Экономическая теория преступности

“Одним из способов рассмотрения организованной преступности есть изучение ее как сети фирм, производящих товары и услуги. ...Большинство тех видов  криминальной деятельности, которые  считаются организованными, - героиновый наркобизнес, азартные игры, финансовые махинации, возможно, проституция - фактически включены в торговлю товарами и услугами, которые индивиды хотят купить... На криминальном рынке организованные криминальные фирмы общаются друг с другом и с конечным потребителем, покупающим товары и услуги”.

Многие криминальные фирмы монополизируют поставки некоторых товаров и услуг. “Похоже, что эта монополия больше касается других криминальных фирм, чем конечных потребителей”. Преступную организацию можно рассматривать как “фирму, обладающую монопольной властью предлагать другим криминальным фирмам некий необходимый товар. Вероятно, наиболее важным из таких товаров является капитал”. Например, в героиновом бизнесе товар часто закупается крупными партиями с внесением аванса, что требует крупного капитала. Если источники заемного капитала ограничены, то дающая займ криминальная фирма может взвинтить процентную ставку так высоко, что заемщики будут получать лишь обычный доход на возмещение затрат своего времени и сил. “Таким образом, криминальная фирма может ссужать деньги импортерам героина, а сама вовсе не иметь дела с героином...”. Возможно, существуют монополии и в предоставлении преступным фирмам некоторых других товаров, например “связей” (доступа и информации о коррумпированных чиновниках). “Мы можем ожидать, - пишет автор статьи, - что монополистические криминальные фирмы ведут себя именно подобным образом, потому что... монополизация одной [лишь] стадии производства может дать значительную долю прибыли всей отрасли преступного бизнеса”.

Подход к организованной преступности как к сети фирм помогает также  понять ее географию. Некоторые люди верят, будто существует один огромный преступный синдикат, контролирующий всю организованную преступную деятельность в стране (или даже в мире). Вряд ли так может быть в действительности - от преступного бизнеса не следует  ожидать более широкого размаха, чем от сопоставимых некриминальных видов предпринимательства. “На  самом деле есть основания ожидать, что преступные фирмы более локальны, чем фирмы некриминальные”. Если, например, обычная фирма может расширять свой бизнес, сообщая покупателю информацию при помощи торговой марки, то для криминальных фирм это невозможно. П. Рубин считает маловероятным, что в США действительно существует “общенациональный преступный синдикат, известный как Мафия, щупальца которого находятся во многих крупных городах”. Пол Рубин скептически относится и к приписыванию организованной преступности едва ли не всех видов деятельности. Считается, что мафия контролирует порнобизнес; однако трудно понять, почему организованная преступность выбрала бы инвестиции в этот вид легального предпринимательства, если можно найти менее заметные виды деятельности.

Впервые подход к организованной преступности как к монополии был предложен  Дж. Бьюкененом. Он отметил, что “уменьшениеорганизованной преступности может не совпадать с уменьшением преступности”. При таком подходе деятельность полиции, попустительствующей монополизации преступной деятельности, может быть на самом деле “социально продуктивной”; возможно, есть смысл, чтобы полиция поддерживала преступную монополию, поскольку это послужит снижению преступности.

Рекомендации для правоохранительной политики

Сдерживание преступности. Наиболее важным результатом экономического подхода является вывод, что увеличение вероятности ареста и длительности срока заключения удерживает от преступления.

Основной вопрос, который здесь  следует уточнить, - это насколько  сильным должно быть сдерживание.

Во-первых, следует определить желаемый с точки зрения общества уровень  преступности. В принципе общество могло бы иметь сколь угодно низкий уровень преступности, если бы оно  решило тратить достаточно много  средств на полицию, суды, тюрьмы и  т. д. Однако интересам общества больше соответствовал бы иной подход: “…нам  следует тратить деньги на предотвращение преступлений, исходя из того, чтобы  каждый доллар, затраченный на предотвращение преступлений, давал бы столько же... пользы [utility], сколько и доллар, потраченный в любом другом направлении”.

Во-вторых, следует выбрать приоритетный метод поддержания желаемого  уровня преступности. Сдерживать преступность можно, просто увеличивая длительность заключения и суровость наказаний. Однако, как указал Джордж Стиглер в своей статье “Оптимум правоохранительной деятельности”, “для предельного сдерживания необходимы и предельные затраты”. Кроме того, усиление наказаний за одни преступления может оказать нежелательное влияние на другие виды преступлений. Если, например, наказание за грабеж сделать таким же, как и наказание за убийство, то мы уменьшим число грабежей, но зато возрастет количество ограблений, во время которых бандиты убивают ограбленных. Так называемый закон Линдберга, согласно которому похищение детей стало караться смертной казнью, возможно, и уменьшил число похищений детей, но в свою очередь привел к увеличению числа случаев, когда похищенные оказывались убиты.

