Карамзин Н.М. и его творчество

      «Что  ж такое думать доСћлжно?

      Уверяют старики

      (В  этом деле знатоки),

      Что любовь любовь рождает, -

      Сердце  нравится любя:

      Может быть, она пленяет

      Жаром чувств своих тебя;

      Может быть, она на свете

      Не  имеет ничего

      Для души своей в предмете,

      Кроме сердца твоего?

      Ах! любовь и страсть такая

      Есть  небесная, святая!

      Ум  блестящий, красота

      Перед нею суета». 

Но, нет! - говорится  во второй строфе. Девушка вовсе  не любит лирического героя. И больше того, «в сердце ее лед, не кровь». Ответного чувства нет и в помине! И чтобы усилить впечатление от горестной участи влюбленного героя, Карамзин завершит эту строфу сравнением с участью Эхо, древнегреческой нимфы, которая от неразделенной любви к Нарциссу иссохла так, что ничего от нее не осталось, кроме отзвуков голоса:  

      Нет!.. К чему теперь скрываться?

      Лучше искренно признаться

      Вам, любезные друзья,

      Что жестокая моя

      Нежной, страстной не бывала

      И с любовью на меня

      Глаз своих не устремляла.

      Нет в ее душе огня!

      Тщетно  пламенем пылаю -

      В милом сердце лед, не кровь!

      Так, как Эхо, иссыхаю -

      Нет ответа на любовь! 

Сравнение с  Эхо - кульминация стихотворения, то есть его высшая смысловая и эмоциональная  точка. А затем идет финальная часть: последняя строфа, в которой поэт раскрывает себя. Мы догадываемся, что лирический герой - это одновременно и он сам, автор стихотворения. Он переживает подобную ситуацию и делится с читателями своими соображениями по поводу природы любовного чувства:  

      Очарован  я тобою,

      Бог, играющий судьбою,

      Бог коварный - Купидон!

      Ядовитою  стрелою

      Ты  лишил меня покою.

      Как ужасен твой закон,

      Мудрых  мудрости лишая

      И ученых кабинет

      В жалкий БеСћдлам превращая,

      Где безумие живет!

      СчаСћстлив, кто не знает страсти!

      СчаСћстлив  хладный человек

      Не  любивший весь свой век!..

      Я завидую сей части

      И с Титанией люблю

      Всем  насмешникам в забаву!..

      По  небесному уставу

      Днем  зеваю, ночь не сплю. 

Чтобы полнее проанализировать стихотворный текст, важно не пройти мимо упоминающихся в нем мифологических, литературных и географических имен и названия. «Коварный бог Купидон», играющий по своей причудливой прихоти судьбами людей, у древних римлян значился богом любви. Сын Венеры, богини красоты и чувственной любви, Купидон в переводе с латинского языка и означает вожделение, непреодолимую любовную страсть. Бедлам - это дом для умалишенных в столице Англии Лондоне. Понятно, как усложняется смысл вроде бы полушутливой авторской беседы с читателем от введения этого страшноватого образа. Самых мудрых и ученых людей бог любви способен лишить рассудка. Образ Титании отсылает читателя к пьесе Шекспира «Сон в летнюю ночь». И если читатель эту пьесу знает, то драматизм поэтической коллизии стихотворения становится для него очевидным. Шекспировская Титания, царица фей и эльфов, влюбилась в ткача с ослиной головою и ничего не может поделать с могущественным любовным наваждением. С Титанией сравнивает поэт своего лирического героя и себя самого.  

Какой же вывод  напрашивается? Как решается поэтический конфликт? С одной стороны, решение отчетливо звучит в финале:  
 

      Счастлив, кто не знает страсти!

      Счастлив  хладный человек,

      Не  любивший весь свой век!.. 

Но с другой стороны, лирический тон стихотворения  противоречит такому простому и вроде бы очевидному выводу. Ведь герой никогда не откажется от своего чувства, пусть странного и мучительного, но делающего жизнь полной очарования. И не случайна заключительная строка о том, что все происходящее подчинено «небесному уставу».  

