Автор работы: Пользователь скрыл имя, 04 Ноября 2014 в 02:19, контрольная работа
Идея текста (зачем?): стремление разобраться в вопросе опеки, сиротства и неблагополучных семей. Главную мысль можно было бы сформулировать в нескольких фразах: «Ребенку в семье лучше. Можно отдать малыша в интернат, отобрать родительские права у отца и матери, разрушив семью и повергнув ее в отчаяние и горе, но стоит ли это того, если с семьей можно работать, восстанавливая ее и возвращая в дом счастье?». Идея текста – это, своего рода, положительное побуждение (делай, как мы!), призывающее развивать европейские тенденции работы с семьями.
Мои действия: если бы я оказалась на месте автора текста, я бы поступила точно так же. Проблемно-аналитические тексты – это, пожалуй, одни из самых интересных журналистских работ, так что, если бы мне своевременно стала известна информация о «законе Димы Яковлева» и готовящемся законопроекте, я бы создала нечто похожее на данный текст. Скорее всего, моими первыми шагами стали бы обращения в волонтерскую организацию, службу социальной помощи и органы опеки. Помимо использованных автором текста источников информации, я бы еще пообщалась с многодетными семьями, так как зачастую большое количество детей в семье не позволяет шиковать. Многодетные – очень часто малоимущие семьи, а порой и, как их называют, «неблагополучные».
После принятия «закона Димы Яковлева» проблема сиротства и детского неблагополучия в России стала наконец предметом общественной дискуссии: раз мы не отдаем «бесхозных» детей на Запад, что мы делаем с ними здесь? Более 60 тысяч родителей у нас ежегодно ограничиваются в родительских правах или полностью их лишаются. Пока Госдума планирует создать Министерство по делам сирот и рассмотреть во втором чтении закон об опеке и социальном патронате, «РР» решил выяснить, можно ли спасти семью, которую, по мнению органов опеки, остается только разрушить.
Дверь открывает бабуля. На голове у нее шерстяная шапка, на ногах колготки, на лиловом лице улыбка. Заходим в прихожую и окунаемся в густую душную вонь. В первую секунду ощущение, что ты захлебнулся и дышать теперь нечем. Потом привыкаешь, и можно уже различать отдельные запахи: кошачьей мочи, немытого кобеля, экскрементов, затхлости, перегара, клубящегося вокруг бабули.
— Простыла я, — бабуля убирает под шапку мокрую прядь. — Люба, пришли!
Здесь живет семья Голиковых: Любовь, ее муж Витя, их четверо детей, бабуля в шапке (мать Любы) и домашние питомцы. Поголовье животных точному исчислению не поддается: семь-восемь собак, десять-двенадцать кошек, два кролика, ну и по мелочи — морские свинки, мышки, тараканы. Квартира формально четырехкомнатная, но каждая комната размером с просторный сортир — особенность планировки балашихинской панельной пятиэтажки. Мы заходим в «детскую».
Мы — это психолог Юля, волонтер Алиса из организации «Волонтеры в помощь детям-сиротам» и я. Органам опеки Голиковы дверь уже давно не открывают, но те все равно время от времени прорываются: это их работа. Осмотреть жилищные условия, изъять детей, если условия ненадлежащие, и обратиться в суд.
В кровати четырехлетний мальчик в одних трусах и семилетняя девочка играют с одноглазым котиком. Их девятилетний брат щелкает пультом, пытаясь включить DVD, но пульт не работает. Под ногами хлюпает — возможно, когда-то покрытие было ковровым, но теперь это органика. Обои свисают клочьями. Любовь, голубоглазая круглолицая женщина в бейсболке, любезно предлагает нам сесть на грязное одеяло. У Голиковых суд был уже трижды, и каждый раз детей оставляли в семье — не без помощи волонтеров, которые выступали на стороне защиты. Опека планирует обращаться в суд снова. Впрочем, если Госдума все-таки примет законопроект о социальном патронате, органы опеки должны будут еще и вести с семьей «профилактическую работу, направленную на предотвращение утраты родительского попечения». То есть предполагается, что опека сначала попытается предотвратить собственное требование о лишении прав, а если предотвратить не получится — обратится в суд.
Я смотрю на армию тараканов, идущую по стене, и думаю, что «патронировать» эту семью не имеет смысла. А имеет смысл срочно спасать этих детей, забрать их куда-нибудь — куда угодно — из этой вони и грязи…
Кого мы оставим
— Люба, давай серьезно. Мы поможем с ремонтом, но для этого нужно убрать всю мебель.
— Мебель развалится, — Люба косится на полуистлевший шкаф.