Другой вопрос, требующий уточнения, - вопрос о “правах” обвиняемого.

Ряд решений Верховного суда США  в 1950 - 1960-е гг. увеличил права преступников и оказали тем самым влияние  на рост уровня преступности. Многие преступники, которые при иных обстоятельствах  были бы осуждены, получили возможность  избежать наказаний. Вместе с тем  избежали несправедливого наказания  некоторые ложно обвиненные. “Все, что делает более вероятным осуждение  преступника, делает также более  вероятным тюремное заключение невиновного. Все, что делает более вероятным  оправдание невиновного, может также  сделать более вероятным оправдание преступника”. П. Рубин указывает на необходимость соблюдать определенный баланс издержек и выгод, хотя это очень затруднительно, поскольку отнюдь не просто оценить, насколько полезно для общества ограничение полномочий полиции, в результате которого настоящие преступники могут избежать справедливого наказания.

Большинство осужденных преступников отбывают наказание в форме тюремного заключения, что экономически весьма неэффективно. “Преступник, находящийся в тюрьме, не способен быть производительным, он наносит [обществу] определенные издержки, хотя никто не получает в результате никакой выгоды”. Следовательно, в качестве меры наказания более эффективно использовать денежные штрафы, чем тюремное заключение. Проблема заключается в том, что у большинства преступников мало денег. Тем не менее, согласно исследованиям Гэри Беккера, “штрафы более эффективны, чем тюремное заключение, поскольку при применении штрафа нет социальных чистых потерь (social dead-weight loss)”. Штрафы являются стандартным способом наказания за так называемые беловоротничковые преступления. Некоторые видят в этом снисходительность к богатым, однако данное явление легко объяснимо тем, что у “беловоротничковых” преступников есть деньги, и потому используется более эффективная мера наказания. Желательно, чтобы при любом сроке тюремного заключения была возможность замены его на определенный штраф, что создавало бы для осужденного эквивалентный дискомфорт, но не порождало побочных издержек.

Деятельность  судов. Большинство уголовных дел не доходят до суда - они улаживаются некоторым образом при “ссылке на взаимное согласие” (plea bargaining) - в результате “согласованного признания вины”. Возможны ситуации, когда, например, преступник, обвиняемый в избиении, при возможном приговоре в 10 лет признает себя виновным в меньшем преступлении, например в хулиганстве, с гораздо меньшим наказанием. Многие рассматривают подобные соглашения как проявление несовершенства юридической системы.

“На самом же деле, если мы допускаем  рациональное поведение преступ-ников  и обвинителей, мы должны ожидать, что  большинство дел будет ула-жено [именно] при помощи “ссылки на взаимное согласие”. Судебный процесс связан со значительными материальными издержками - и для подсудимого, и для обвинителя. Если стороны могли бы уладить дело “полюбовно”, без обращения в суд, то они бы сэкономили часть своих ресурсов. Основными факторами, определяющими поведение сторон, являются “оценки обвинителем и обвиняемым ожидаемого срока заключения, если дело дойдет до суда”. Пусть, предположим, обе стороны уверены, что обвиняемый может получить 10-летний срок заключения; тогда после “ссылки на взаимное согласие” возможна договоренность о 8 - 9-летнем сроке. Если же обе стороны считают более вероятным судебное оправдание обвиняемого, при “взаимном согласии” обе стороны согласятся на гораздо меньший срок. В суд будут попадать лишь те дела, по которым стороны сильно расходятся в своих ожиданиях по поводу вероятного приговора. Например, “взаимное согласие” невозможно, если обвинитель уверен в 10-летнем приговоре, а обвиняемому кажется более вероятным 2-летний приговор.

На вероятность применения процедуры  “ссылки на взаимное согласие”  влияют и иные факторы. Она тем  вероятнее, чем ниже величина ожидаемого приговора. Обвиняемые, которые накануне судебного процесса проводят время  в тюрьме, чаще соглашаются “уладить дело”, чем обвиняемые, отпущенные под залог. При этом принятие решения  не зависит от виновности (или невиновности) обвиняемого: невиновному, который  с высокой степенью вероятности  может быть осужден, разумнее признать вину в относительно меньшем преступлении.