Карамзин был одним из первых русских поэтов, который стремился показать любовное чувство в его противоречивой, а то и парадоксальной сложности.  

И все-таки, как  представляется, наиболее интересен  поэт не в любовной лирике, а в  элегических стихотворениях медитативного характера (латинское meditatio - размышление). Там, где он погружается в область метафизических раздумий о жизни и смерти, о течении времени и вечном круговороте времен года в природе. «Осень» (1789), «Выздоровление» (1789), «Волга» (1793), «К соловью» (1793), «Молитва о дожде» (1793), «К Алине. На смерть ее супруга» (1795), «Время» (1795), «К бедному поэту» (1796), «Меланхолия» (1800), «Берег» (1802). В каждом из этих стихотворений - своя индивидуальная лирическая тональность, каждое отмечено попыткой создать эмоциональную атмосферу под стать предмету изображения.  

«Осень» повествует об увядании природы, которое происходит каждый год с неотвратимой неизбежностью. Это увядание печально, но вовсе  не трагично. Потому что с той  же неизбежностью «все обновится весною». Трагична участь человека. Ведь «хладная зима» жизни продолжает приближаться к нему и весною. Природа угасает на малое время, а человек угасает навечно.  

      Осень

      Веют  осенние ветры

      В мрачной дубраве;

      С шумом на землю валятся

      Желтые  листья.

      Поле  и сад опустели;

      Сетуют  холмы;

      Пение в рощах умолкло -

      Скрылися  птички.

      Поздние гуси станицей

      К югу стремятся,

      Плавным полетом несяся

      В горних пределах.

      Вьются  седые туманы

      В тихой долине;

      С дымом в деревне мешаясь,

      К небу восходят.

      Странник, стоящий на холме,

      Взором  унылым

      Смотрит не бледную осень,

      Томно вздыхая.

      Странник  печальный, утешься!

      Вянет природа

      Только  на малое время;

      Все оживится,

      Все обновится весною;

      С гордой улыбкой

      Снова природа восстанет

      В брачной одежде.

      Смертный, ах! вянет навеки!

      Старец  весною

      Чувствует хладную зиму

      Ветхия  жизни. 

В любом сентиментальном  произведении обязательно просматривается  личностный план повествования. Другими  словами, явно или неявно, но исходной точкой изображения картин природы или переживаний человека оказывается субъективный взгляд на них автора произведения. В кульминационной строфе «Осени» помещен образ странника (проекция автора-поэта). Он стоит на холме и печально взирает на бледные краски осени. Композиционно эта фигура разделяет стихотворение на две части. В первой части (четыре начальные строфы) живописно и конкретно выписанный осенний пейзаж. С шумом ветра, срывающего желтые листья с мрачных дубов- великанов. С опустевшими полями и садами. С устремившимися к теплому югу вереницами гусей в высоком небе. С седыми туманами, оседающими в тихой долине, что окаймляет деревенские избы. Во второй части (последние три строфы), которая следует за кульминационной пятой строфой, слово берет сам автор. Он выступает теперь на передний план, потеснив фигуру странника. Это его, авторские, медитации-размышления о несхожести участи обновляющейся и возвращающейся к полноте жизни природы и уходящих в небытие людей.  

Работая над  этим произведением, Карамзин составил метрическую схему стиха и поместил ее в верхней части листа над текстом. Это очень показательно. Поэт задумывался над тем, как самим ритмом строк передать сложное душевное состояние. С одной стороны, безнадежности и потому печали, а с другой, веры в жизнь, в ее обновляющие и возрождающие силы. Противоречивое, необычное ощущение, а раз так, то и стихотворная форма несколько необычна. Необычна ритмика и интонационно-мелодическое звучание стиха.  

