Теории власти

Поэтому, особенно интересным, для современного правоведения становится исследование особого политико-правового  типа властвования, адекватного стилю  мыслидеятельности индивидов в конкретном ментальном поле, а также специфическую процедуру рационализации, в рамках которой формируется значение, роль и понятие того или иного социального феномена.

Опираясь на эти общие  представления, а также на принципы историко-философской методы П.И. Новгородцева, можно предложить определенную исследовательскую направленность при изучении власти, которая опирается на реконструкцию конкретного образа власти, технологий её осуществления и способа властной организации социальной действительности.

Очевидно, что в социуме, понимаемом как конкретное диалогическое  пространство, вырабатываются типизированные черты, которые находят свое отражение  в ментальных представлениях. Эта  совокупность представлений связываются  и переплетаются на основе некоторого образа власти укорененного в самом  фундаменте национального самосознания. Впервые он возникает в коллективном опыте, который объединял тот  или иной народ в каких либо значимых совместных действиях, даруя  ему чувства единства и возможность  самоидентификации. В свою очередь  в ходе политико-правовой практики этот образ оживляется, наполняется  конкретным содержанием, одним словом вторгается в реальность в виде конкретной “идеи власти”, опирающейся на определенные модели и способы адаптации и  развития общества в определенных исторических  условиях, сохраняя его единство, да и саму власть. Соединяясь с практикой, эта идея воскрешает прошлое, предсказывает  будущее, организует настоящее. Таким  образом, власть скорее следует понимать лишь как имя, которое фигурирует в мыслидеятельности людей для обозначения всего комплекса властных отношений связанных с организацией, поддержанием порядка, осуществлением контроля и реализации социально значимых стратегий.

Несомненно, и то, что каждой исторической эпохе свойственен  определенный дискурс власти, порождаемый  и поддерживаемый в рамках определенной социальности, где под дискурсом  понимается условия, которое раскрывает и актуализирует бытие для  субъекта, создаёт особый “фон”, контекст существования реальных феноменов. В свете этого дискурс можно  представить, как особый стиль мышления, действия и высказывания о бытие, характерный для определенной социокультурной  среды, содержащий особую логику объектов и потребностей, когнитивных готовностей  и аксиологических знаний.

Поэтому, для характеристики социальной природы того или иного  феномена, в частности власти, в  тот или иной исторический отрезок  времени, необходимо “погрузится” в  определённое дискурсивное пространство, связывающее традиции и современность, создающее интенциональную направленность восприятия и предпосылки развития определенных социальных феноменов. Важно отметить, что сам дискурс имеет сложную структуру, чья архитектоника складывается из: мета-, мезо- и микро- составляющих; в политико-правовом исследовании власти он раскрывается, соответственно, через: образ, определенную конфигурацию институций и реальную практику.

Образ власти, архитипический порядок, поведенческий опыт,  как мета основа дискурса представляет собой транслируемые ментальные образы, символы, модели и способы осуществления власти, адекватные глубинным основам конкретного общества. Из всех этих элементов образ власти, как идеал, ценностная система, наиболее глубокий, символические представления наиболее поверхностны и подвижны, а модели и способы её осуществления занимают некоторое промежуточное положение.

Вообще, политико-правовое мышление, пытаясь проникнуть в сущность социальных явлений и процессов, опирается  на реальную социокультурную жизнь  общества, которая и является источником формирования образов того или иного  социального феномена. Бесспорно, что  познание, да и сама практика, не может  обойтись без определенных обобщений, которые в принципе являются идеальной  моделью воспринимаемых объектов и  явлений. Так, конкретное историческое условие или социальный фон во многом определяет образ того или  иного политико-правового феномена, оформляет свой неповторимый стиль, национального правового и политического  мышления, а уже в соответствии с последним выстраиваются конкретные модели и механизмы упорядочивания социальных отношений. Поэтому, именно диалогически выстроенный, с учётом историко-культурного фона, специфики  и особенности политического  и правового мышления и действий образ власти позволяет более глубже и последовательно проследить становление и развитие самого властного мышления.

Одним словом на этом уровне необходимо “реконструировать присущий только этому историческому знанию специфический порядок рациональности, отыскать самоорганизующее ядро опыта, способствовать его выявлению в социальности…”. Власть здесь анализируется в качестве глубинных измерений социальности, где властное мышление поддерживается не отдельным государственно-правовым институтом, а в целом системой упорядоченности и контроля в обществе. В силу этого, как “познать власть – это атаковать не столько “те или иные” институты власти, группы, элиту или класс, но скорее технику, формы власти”.

