Возникновение политических партий в СССР

В годы иностранной  военной интервенции и гражданской  войны в зависимости от изменения  политики партий меньшевиков и эсеров по отношению к власти Советов  они то разрешались, то вновь запрещались, переходя на полулегальное положение. Попытки как с той, так и  с другой стороны к условному  сотрудничеству развития не получили.

Новые, гораздо более  основательные надежды на установление многопартийности были связаны со введением  нэпа, когда допускаемая многоукладность  экономики, казалось, могла получить естественное продолжение и закрепление  в политическом плюрализме. И первые впечатления это подтверждали.

На X съезде РКП(б) в  марте 1921 г. при обсуждении вопроса  о замене продразверстки натуральным  налогом, когда нарком продовольствия А.Д.Цюрупа высказался против возрождения  свободной кооперации ввиду преобладания там меньшевиков и эсеров, докладчик  В.И.Ленин возразил ему в более  широком плане: «Разумеется, что  всякое выделение кулачества и развитие мелкобуржуазных отношений порождают  соответствующие политические партии, которые в России слагались десятилетиями  и которые нам хорошо известны. Здесь надо выбирать не между тем, давать или не давать ход этим партиям, - они неизбежно порождаются мелкобуржуазными экономическими отношениями, - а нам  надо выбирать, и то лишь в известной  степени, только между формами концентрации, объединения действий этих партий».

Однако, всего год  спустя, в Заключительном слове по Политическому отчету ЦК XI съезду РКП(б) Ленин сказал прямо противоположное: «Конечно, капитализм мы допускаем, но в тех пределах, которые необходимы крестьянству. Это нужно! Без этого  крестьянин жить и хозяйствовать  не может. А без эсеровской и меньшевистской пропаганды он, русский крестьянин, мы утверждаем, жить может. А кто  утверждает обратное, то тому мы говорим, что лучше мы все погибнем до одного, но тебе не уступим! И наши суды должны все это понимать». Что же произошло  за этот год, чтобы большевики диаметрально изменили свой подход к вопросу о  политическом плюрализме?

На наш взгляд, решающую роль здесь сыграли два  разных, но глубоко связанных между  собой события: Кронштадт и «сменовеховство».

Восставшие в  Кронштадте, как и ранее левые  эсеры, задачу свержения Советской  власти, в чем их обвиняли большевики, не ставили. Среди их лозунгов были: «Власть Советам, а не партиям!»  и «Советы без коммунистов!». Можно  говорить о лукавстве П. Н.Милюкова и В. М. Чернова, подсказавших эти  лозунги кронштадтцам, но они сами в них, очевидно, верили. Реализация же этих лозунгов означала не только ликвидацию монополии РКП(б) на власть или отстранение  ее от власти, но, учитывая опыт только что закончившейся гражданской  войны, -запрещение РКП(б), репрессии  не только в отношении руководителей, но и членской массы, и беспартийных советских активистов. Великодушия  победителей «русский бунт, бессмысленный  и беспощадный», не знал никогда. Для  большевиков это был буквально  вопрос жизни и смерти.

Мирное «сменовеховство» подходило к указанной проблеме с другой стороны. Поставив коренной вопрос: «Что такое НЭП - это тактика  или эволюция?», его деятели давали ответ во втором смысле. По их мнению, НЭП означал начало эволюции советского общества к реставрации капитализма. Отсюда логически должен был бы вытекать следующий шаг большевиков: дополнение многоукладности экономики «политическим  НЭПом» - допущением плюрализма в политике. Как раз этого большевики делать не хотели, справедливо опасаясь, что  на свободных выборах избиратели, припомнив «красный террор», продразверстку и т.д., им в поддержке откажут, вручив власть другим партиям. При этом у такого вотума было важное преимущество перед вооруженным мятежом - легитимность. Думается, поэтому «сменовеховство» больше пугало Ленина, чем кронштадтское  восстание. Во всяком случае, о предостережении  против «Смены вех» он неоднократно говорил  в 1921-1922 гг.

Курс на искоренение  политического плюрализма и недопущение  многопартийности был подтвержден  резолюцией XII Всероссийской конференции  РКП(б) в августе 1922 г. «Об антисоветских  партиях и течениях», которой  все антибольшевистские силы объявлялись  антисоветскими, т.е. антигосударственными, хотя в действительности большинство  их посягало не на власть Советов, а  на власть большевиков в Советах. Против них должны были быть направлены прежде всего меры идеологической борьбы. Репрессии не исключались, но официально должны были играть подчиненную роль.

