Издательская и журналистская деятельность Н.М. Карамзина

Карамзин сознательно отказался от обращения к политическим вопросам, он предпочитал не вступать в полемику, в частности, с сатирическими журналами, которые неодобрительно отнеслись к новому журналу сентиментального направления, который, по сути дела, способствовал его утверждению в искусстве.

Но это только на первый взгляд кажется, что журнал Карамзина был чисто литературного направления. Словесность того времени ставила и решала социально-политические проблемы, причем философские и политические трактаты облекались в художественную форму. Карамзин, следуя традиции века Просвещения, смотрел на художественное произведение как на средство пропаганды философских, социальных и политических идей. Но поскольку, по его мнению, сухие и ученые трактаты не привлекут внимания читающей публики, т.к. доступны только небольшому кругу ученых и философов, он считал, что сочинитель должен «сообщать свои нравоучения и понятия о разных вещах, важных для человечества» «в привлекательной одежде»⁹, т.е. живо, занимательно. Поэтому «Московский журнал», несмотря на то, что был рассчитан прежде всего на вкусы дворянского читателя, был интересен и для людей низших сословий.

Н.М. Карамзин в подборе материала для журнала руководствовался не только занимательностью сюжета, но и соответствием идей данного произведения его собственным воззрениям. Надо отдать должное, делал это Карамзин умно, тонко и деликатно. А любознательный и вдумчивый друг-читатель находил в журнале пищу для размышлений. Несомненно, успех журнала определялся не только занимательностью и хорошим литературным языком, но и тем, что в нем затрагивались многие проблемы, волновавшие молодого интеллигента.

В январе 1791 г. вышла первая книга  «Московского журнала» с следующим предуведомлением: «Вот начало – издатель употребил все силы свои, чтобы продолжение было лучше и лучше. Журнал выдавать не шутка, я знаю, однако ж чего не делает охота и прилежность. Множество иностранных журналов лежит у меня перед глазами; ни одного из них не возьму я за точный образец, но всеми буду пользоваться. Читатель увидит в сей первой книжке творения тех поэтов, о которых говорил я в объявлении; и впредь будет их видеть. Путешественник, приятель мой, сообщает свои записки в письмах к семейству друзей своих»¹⁰.

«Рассматривая это издание, - отмечает А.Ф. Смирнов, - нельзя не удивляться искусству молодого издателя, его вкусу, уменью пользоваться иностранными источниками, знанию потребностей общества. Он понял верно, на какой степени образования оно находится, что может быть для него приятно и вместе полезно, чем можно на него подействовать и возбудить его любопытство, и доставил ему в «Московском журнале» такое занимательное чтение, которое, вполне его удовлетворяя, вместе трогало, шевелило, открывало вид в прекрасную, дотоле не изведанную область»¹¹.

В 1866 году М. Погодин назвал первую книжку, «семидесятипятилетнюю старушку», «прародительницею всех нынешних журналов, и вместе с тем эпохою в истории русской литературы, не только журналистики: ею Карамзин собственно начал свою литературную деятельность»¹². М. Погодин дал обзор первого номера журнала, которйы, к сожалению, не дошел до наших дней.  Итак, первая книга открывается стихотворением патриарха нашей словесности Михаила Матвеевича Хераскова под заглавием «Время». За ним следует знаменитое «Видение Мурзы» Державина. За Державиным следует стихотворение самого Карамзина «Послание к Филлиде в день ее рождения».

Стихотворный раздел завершает Дмитриев, который тогда только что вступал на литературное поприще и начинал такое преобразование в языке поэзии, какое Карамзин в языке прозы.

Уже в первом номере в разделе прозы появились «Письма русского путешественника» – легкие, живые, занимательные и вместе вызывавшие на размышление, с анекдотами, встречами, описаниями, которые тотчас привлекли общее внимание и стали для Карамзина началом его славы.. И, наконец, в первом номере журнала был помещен подробный разбор Лессинговой трагедии «Эмилия Галотти», переведенной и напечатанной Карамзиным пред отъездом его за границу. Эта трагедия в Москве была очень популярна и любима зрителем, и, пишет М. Погодин, «можно себе представить, как любопытно было для московских жителей выслушать лекцию Карамзина и о пьесе, и о ее представлении»¹³.

Такова первая книжка «Московского журнала». Нельзя не согласиться, что она составлена очень искусно. Поэтому не сомневаешься, что читатель прочел ее всю, от корки до корни, и, сравнивая с прочими периодическими изданиями того времени, однообразными, тяжелыми, часто грубыми, склонился на сторону нового, молодого писателя, против которого не замедлили восстать в то же время, как обыкновенно случается, и завистливые посредственности.