В свою очередь, мезо составляющую дискурса можно рассматривать как  конкретную конфигурацию институций. Последняя представляется через типовые, устойчивые культурные практики, определяющие своеобразные стратегии осуществления политических и когнитивных действие социальных агентов. Например, М. Фуко раскрывает специфику власти с помощью понятия “диспозитив”, представляющий собой матрицу конфигурирования культивированных определённым обществом практик. Диспозитив воспроизводит в своём историческом варианте – “стратегический императив”, способствующий внутри каждой конкретной культуры развертыванию сложившихся в обществе конфигураций осуществления власти. Таким образом, власть не конструируется в качестве “центрированного, субстанционального феномена”, но реализует себя именно посредством функционирования соответствующего диспозитива, пронизывающего собой все уровни и формы властных отношений. “Власть, как пишет Фуко – понимается не как достояние, а как стратегия, что воздействия господства приписывается не “присвоению”, а механизмам, маневрам, тактикам, техникам, действиям. Что следует считать её моделью… власть скорее отправляется, нежели принадлежит; она не “привилегия”, приобретённая или сохраняемая господствующим классом, а совокупное воздействие его стратегических позиций”. В этом смысле, власть можно рассматривать, не как некую субстанцию, погружённую в социальное тело, а как множественность форм свойственные определённому культурному контексту, которые и определяют характер и содержание социального взаимодействия между отдельными индивидами, между индивидом и группой и т.п.²⁰

 

Национальные особенности, специфика властного мышления и  соответственно особые, исторически  сложившиеся универсальные технологии осуществления власти организуют, структурируют, стратифицируют социальное пространство, функционирующее уже как пространство власти со свойственными ему властными  отношениями и иерархической  структурой. Организованное властное пространство призвано сохранять упорядоченность, единство и стабильность социальной общности, а уже в нем отдельный  социальный субъект становится участником властных отношений, вносит свои повороты в понимание власти, способы её осуществления в процессе активно-диалогического взаимодействия. Такая ситуация создает  впечатление того, что конкретный социальный агент, занимающий ту или  иную властную позицию и есть сама власть. Однако, при таком взгляде упускается из виду то, что сам действующий субъект помещен в уже существующее пространство власти и систему властных технологий.

Реальность власти здесь  скорее следует рассматривать как  некоторую системную целостность, но в свою очередь разделённую на различные властные зоны. Каждое поле власти имеет отличительную структуру позиций и систему отношений социальных сил, свои правила и режимы функционировании, свои ресурсы и технологии осуществления и легитимации власти. Кроме этого каждое поле конструирует свое пространство игры, со своими ограничениями и возможностями, в них локализованы целое множество отношений разновекторных сил, приводящих ее в постоянное движение. С синергетической точки зрения можно сказать, что каждая часть властной системы постоянно флуктуирует, изменяется, влияет и открывается сама внешнему воздействию. Одним словом представляет собой специфический самоорганизующийся организм, тем не менее, базирующийся и развивающийся на определённой основе – образе социального порядка, власти и “универсальных” технологий её осуществления, свойственных определенному промежутку времени.

И, наконец, в рамках микро  составляющей дискурса разворачиваются  непосредственно сами властные отношения, складывающиеся в повседневной практике, в которых все властные образы и техники “оживляются”. Это  область, где сеть властных отношений  и стратегий получает свою реальность, где производятся знания и смыслы. Здесь можно выделить две исследовательские  позиции, которые с той или  иной точки рассматривают конкретные отношения власти.

Первая, акцентирует внимание на локальных пространствах власти и свойственных ему техниках, где  может быть управляем и контролируем отдельный индивид. Здесь положение конкретного индивида характеризует его место в сложившейся институциональной конфигурации. Содержательная сторона социальной позиции, в свою очередь, раскрывается через отношение к другим социальным местам, посредством дистанции отделяющею эту позицию от других, а также через информационную насыщенность. Следует заметить, что определённое социальное место, предоставляет субъекту выбор некоторых возможных в этом состоянии альтернатив. В этом ракурсе власть выступает не как то, что даётся или захватывается, её не делегируют или перераспределяют, она осуществляется в различных напряжённых точках, социальных позициях, в которых группа или отдельный индивид захватывается властью. Лишь социальная позиция открывает субъекту весь арсенал власти и ее ограничения.

Второе направление отталкивается  от отдельного субъекта, сознательно  действующего в рамках определенного  социального поля, который  конструирует свой смысловой контекст через  личный опыт и социальную практику. Так, например, М. Фуко настаивает на том, что не может  существовать сетки властных отношений  без некоторого числа “практик себя”, из которых она вырастает, на которые  она опирается и разворачивается. В этих единичных практиках складываются стили существования, которые с развитием, их социальным “отстаиванием” приобретают общественный характер, и именно эти практики конструируют опоры “всепроникающей сетки властных отношений”.²¹

 

 

 

 

 