Ритм и смысл  стиха всегда тесно связаны. Чтобы  разобраться в их взаимосвязи, позволим себе небольшой экскурс в теорию стиха. Начнем с соотношения метра и ритма в стихотворном произведении. Эти два понятия означают вовсе не одно и то же. Метр (по-гречески metron, то есть мера) - это, собственно, и есть стихотворный размер, которому произведение формально следует. Метр положен в основу стиха, это его изначальная схема, его предполагаемый жесткий каркас. Основные размеры силлабо-тонического стиха: хорей, ямб, дактиль, амфибрахий и анапест. Хорей и ямб - размеры двусложные: когда каждая стопа (то есть повторяющаяся группа слогов в строчках) состоит из двух слогов. Слог принято обозначать знаком, напоминающим перевернутую крышечку: И. Над ударным слогом в стопе ставят знак ударности: Сћ. Таким образом хорей будет обозначаться: (первый слог стопы ударный, второй - неударный). Ямб же схематически будет выглядеть: (первый слог неударный, а второй - ударный). Схемы трехсложных стоп исходят из того же принципа соотношения ударных и неударных слогов в стопе. Только стопа состоит не из двух, а из трех слогов. Дактиль: . Амфибрахий: . Анапест:.  

Поэту при создании стихотворения не просто трудно, но невозможно абсолютно точно выдержать  метрическую схему! В русском  языке количество слогов в разных словах в высшей степени разнообразно: от одного слога до двенадцати, а то и больше. И ударения в словах не закреплены на определенном слоге, как закреплены они, например, в польском или французском языках. В одном слове ударение стоит на первом слоге, в другом - на четвертом и т.д. Вот почему реальное (не образцовое, не компьютерное) стихотворение всегда содержит какие- либо нарушения метрической схемы, положенной в его основание. Чаще всего это пиррихий, то есть пропуск предполагаемого схемой ударения в слоге, или спондей, то есть дополнительное ударение на том слоге, где по схеме его не должно быть. Чем самобытнее и талантливее поэт, тем смелее обращается он с метрической схемой. Он следует ей и одновременно ее нарушает, воплощая индивидуальный замысел своего произведения. Из диалектики следования и нарушений возникает уникальный ритмический рисунок каждого стихотворения, а значит, и неповторимый его смысл.  

Ритм - понятие  и явление гораздо более объемное и сложное, нежели метр. Ритм охватывает собою все сферы жизни и  земной, и космической. Ритмическая  организация литературного произведения приобрела очертания специальной проблемы еще в трудах античных философов и филологов. Ритм соотносился в них с эстетическими идеалами античности: симметрии, гармонии, красоты. Самое точное понимание сути явления предложил Платон, обозначив ритм как «порядок в движении». Все последующие определения ритма будут исходить из этой гениально простой формулы, соединяющей в себе два начала бытия: статику уже найденной формы (приведем в качестве примера упорядоченный метр стиха) и постоянную и неизбежную ее изменчивость. Платон внес в понимание ритма наиболее созвучную его сути идею диалектики. Пройдет время, и другой гениальный мыслитель - Августин - дополнит платоновскую формулировку началом духовным. Он соотнесет ритм с творческой работой интеллекта и духа: «Ритм есть плод работы духа».  

Соотношение метра  и ритма, этих двух главных инструментов в построении стиха, в высшей степени  многообразно. Многообразие объясняется  исторически. Поэзия - искусство древнее, и лежащий в его основании  метр, это, говоря образно, успевший за многие столетия окаменеть и застыть ритм. В силу своей застывшей формы он наполнен традиционной, много раз повторенной семантикой (смысловым значением) и потому поддается точному изучению. Метр, нашедший свое воплощение в стихотворных размерах, это жесткие рамки, довлеющие над ритмом стиха. Метр статичен, ритм динамичен. Метр успел приобрести четкие очертания формы. Ритм, который в данную минуту организует сам процесс творчества, личностен, стихиен, мало предсказуем.