергетический принцип самоорганизации человеческой деятельности. Более того, то или иное поле не в состоянии захватить или подчинить другое, т.к. нуждается в его существование, как политика, например, нуждается в экономике, в тоже время экономика нуждается в политике. Кроме этого каждое поле конструирует свое пространство игры, со своими ограничениями и возможностями, в них локализованы целое множество отношений силы приводящих ее в постоянное движение. Таким образом, каждая часть системы постоянно флуктуирует, изменяется, влияет и открывается сама внешнему воздействию.

Осуществляя переход от теории власти непосредственно к теории государственной власти, следует  развести, с методологических позиций, политическую и государственную  власть. Отметим, вслед за Ч. Меррием, то, что современное политическое пространство представлено двумя «полюсами» общественной жизни, в первую очередь это государственная власть, с другой стороны, это неофициальное влияние различных, в большинстве случаев, консолидированных субъектов Такое сосуществование в политическом пространстве наряду с официальным центром власти многих других полюсов сил и соответствующих им зон влияния, было обозначено ещё в трудах Макиавелли, Гоббса, Локка, Руссо и др. В свете этого политическую власть можно обозначить как постоянно изменяющуюся, самоорганизующуюся, многоуровневую, сложную сеть властных отношений, национальных стратегий и практик. Это целое многообразие институциональных и субъективных опор. От того, как взаимодействуют между собой все субъекты политического измерения, каков характер и принципы этих взаимоотношений, будет, несомненно, зависеть состояние и режим функционирования политической системы в целом. Безусловно, центральное место в политической организации общества занимает государственная власть. В отличие от политической, государственная власть характеризуется рядом специфических признаков. Она обладает собственным консолидированным субъектом власти, что выражает её социальную сущность. Имеет неограниченный юридический характер, монопольное право на правотворческую деятельность, как способ организации общественных отношений, правоприменительную, как способ регулирования и контроля. Государственная власть может совершенно легально использовать силовые механизмы, опираясь на специальный аппарат принуждения, при этом имеет единый организационно-оформленный центр принятия управленческих решений, использую не только механизм принуждения, но и экономические, социально-политические, культурно информационные ресурсы. Все перечисленные признаки «прямо вытекают из отличительных черт государства. Они их конкретизируют применительно к организации государственной власти, позволяют отграничить от иных видов социальной власти».

Наделённая определёнными  полномочиями и легитимированная в  правовом дискурсе государственная  власть пронизывает, присутствует в  каждом социальном поле в силу своего административно-управленческого характера. Означая позицию и уполномочивая  своих представителей в каждой точке  социального пространства, через  систему знаний и общую модальность  властных отношений, осуществлять влияние  на общую социальную стратегию. Как  видится, понимать государственная  власть следует не как то, что  даётся или захватывается, её не делегируют или перераспределяют, власть осуществляется в различных напряжённых точках, социальных позициях, в которых группа или отдельный субъект захватываются  властью. Лишь социальная позиции открывает  субъекту весь арсенал власти и ее ограничения, где он приобретает  не свободу действий, а реальную возможность оказывать влияние  на действие, стратегию и современную  практику. Так «… сама субъективность есть идеологема власти: не мы присваиваем себе власть, а она нас присваивает и дарует нам чувство обладания. Другими словами, субъект власти возникает как знак ее мистификации, исчезновения, как знак ее не подвластности не чему вне себя». ¹⁶

Современная теория власти в свете  теоретико-методологических исследований

Если преломить Кантово  выражение о бесконечном поиске определения права, через властную проблематику, то можно с уверенностью сказать, что вся гуманитаристика обречена на постоянный поиск определения, значимости и роли власти в социальной жизни общества.