                                                                Заключение

Можно выделить ряд характеристик, которыми обладает современная государственная  власть, если ее рассматривать через  призму социальных отношений, в сетку  которых последняя органично  «вшита». К таким специфическим  чертам государственной власти следует  отнести императивные, диспозитивный, информативный и дисциплинарный характеры власти. Под императивным характером власти в теории государства  и права понимается совокупность общественных отношений основанных на принципах господства и подчинения, т.е. такие отношения носят ассиметричный  характер. Исходя из принципа федерализма, подобный характер свойственен сфере  государственного управления, где существует четкое формально-нормативное регулирование  отношений между различными органами государственной власти. Далее говоря о диспозитивном характере, следует  отметить, что этот вид отношений  основан на принципах равенства  сторон и установления взаимоотношений, как правило, в гражданско-правовой сфере, между равными субъектами на договорной основе, такому виду, соответственно, присущ симметрический характер отношений. Информативный характер государственной  власти предполагает создание и поддержание  определенных видов знания, являющиеся опорой властной деятельности государственных  органов и должностных лиц. Распространение  информационных потоков формирующих  «образ» и «социальные привычки», через которые воспринимается последняя, а также контроль за комментированием и циркуляцией этих потоков в обществе. И наиболее трудно уловимые, порой неосознаваемые в большинстве случаев властные отношения носят дисциплинарный характер. Подобный вид взаимоотношений, возникающий между государством, его органами, различными институтами и обществом, в настоящее время проработан слабо, этим как видится и объясняется трудность анализа опосредованного, косвенного характера властного влияния государства на общественную систему. В целом этот характер властного влияния начинает формироваться в Европе с XVII – XVIII вв., когда властные отношения распространяются на новые, приватные области человеческого поведения, по средствам таких дисциплин как религия, медицина, образование, территориальное распределение, тюрьмы и педагогический контроль, а так же практик обучения, наказания, психиатрии и др. В рамках которых создаются репрессивные и контрольные элементы, образующие «дисциплинарную власть». Под которой в свою очередь и понимаются определённые техники, трансформирующие отдельных субъектов коммуникации и взаимоотношения в объекты с помощью различных созданных дисциплин, которые очевидно и задают определённую модальность функционирования коммуникативных сетей взаимоотношений, стратегий, техник, и других социальных практик. Подобный подход к властной проблематике не бесспорен и нуждается в дальнейшем развитии, но уже сейчас можно смело сказать, что он открывает новые, куда более глубокие «корни» власти, позволяет привязать теорию к реальности, обличая её стратегии и механизмы.²² Заканчивая эту мысль, следует отметить и то, что в данный момент в научных исследованиях происходит переход к принципиально иной аналитике как государственной, так и в целом власти, позволяющий моделировать ее действительное осуществление. Сегодня очевидно, «что современной отечественной правовой науке ещё предстоит построить адекватную аналитику власти…, которая позволит рассматривать ее сущность в контексте российской социо-правовой реальности, устоявшихся политико-правовых технологий.

                                                              Список литературы

 

1. Керимов Д.А. Методология права: предмет, функции, проблемы философии права. М., 2001
2. Розин В.М. Юридическое мышление. Алматы, 2000
3. Королёв С. А. Бесконечное пространство: гео- и социографические образы власти в России. М., 1997
4. Новгородцев П.И. Кант и Гегель в их учениях о праве и государстве. СПб., 2000
5. Мордовцев А. Ю. Национальный правовой менталитет. Введение в проблему. Ростов н/Д., 2002
6. Подорога В.А. Власть и познание (археологический поиск М. Фуко) // Власть. Очерки современной политической философии Запада. М., 1989
7. Новейший философский словарь. Мн., 2001
8. Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М., 1999

 

 

¹ Розин В.М. Юридическое мышление. Алматы, 2000 С. 191

² Розин В.М. Юридическое мышление. Алматы, 2000 С. 202

³ Королёв С. А. Бесконечное пространство: гео- и социографические образы власти в России. М., 1997 С. 93

⁴ Королёв С. А. Бесконечное пространство: гео- и социографические образы власти в России. М., 1997 С. 123

⁵ Новгородцев П.И. Кант и Гегель в их учениях о праве и государстве. СПб., 2000 С. 228

⁶ Новгородцев П.И. Кант и Гегель в их учениях о праве и государстве. СПб., 2000 С. 119

⁷ Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М., 1999 С. 253

⁸ Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М., 1999 С. 214

⁹ Новгородцев П.И. Кант и Гегель в их учениях о праве и государстве. СПб., 2000 С. 319

¹⁰ Керимов Д.А. Методология права: предмет, функции, проблемы философии права. М., 2001 С. 93

¹¹ Керимов Д.А. Методология права: предмет, функции, проблемы философии права. М., 2001 С. 126

¹² Мордовцев А. Ю. Национальный правовой менталитет. Введение в проблему. Ростов н/Д., 2002 С. 394

¹³ Новгородцев П.И. Кант и Гегель в их учениях о праве и государстве. СПб., 2000 С. 328

¹⁴ Подорога В.А. Власть и познание (археологический поиск М. Фуко) // Власть. Очерки современной политической философии Запада. М., 1989 С. 394

¹⁵ Королёв С. А. Бесконечное пространство: гео- и социографические образы власти в России. М., 1997 С. 173

¹⁶ Подорога В.А. Власть и познание (археологический поиск М. Фуко) // Власть. Очерки современной политической философии Запада. М., 1989 С. 182

¹⁷ Керимов Д.А. Методология права: предмет, функции, проблемы философии права. М., 2001 С. 381

¹⁸ Новгородцев П.И. Кант и Гегель в их учениях о праве и государстве. СПб., 2000 С. 482

¹⁹ Новгородцев П.И. Кант и Гегель в их учениях о праве и государстве. СПб., 2000 С. 300