Организованный  летом 1922 г. процесс Боевой организации  Партии социалистов-революционеров был  призван сыграть прежде всего  пропагандистскую роль. Проводившийся  в Колонном зале Дома Союзов в Москве в присутствии многочисленной публики, иностранных наблюдателей и защитников, широко освещавшийся в прессе, процесс  был должен представить эсеров как  безжалостных террористов. После этого  легко прошел Чрезвычайный съезд  рядовых членов ПСР, объявивший о  самороспуске партии. Затем о своем  самороспуске объявили грузинские и  украинские меньшевики. В литературе последнего времени преданы огласке  факты о роли РКП(б) и ОГПУ в  подготовке и проведении этих съездов.

Таким образом, на многопартийности в 1922-1923 гг. был окончательно поставлен  крест. Думается, с этого времени  можно датировать завершение процесса формирования однопартийной системы, решающий шаг к которому был сделан в 1918 г.

Отстаивая свою монополию  на власть, большевистское руководство  отстаивало свою жизнь. А это не могло  не исказить систему политических отношений, в которых не оказалось места  традиционным средствам политического  разрешения конфликта: компромиссу, блокам, уступкам. Конфронтация становилась  единственным законом политики. И  в убеждении неизбежности этого  воспитывалось целое поколение  политиков.

Политический плюрализм  грозил в Советской России прорваться и другим путем - через фракционность  в самой РКП(б).

Став единственной легальной партией в стране, она  не могла не отразить, пусть и  в опосредованной форме, многообразия интересов, еще более усилившегося с введением НЭПа. То, что фракции  действительно служат основой формирования новых партий, свидетельствует опыт как начала, так и конца XX в. Но представляется, что руководство  РКП(б) заботило больше не это, а угроза «передвижки власти» сначала  к наиболее близкой к правящей группе фракции, а затем - к силам  открытой реставрации. Именно опасением, что внутрипартийная борьба настолько  ослабит руководящий узкий слой партии, что «решение будет уже  зависеть не от него», и были продиктованы суровые меры против платформ, дискуссий, фракций и группировок, содержавшиеся  в резолюциях X съезда РКП(б) «О единстве партии». На протяжении десятилетий  не было в партии большевиков преступления страшней, чем фракционность.

Боязнь фракционности  привела к деформации идейной  жизни партии. Традиционные в среде  большевиков дискуссии стали  рассматриваться как подрыв идейного единства. Сначала в 1922 г. была свернута деятельность партийных дискуссионных  клубов, где высокопоставленные члены  партии имели смелость в своем  кругу делиться сомнениями. Затем  в 1927 г. открытие общепартийной дискуссии  было обставлено сложными условиями: отсутствие в ЦК прочного большинства по важнейшим  вопросам партийной политики, желание  самого ЦК проверить ее правильность опросом членов партии или, если его  потребуют несколько организаций  губернского масштаба. Однако во всех этих случаях дискуссия могла  начаться только по решению ЦК, что  фактически означало прекращение каких  бы то ни было дискуссий.

Прежняя борьба мнений к концу 20-х гг. сменилась внешним  единомыслием. Единственным теоретиком стал генеральный секретарь, этапами  идеологической жизни - его выступления. Это привело к тому, что партия, гордившаяся научной обоснованностью  своей политики, стала называть теорией  последнее указание руководителей, интеллектуальный уровень которых  все более снижался. Марксизмом-ленинизмом стал называться набор догм и банальностей, который объединял с ним лишь орнамент в виде марксистских терминов. Так, Коммунистическая партия утратила еще один существенный атрибут партийности - собственную идеологию. Она не могла  развиваться в условиях отсутствия дискуссий как в своей среде, так и с идейными противниками.

Напротив, ряд новых  партий начала 90-х гг., (Демократическая, Республиканская, социал-демократы  и др.) зародился в недрах дискуссионных  партийных клубов, спонтанно возникших  в КПСС в конце 80-х гг. Однако общий  упадок уровня идейной жизни в  стране коснулся и их. Одна из главных  трудностей большинства современных  российских партий: разработка ясной  идеологической линии, которая была бы понятна народу и могла бы претендовать на его поддержку.

Однопартийность до предела упростила проблему политического  руководства, сведя его к администрированию. Одновременно она предопределила деградацию партии, не знающей политических соперников. К ее услугам были репрессивный аппарат  государства, средства массового воздействия  на народ. Была создана всевластная  всепроникающая вертикаль, работавшая в одностороннем режиме - от центра к массам, лишенная обратной связи. Поэтому процессы, проходящие внутри партии, приобрели самодовлеющее  значение. Источником ее развития были присущие партии противоречия. На наш  взгляд, они характерны для политической партии вообще, но протекали в нашей  стране в специфической форме, обусловленной  однопартийностью.