Последующие книжки «Московского журнала», согласно с предуведомлением, не только не уступали первой, но еще возвышались пред нею в своих достоинствах. «Письма русского путешественника», которых занимательность возрастала более и более, составили их основание. Вместе с ними в журнале постоянно публиковались новые пьесы (например «Фрол Силин»).

В стихотворном разделе «Московского журнала» из номера в номер публиковались произведения Державина, Дмитриева, Нелединского-Мелецкого и, конечно же, как мы отмечали, самого Карамзина.

Раскрывая свою позицию, редактор писал: «Творческий дух обитает  не в одной Европе; он есть гражданин вселенной. Человек везде человек; везде имеет он чувствительное сердце, а в зеркале воображения своего вмещает небеса и землю. Везде натура есть его наставница и главный источник удовольствий»¹⁴.

В плане внимания Карамзина  к проблемам языка, литературы интересна заметка о театре, где поднят вопрос о соотношении живой разговорной речи, с одной стороны, и книжного, литературного языка – с другой. «Жаль, что переводчик (драмы «Граф Ольсбах») употребляет слова сие и оное, что на театре бывает всегда противно слуху. Употребляем ли мы сии слова в разговорах? Если нет, то и в комедии, которая есть представление общежития, употреблять их не должно. Чем слог театральной пьесы простее, тем лучше»¹⁵. Вот такой был «Московский журнал» 1791 года. Он положительно воздействовал на публику, воспитывал эстетические вкусы, формировал более просвещенного и взыскательного читателя.

Но, несмотря на громадный успех журнала, финансовое положение издателя было трудным. От трехсот подписчиков он имел доход в полторы тысячи рублей в год.. Если учесть, что Державину, Дмитриеву, Хераскову надобно было выплачивать пристойные гонорары, то за вычетом издержек на бумагу и тиснение, Карамзину, который вел журнал один, одновременно выступая в роли издателя, редактора, и корректора.

Но дело было не только в трудностях материальных. В конце 1971 года года Карамзин написал вот какое послание к читателям: «Надеюсь, что «Московский журнал» не наскучил еще почтенным моим читателям, решился я продолжать его и на будущий 1792 год. Я издал уже одиннадцать книжек – пересматриваю их и нахожу много такого, что мне хотелось бы уничтожить или переменить. Такова участь наша!... Однако ж смело могу сказать, что издаваемый мною журнал имел бы менее недостатков, если бы 1791 год был для меня не столь мрачен; если бы дух мой спокоен был, прошу читателей моих помнить, что его издает один человек»¹⁶.

Карамзину оставалось только мечтать, что наступит время, когда ему, одиночке-энтузиасту, придет талантливая молодая смена: «Если бы у нас могло составиться общество из молодых, деятельных людей, одаренных истинными способностями; если бы сии люди с чувством своего достоинства, но без всякой надменности, свойственной только низким душам, — совершенно посвятили себя литературе, соединили свои таланты и, при алтаре благодетельных муз, обещались ревностно распространять все изящное, не для собственной славы бескорыстной любви к добру; если бы сия любезнейшая мечта моя когда-нибудь превратилась в существенность: то я с радостью, сердечною радостью удалился бы во мрак неизвестности, оставя сему почтенному обществу издавать журнал, достойнейший благоволения российской публики. В ожидании сего будем делать, что можем»¹⁷.

Но тем не менее журнал процветал, внимание читателей росло, как и число подписчиков. Но в декабре Карамзин неожиданно для публики объявил о прекращении выхода журнала, поблагодарив читателей за внимание и поддержку. Обстоятельства, вызвавшие это решение, достаточно полно изложены М. Погодиным, опиравшимся не только на опубликованные источники, но и устную информацию осведомленных лиц, не во всем объеме до нас дошедшую. М. Погодин правильно отметил, что прекращение журнала связано было с состоянием его издателя, который устал от срочной изнуряющей деятельности, ведь он один вел журнал, сказался душевный надлом (умер его друг А.А. Петров, Н.И. Новиков попал в тюрьму), но были и другие причины не только личного характера.

Несомненно, что прекращение  активной журнальной деятельности свидетельствует о душевном беспокойстве, каком-то надломе, если не кризисе. Это видно и по письмам Карамзина, где скорбь от потери и недугов близких ему лиц раскрывается лишь как одна из причин надлома, и притом не основная. Так, 17 февраля 1793 г. он пишет Дмитриеву: «Отовсюду неприятные вести! Везде горизонт так черен и грозен! Какое время, мой друг! Но, может быть, пройдут тучи; хаос разделится и солнце проглянет…».¹⁸ Таким образом, журнал был предречен и после двух лет регулярных ежемесячных выпусков прекратил свое существование.