Весь исторический путь развития человека свидетельствует о том, что от того, как понимается власть, какой смысл вкладывается в это слово, зависит в целом и социальная организация общества. Не случайно Б. Рассел считал, что “власть” является  одним из фундаментальных понятий, на основе которого выстраиваются все политико-правовые концепции и доктрины.¹⁷ Поэтому насколько чётко мы сможем определить современную специфику власти, настолько будут “объективны” и наши суждения о современной организации общества. Говоря о дефиниции власти, равно как и о других общенаучных категорий, например, таких как право, закон, государство и т.п. следует отметить их высокую эвристическую значимость для гуманитарной науки. Так, например, определения и понятия в праве не только очерчивают образ того или иного политико-правового явления, но и характеризуют способы и формы осмысления  правового бытия общества в целом. Однако, сегодня, все чаще в периодической литературе можно встретить мнение о том, что при исследование власти и существующих конфигураций властных институций используются интуитивные и теоретически непроработанные представления о ней. Более того, некоторые авторы утверждают, что как таковой власти, в её современном понимании вообще не существует, в силу этого следует, по их мнению, отказаться от этого концепта, заменив его чем-то более “полезным”, хотя и не понятно чем конкретно. Например, Ж. Бодрийяр пишет, что “в сущности, власти не существует: нет и быть не может односторонности силового отношения, на котором держалась бы “структура” власти, “реальность” власти и ее вечного движения. Все это мечты власти в том виде, в каком они навязаны нам разумом”.¹⁸ Действительно в основании исследовательского взгляда на власть, в настоящее время, лежат в основном только её модели и способы осуществления, что отражает современную прагматическую идею правления. Именно в рамках этого подхода в тот или иной исторический отрезок времени высматривается определенный набор реквизитов власти, что способствует реконструкции логики и архитектоники той или иной социальности. Так, объясняя в свете права, власть мы априорно понимаем её как механизм социальной коммуникации, который должен быть органично встроен в юридическую жизнь общества, так или иначе, соответствовать “логике” самой правовой системы. В этом плане механизмы власти весьма часто совпадают с самим правовым регулированием, а в некоторых случаях власть вообще понимается как средство для достижения правовых целей, т.е. не имеет собственного “языка”, а артикулируется в системе социальных отношений посредством права.

В рамках политической теории понимание власти также сужается к технической стороне, т.е. к анализу  эффективных и социально приемлемых, методов для управления коммуникацией. Исследовательский интерес к власти здесь больше вызван прагматикой в ней всегда интересно то, что она может дать, нежели то, что она из себя представляет. При таком понимании “ “очевидность” власти, воплощенной в политических институтах, создаёт опасную иллюзию лёгкости овладения властью. Этот соблазн легкости в свою очередь стимулирует различного рода политический радикализм... Государство представляет собой своего рода “надстройку” над сложной системой технологий власти, располагающихся на более низком, “базисном” уровне; оно - своего рода сгусток властных технологий, сконцентрированных в одной точке, и эту точку действительно легче “взять”, “захватить”, чем преобразовывать всю систему властных технологий или хотя бы оказать некое формирующее, формообразующие влияние на процесс их эволюции”.

Однако общеизвестно, что  в практике власть представляет собой  огромный массив отдельных, конкретных отношений включающие в себя субъективные моменты. В своей обыденности  она представляет нечто не устойчивое, изменчивое, стремящиеся к постоянной трансформации в зависимости  от социального места и пространства. В силу этого техническая сторона  власти подвержена постоянным подвижкам, и сконструировать на ее основе, какое либо цельное ядро власти, остающееся инвариантным в долгосрочной перспективе не представляется возможным. Это в свою очередь приводят к неустойчивости многих теорий. Тем не менее, практика учит нас тому, что все проявления власти вырастают из некой общей сущности, осознание которой влияет на  действия общественных агентов в том или ином социальном поле,  именно это общее позволяет нам классифицировать нечто как “властное”, делает его понятным для нашего мышления.

Все эти дискуссии приводят к тому, что сама категория власти становится в настоящий момент неконструктивной, т.е. перестает обозначать хоть что-нибудь конкретное. Тем не менее, прояснение данного вопроса, по крайне мере для  теории государства и права, представляет эвристический интерес.

Обращаясь к рассмотрению такого социального феномена как  власть нелишне  вспомнить теоретико-методологическую направленность П.И. Новгородцева. Так, он замечает, что исследователь, пытаясь ухватить сущность того или иного феномена, в конце концов, сталкивается с логикой мышления, в рамках которой единичные события действительности ищут тождества с понятиями заключенными в структуру мышления. Действительно, именно через последнее конкретный социальный феномен, как известно, актуализируется в человеческой реальности, в ней он получает своё присутствие и значение, находит тождество и регулярность. Следует помнить, говорит Новгородцев, что “как бы ни была теория связанна с фактами действительности, она всегда есть абстракция; она всегда представляет логическое построение, которое не только отражает, но и преломляет в себе ближайшие исторические впечатления”.¹⁹ Не учитывая особенности исторического мышления, или как бы сказа М.К. Мамардашвили, общую точку зрения на научную проблематику и её объективное содержание, мы будем иметь дело лишь с подобием, подчинённых нашему мышлению событий, соответствующих основным формулировкам, абстрагируюсь от всего непонятного, единичного, упуская из виду различные “обстоятельства и отношения, которые не вошли в первоначальную абстракцию и являлись ее скрытым условием”.