Первое противоречие - между личной свободой члена партии, его собственными убеждениями и  деятельностью, и принадлежностью  к партии, чья программа, нормативные  акты и политические решения эту  свободу ограничивают. Это противоречие имманентно любому общественному объединению, но особенно остро в политической партии, где от каждого требуется  единство действий вместе с другими  ее членами.

Родовой чертой большевизма  было подчинение члена партии всем ее решениям. «После решения компетентных органов мы все, члены партии, действуем  как один человек», -подчеркивал  В. И. Ленин. Правда, он оговаривался, что  этому должно предшествовать коллективное обсуждение, после чего решение принимается  демократическим путем. Однако на практике это все более становилось  формальным.

Железная дисциплина, которой большевики гордились, обеспечивала единство их действий в переломные моменты истории, в боевой обстановке. Однако это создало традицию приоритета принуждения перед сознательным подчинением. Большинство всегда оказывалось  правым, а личность - изначально неправой перед коллективом.

Это предельно ясно выразил Л.Д.Троцкий в своем  широко известном покаянии на XIII съезде РКП(б) в мае 1924 г.: «Товарищи, никто  из нас не хочет и не может быть правым против своей партии. Партия в конечном счете всегда права, потому что партия есть единственный исторический инструмент, данный пролетариату для  разрешения его основных задач... Я  знаю, что быть правым против партии нельзя. Правым можно быть только с  партией и через партию, ибо  других путей для реализации правоты  история не дала. У англичан есть историческая пословица: права или  неправа, но это моя страна. С гораздо  большим историческим правом мы можем  сказать: права или неправа в  отдельных частных конкретных вопросах, в отдельные моменты, но это моя  партия». Столь откровенный конформизм дал возможность И.В.Сталину снисходительно возразить: «Партия нередко ошибается. Ильич учил нас учить партию руководству  на ее собственных ошибках. Если бы у партии не было ошибок, то не на чем  было бы учить партию». В действительности сам он придерживался тезиса о  непогрешимости партии, отождествлявшейся  с непогрешимостью ее руководства, а еще точнее - собственной непогрешимостью. В ошибках всегда были виноваты другие.

Уже в начале 20-х  гг. сложилась система жесткой  регламентации духовной, общественной и личной жизни коммуниста. Вся  она была поставлена под надзор ячеек  и контрольных комиссий. Созданная  в сентябре 1920 г. в связи с постановкой  вопроса о растущем разрыве между  «верхами» и «низами» партии и  требованием последних возродить  партийное равенство, Центральная, а затем - и местные контрольные  комиссии с самого начала превратилась в партийные суды со всеми их атрибутами: «партследователями», «партзаседателями» и «парттройками».

Особую роль в  насаждении конформизма в партии сыграли генеральные чистки и  частичные проверки личного состава  партии. Прежде всего они ударили  по партийной интеллигенции, которой  в вину можно было поставить не только непролетарское происхождение, но и общественную активность, которая  не вписывалась в предписанные сверху рамки. «Колебания в проведении генеральной  линии партии», выступления в  ходе еще проводившихся дискуссий, просто сомнения были достаточным основанием для исключения из партии. Против рабочих, официально считавшихся главной  опорой и ядром партии, выдвигалось  другое обвинение: «пассивность», под  которой понималось неучастие в  многочисленных собраниях, неумение выступать  с одобрением спущенных сверху решений. Против крестьян выдвигалось обвинение  в «хозяйственном обрастании» и  «связях с классовочуждыми элементами», т.е. как раз в том, что естественно  вытекало из нэпа. Чистки и проверки держали все категории партийных  «низов» в постоянном напряжении, угрожая исключением из политической жизни, а с начала 30-х гг. - репрессиями.

Но и «верхи»  отнюдь не пользовались свободой. Против них выдвигалось обвинение во фракционности. При этом, как оказалось, главная опасность единству партийных  рядов исходила не от фракций, обладавших платформами и групповой дисциплиной, до известной степени налагавших ограничения на их сторонников, а  от беспринципных блоков, на которые  таким мастером был Сталин. Сначала  эта была «тройка» Зиновьева-Каменева-Сталина  против Троцкого, потом блок Сталина  с Бухариным против троцкистско-зиновьевского  блока и, наконец, долго подбиравшееся  Сталиным большинство в ЦК против Бухарина и его «правого уклона». Определенные резолюцией X съезда РКП(б) «О единстве партии» признаки фракционности  к ним не относились. Но потом  начались расправы и с членами  большинства, главным обвинением против которых была связь с фракционерами, действительная или мнимая. Достаточно было когда-либо работать с одним  из осужденных. Даже личное участие  в репрессиях не рассматривалось  как доказательство лояльности к  сталинскому руководству, напротив, оно позволяло свалить вину за них с организаторов на исполнителей.