Деятельность  тюрем. Можно назвать четыре возможные функции тюрем: наказание виновных, изоляция виновных для предотвращения совершения ими новых преступлений, перевоспитание и сдерживание. Наказание есть нравственная категория, и потому обсуждение этого аспекта не входит в компетенцию экономической теории. Изоляция для предотвращения новых преступлений правомерна по отношению к профессиональным преступникам. Что касается перевоспитания, то этот аспект весьма сомнителен. Самой любопытной для экономиста представляется проблема сдерживания.

Есть два различных аспекта  сдерживания, которые часто по ошибке сме-шивают друг с другом. “Заключение  в тюрьму осужденного уголовника может удержать его от совершения преступлений в будущем после  освобождения, либо это заключение может удержать других [людей] от превращения в преступников”. Первый вид сдерживания малоэффективен. “Если верна экономическая модель преступности, уголовный преступник есть рациональный индивид, решивший, что он может максимизировать свое благосостояние криминальным путем. Вероятно, он [заранее] включил в свои расчеты вероятность отбывания тюремного заключения”. Что меняется, когда он выходит из заключения? Во-первых, он становится “меченым”, и потому его некриминальные перспективы хуже, чем были раньше. Во-вторых, в тюрьме он может усвоить от сокамерников дополнительные криминальные навыки. Следовательно, альтернативные издержки преступной деятельности для него уменьшаются, а выгоды преступной деятельности увеличиваются. “Таким образом, если экономическая модель верна, по обеим причинам мы ожидали бы от рационального преступника рецидива”.

Зато в отношении тех, кто  еще не был осужден, надо ожидать  значительного сдерживающего эффекта. “При первоначальном решении, заниматься ли преступной деятельностью, имеет  значение ожидаемый срок заключения; увеличение этого срока может  привести к снижению выгод от преступной деятельности. Таким образом, именно для тех, кто находится на грани превращения в преступника, строгость наказания могла бы служить сдерживающим средством”.

ДЖ. М. БЬЮКЕНЕН.

Американский экономист  Джеймс М. Бьюкенен (лауреат премии имени А. Нобеля за 1986 г.) известен прежде всего как крупнейший специалист в области теории общественного  выбора. Статья о проблемах организованной преступности не принадлежит к основному  направлению его работ, но весьма популярна в научных кругах и  часто цитируется в трудах по экономике  преступлений и наказаний.

I. Организованная  преступность как монопольное  предприятие

Монополия в производстве обычных товаров и услуг социально  неэффективна, поскольку сокращает  предложение. Но “если монополия  в предложении “хороших” товаров  социально нежелательна, монополия  в предложении “плохих” товаров  может быть социально желательной”. Следовательно, “монопольная организация [преступности] социально предпочтительнее конкурентной организации, так как  сокращает общий выпуск [преступлений]” (с. 395).

Концентрацию “организованно-преступного  предпринимательства” (organi-zed crime`s entrepreneurs) объясняют тем, что в этой деятельности относительно высок потенциал прибыли. Предлагаемая автором гипотеза заключается  в том, что “такая монополия социально  желательна, и это должно быть полностью  признано правоохранительными ведомствами, которым следует поощрять или, по крайней мере, не затруднять организацию  такого [монополизированного] производства” (с. 396).

Автор статьи предлагает простую  графическую модель, описывающую  взаимосвязь между защитой правопорядка (law enforcement) и преступностью (crime). Эта  модель позволяет “обсудить в  абстрактном и общем виде социальные преимущества, которые могут быть получены от эффективной монополизации  криминальных действий” (с. 396).

II. Модель взаимосвязи  преступности и правозащиты

Для моделирования взаимосвязей преступной и правовой деятельности автор использует хорошо известную  экономистам кривую реакции (reaction curve), которая применяется в теориях  международной торговли, дуополии и  общественного выбора.

На рисунке на горизонтальной оси отложены ресурсы, используемые для защиты закона, на вертикальной - ресурсы, используемые для криминальной деятельности. (Предполагается, что  масштабы различных видов деятельности определяются именно вложенными в них  ресурсами.) Если бы не было преступлений, то обществу не были бы нужны расходы  на полицию (точка 0). Однако, поскольку  наблюдается использование ресурсов для криминальной деятельности, общество (как коллектив граждан) может  найти выгодным также инвестировать  ресурсы в защиту правопорядка. Защищенная законом деятельность более выгодна, чем частная и независимая  деятельность. Поэтому кривая “законодательной реакции” (enforcement response curve) L идет от точки 0 вверх и вправо.