— Вот именно, — кивает психолог Юля. — Поэтому мы тебе другую привезем. А это все на помойку. Хорошо?
Собственно, волонтеры сейчас как раз осуществляют тот самый социальный патронат. И чтобы выиграть следующий суд, и просто чтобы жизнь здесь как-то наладилась. Органы опеки тоже неоднократно требовали, чтобы Голиковы сделали ремонт, — безрезультатно. Но Юля полагает, что если говорить не с позиции силы, а как равный с равным, что-то изменится.
— Теперь про животных. Кого бы ты хотела оставить, а кого пристроить в приют?
Любовь принимается по очереди таскать в комнату своих зверей, чтобы их сфотографировали и вывесили на сайтах вроде «Пса и кота». Первым приводит ротвейлера:
— Я его в лесу нашла, всего кровяного, обстрелянного, думала, помрет. Отсюда я пулю вытащила, а эту, за ухом, так и не вытащила, там шарик, потрогайте.
— Отдаем его?
— Нет, оставляем, кому он нужен, обстрелянный?
Вслед за ротвейлером является отравленная овчарка — Любовь ей делает капельницы. Потом упавшая с высокого этажа кошка. Другая кошка, слепая. Собака, перееханная машиной. Котик, который любит сосать одеяло. Черный кролик. Белый кролик. У каждого зверя есть история, и в каждом случае получается, что именно этого отдать никак невозможно, потому что без Любови он не выживет. Каким-то чудом под ее руками все эти полумертвые твари — пристреленные, прирезанные, сброшенные из окон, раздавленные — действительно оживают. Говорят, летом она выхаживала дома каких-то слизней, которые от жары пересохли… Любовь улыбается, когда показывает нам свою живность. Все остальное время у нее тревожное, недоумевающе-сосредоточенное лицо. Такое бывает у нашего кота, когда мы снимаем с антресолей чемодан. Он понимает, что кто-то куда-то уезжает — но не понимает, кто, зачем и куда. Любовь, по-моему, тоже не понимает, почему у нее хотят забрать ее кошек, собак и кроликов. И почему, если она их не отдаст, у нее заберут детей.
— На время ремонта мы можем тебя с детьми устроить в пансионат. Или снять вам комнату. Как ты больше хочешь?
— Хочу в деревню. Мы в деревню хотим.
В принципе в деревне эта семья смотрелась бы куда органичнее, думаю я. Ну, грязь, ну, босые дети, зато свежий воздух и запаха такого не будет. А кошки бы ловили мышей… Чуть позже волонтеры расскажут мне историю про отца семейства, которого сейчас дома нет. Одно время он работал в деревне, но его выгнали после того, как он пытался спасти телят, которых вели на убой.
На тумбочке у кровати счет за коммунальные услуги на восемьсот тысяч рублей. Старшему мальчику наконец удается запустить DVD.
— «Человек-паук», — мечтательно говорит он.
— Ты уже помешан на этом «Человеке-пауке»! — с чувством выговаривает Любовь. Воспитательный проблеск кажется здесь проявлением подлинного безумия.
Тараканы движутся по стене двумя потоками навстречу друг другу. Однако битвы не происходит: они просто счастливо соединяются в одну стаю. Здесь вообще на удивление мирно. Овчарка вылизывает кролика, которого держит на руках Люба. Практически «лев возлег с агнцем»… Никто здесь никого не кусает, дети делятся друг с другом печеньем, которое мы принесли, играют с котиком и выглядят абсолютно счастливыми. В школу они не ходят, потому что их там обижают. За то, что они плохо пахнут.
— Ой, а что же это с зубами у ребенка? — восклицает Алиса, когда младший мальчик ей улыбается.
— Да вот, — Любовь ловко раскрывает мальчику рот, как только что раскрывала собаке, мальчик так же спокойно терпит. — Зубы сначала поменялись, а потом за две недели все выпали.
Мы смотрим на черные корешки зубов. Потом уходим, а собаки Голиковых бегут за нами по лестнице, а потом по загаженному двору, мимо раскрошенного батона, который Люба кинула птичкам, но который жрут крысы, мимо пьяного мужика с черным опухшим лицом, мимо сломанных качелей и облезлых домов…
Если дети Любы все-таки попадут в приют, они будут «наследственными» сиротами: Любу Голикову в свое время забрали у матери, нынешней бабули, и поместили в приют. И ее муж тоже из приюта. Неизвестно, жила ли в приюте в свое время бабуля, но это вполне вероятно. Какой-то бес разрушает эту семью.
Родовое неблагополучие
— В голове ребенка, живущего в семье, простраивается модель, — говорит психолог Юля. — А какая модель у Голиковых? Неуспешная: их забрали. А интернат — это вообще не модель, а ее отсутствие. Потомственных сирот в России очень много. Мы сейчас пытаемся переломить эту модель для Любиных детей и внуков.