В. Г. Березина в статье «Карамзин-журналист» пишет о тех чертах, которые дают возможность считать Карамзина родоначальником «настоящего журнала». По ее мнению, «эти черты следующие: 1) определенное твердое направление, 2) строгий отбор произведений для печати с учетом общего направления издания, 3) разнообразие материала, его опознавательный характер, 4) чувство современности, 5) постоянные отделы и рубрики, 6) хорошая постановка отдела критики, 7) чистый литературный язык, 8) умение говорить с читателем “увлекательно”, “занимательно и живо”»¹⁹.

Карамзин прервал издание просветительского журнала еще и потому, что в Европе и России произошли события, поставившие под вопрос целесообразность к возможность подобной деятельности. По меньшей мере надобно было осмотреться, осмыслить случившееся и принять обдуманное, взвешенное решение.

Но прошло совсем немного  времени, и Карамзин вновь возвращается к издательской деятельности, которая  была делом всей его жизни.

2.2. Появление первых отечественных альманахов «Аглая» и «Аониды»

Прощаясь с публикой в последней книге своего журнала, Карамзин писал между прочим: «Между тем у меня будут свободные часы, часы отдохновения; может быть, вздумается мне написать какую-нибудь безделку; может быть, приятели мои также что-нибудь напишут… Сии отрывки или целые пьесы намерен я издавать в маленьких тетрадках, под именем... например «Аглаи», одной из любезных граций. Ни времени, ни числа листов не назначаю; не вхожу в обязательство и не хочу подписки; выйдет книжка, публикуется в газетах – и кому угодно, тот купит ее»²⁰.

И далее: «Таким образом «Аглая» заступит место «Московского журнала». Впрочем, она должна отличаться от сего последнего строжайшим, т.е. более выработанным слогом; ибо я не принужден буду издавать ее в срок. Может быть, с букетом первых весенних цветов положу я первую книжку «Аглаи» на алтарь граций; но примут ли сии прекрасные богини жертву мою или нет – не знаю. «Письма Русского Путешественника», исправленные в слоге, могут быть напечатаны особливо, в двух частях: первая заключается отъездом из Женевы, а вторая – возвращением в Россию. Драма кончилась и занавес опускается»²¹.

В конце 1793 года Карамзин подготовил к изданию обещанный  читателям сборник «Аглая». В него в основном вошли произведения Карамзина: «Что нужно автору?» «Нечто о науках, искусствах и просвещении», «Цветок на гроб моего Агатона», повесть «Остров Борнгольм» и отрывок из «Писем русского путешественника» под названием «Путешествие в Лондон».

На наш взгляд, интересна  статья Карамзина «Что нужно автору?», помещенная в этот сборник, в которой он размышляет о литературном таланте и о качкествах, которые необходимо иметь писателю и журналисту: «Говорят, что автору нужны таланты и знания: острый, проницательный разум, живое воображение и проч. Справедливо: но сего не довольно. Ему надобно иметь и доброе, нежное сердце, если он хочет быть другом и любимцем души нашей; если хочет, чтобы дарования его сияли светом немерцающим; если хочет писать для вечности и собирать благословения народов. Творец всегда изображается в творении и часто – против воли своей. Тщетно думает лицемер обмануть читателей и под златою одеждою пышных слов сокрыть железное сердце; тщетно говорит нам о милосердии, сострадании, добродетели! Все восклицания его холодны, без души, без жизни; и никогда питательное, эфирное пламя не польется из его творений в нежную душу читателя»²².

Этот альманах является прототипом всех наших будущих альманахов. Он был составлен умелой рукой человека, знавшего, что не надо слишком далеко уходить от понимания публики, чтобы нравиться ей. Здесь мы находим несколько восторженных фраз о пользе просвещения, много стихов, рассказы.

Первая книжка «Аглаи»  открывалась стихотворением Карамзина «Приношение Грациям», под ним стояла дата 3 июня 1793 года. В «Приношении Грациям» он объявил о своем новом жизненном принципе: «под мраком черных туч ужасные грозы, носящейся над нами», только искусство составляет отраду в жизни и проливает «светлый луч» в «чувствительные души». В следующей за «Приношением Грациям» статье «Цветок на гроб моего Агатона» он не призывал уже к борьбе со злом, а просто примирялся с его существованием: «Так, мой друг! везде есть зло; но кто в мире и любви умеет жить с собою, тот радость и любовь во всех странах найдет».

Карамзин считает, что, чтобы ужиться в мире, надо руководствоваться не исторически преходящими модными утопиями и мечтами, а христианской нравственностью, чуждаться пороков и не склонять головы перед златом и чинами. Этого достаточно, чтобы жизнь прожить и «дней своих не прекратить железом острым или ядом».

Наверное, кровавый 1793 год, его восприятие в России, и особенно участь Н.И. Новикова, толкнули Карамзина на размышления о судьбах тех людей, которые, не довольствуясь личным счастьем, посвящали свою жизнь служению человечеству.