— Но разве детям не опасно жить в такой антисанитарии?
— Позиция опеки как раз такая: сухо, тепло и сыто — это в первую очередь. Я с ними в суде спорила. Эти дети уже выросли в такой обстановке. В этой семье у них есть главное: они чувствуют себя любимыми и защищенными. Вопросы сухости и сытости не являются сейчас для них приоритетом.
— А выпадающие зубы — не приоритет?
— А с зубами так. Государство вроде как говорит: «Давайте мы заберем ваших детей, и тогда мы их вылечим». А почему этого не сделать сейчас? Что Люба услышит, когда приведет ребенка к стоматологу или придет в органы опеки? «Почему у тебя столько кошек?», «Почему твои дети воняют?» Общество не готово толерантно принимать эту семью.
— Но ведь если бы такая семья существовала в Германии, этих детей забрали бы.
— Скорее всего. Только вот в Германии уже давным-давно нет проблемы вторичного сиротства, большинство детей из неблагополучных семей тут же попадают в благополучные. А у нас — в интернаты.
Всю следующую неделю я езжу с волонтерами по неблагополучным семьям, все они живут за МКАД. Семья, в которой мать-инвалид растит восьмилетнюю дочь вместе со своей старенькой мамой, у которой хобби — копаться в помойках. У них тоже собаки и кошки. Семья, в которой шестнадцатилетняя девочка родила ребенка одновременно со своей сорокалетней матерью. Сорокалетняя оставила своего в приюте, а шестнадцатилетняя взяла домой. Теперь сорокалетняя — мать-кукушка и одновременно бабушка. Иногда у нее сносит крышу и она устраивает истерики «дочери-шлюхе». Живут они все втроем на детское пособие. Шестнадцатилетней блондинке мы привозим памперсы, детское питание и тонкие дамские сигареты. Ей повезло, у нее хотя бы есть дом. Кому-то повезло меньше.
— …Познакомилась я с парнем, забеременела, а он меня бросил. Мать меня видеть не хочет и внучку тоже. Но все равно я не хочу, чтобы она знала, что я живу в этом месте, вы мое имя не пишите…
«Это место» находится в Королеве и называется «Теплый дом», одна из структур все тех же «Волонтеров в помощь детям-сиротам». Здесь занимаются еще одной формой соцпатроната — профилактикой отказов в роддоме. У всех здешних обитательниц истории схожие: приехала в Москву на заработки, забеременела, выгнали с работы, прогнали со съемной квартиры, из роддома не знала, куда идти, хотела написать заявление. Приехал психолог от волонтеров, поговорил, решила оставить ребенка.
— Правильно ли вообще убеждать женщину оставить ребенка?
— Задача психолога, выезжающего на отказ, — не убедить мать оставить ребенка, а помочь ей принять осознанное решение — отвечает директор «Теплого дома» Татьяна Богдашова. — Роды сами по себе стресс плюс жизненная неустроенность. Судьбоносное решение принимается в состоянии шока. А нужно объяснить этой женщине, какие еще есть варианты.
— Ходят страшные слухи, что рожениц склоняют к отказу, так как велик спрос на младенцев.
— Куда лучше, чем какие-то криминальные схемы, работают просто изначальные установки медперсонала и сотрудников опеки: у них еще с советского времени уверенность, что госучреждение для ребенка лучше, чем неустроенная по жизни мама, — в учреждении ведь тепло, пятиразовое питание, «специалисты». И никто не задумывается о том, что у ребенка возникает нарушение привязанности и, как следствие, масса других нарушений.
Законоборцы и законотворцы
«Родители, которые
соберутся 9 февраля 2013 года в Колонном
зале Дома союзов, — против ювенальной
юстиции! Наша семья будет сообразна тому,
что завещали нам предки!.. При этом эти
родители поддерживают власть во всем,
что касается «закона Димы Яковлева»!
Отсутствие вывоза наших сирот за рубеж
— благое дело, спасающее детей от особого
рабства!» — вещает Сергей Кургинян в
видеоролике на сайте anti-ju-ju.livejournal.com.
После принятия в сентябре в первом чтении
закона об опеке и патронате «антиююшники»
уже несколько раз выходили на родительские
демонстрации и засыпали Минобр письмами
протеста против вмешательства государства
в дела семьи. На антиювенальный «съезд
родителей» 9 февраля явился даже президент
Путин, который обещал прислушаться к
их мнению в связи с тем, что в законопроекте
«не в полной мере учтены российские семейные
традиции».