Модернизм как феномен культуры

«Модернизм  и Модерн – понятия схожие по звучанию, однако сильно разнящиеся по смысловому наполнению» [21].

ГЛАВА II. КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ ПОНЯТИЯ «МОДЕРНИЗМ»

В ПЕРСОНАЛЬНЫХ ТЕОРИЯХ 

2.1 Модернистский  стиль и дегуманизация культуры (Х. Ортега– и– Гассет)

Хосе  Ортега– и– Гассет (1883– 1955) – испанский  философ, публицист, издатель. С 1910 по 1936 руководил кафедрой метафизики Мадридского университета, оказав заметное влияние на формирование испанской философской мысли 20 в. Принимал активное участие в политической, жизни до начала гражданской войны, жил “во внутренней эмиграции”, будучи противником франкистского режима. Основал Институт гуманитарных наук (1948), журнал и издательство “Ревиста де Оксиденте”, главной целью которых было ознакомление испанского и латиноамериканского читателя с лучшими произведениями европейских философов и ученых.

Широкую известность получило произведение Ортеги– и– Гассета «Дегуманизация искусства» в нем рассматриваются различные стороны кризиса современной культуры, модернистского направления, он освещает появление «массовой культуры».

Преступим непосредственно к основным идеям, освещенным в «Дегуманизации искусства».

Сам термин «дегуманизация» в буквальном смысле слова означает: отход культуры, искусства, науки и т.п. от духовной и нравственной стороны в жизни человека отсутствие гуманистического начала, гуманистической сущности. Именно этим термином Хосе Ортега– и– Гассет описывай эпоху XX века, где бушевали идеи модернизма.

Хосе  Ортега–и–Гассет ощупывает искусство  с социологической стороны, задаваясь  вопросом: «Отчего новое в искусстве  сопровождается таким оглушительным  неуспехом?» Он ищет и находит причины столь очевидной непопулярности нового искусства в массах. Неуспех молодого искусства – это не случайность, а закономерность.

«Произведения искусства действуют подобно  социальной силе, которая создает  две антагонистические группы, разделяет бесформенную массу на два различных стана людей – большинство (масса)», которая не понимает новое, модернистское искусство, и меньшинство, способное почувствовать это «искусство привилегированных, искусство утонченной нервной организации, искусство аристократического инстинкта» [4].

Дело  в том, что большинство несведущих в искусстве обывателей больше всего  ценит в искусстве его близость к жизни. Чем более искусство  походит на жизнь, тем полнее счастье  среднестатистического человека, вдруг почувствовавшего себя в понятном и родном, и потому чрезвычайно милом его сердцу художественном окружении. А новое искусство, модернистское искусство, по– прежнему далеко от народа.

Любой «новый стиль должен пройти инкубационный  период», период, в который именно для массы этот стиль не понятен.

На вопрос, всякий ли новый стиль сопровождается неуспехом? Нет, Ортега– и– Гассет поясняет, что это не свойственно  искусству, которое избегает уходить  в сторону от реальности, например, романтизм пришелся по душе массам, поскольку он был народным стилем.

Ортега– и– Гассет писал в то время, когда  он мог наблюдать модернизм в  искусстве, тогда время постмодернизма еще не пришло и оттого, возможно, он столь категоричен, говоря о смысле нового искусства. Он тоталитарен в искусстве: «…в основе современной действительности лежит глубокая несправедливость – ошибочно постулируемое равенство людей», он предпочитает видеть отдельно искусство для масс и отдельно для «привилегированных». «Большинству не нравится новое искусство, а меньшинству нравится». Низведение масс по признаку их антихудожественности, невосприимчивости к новому искусству: «Новое искусство характеризуется тем, что делит людей на тех, кто его понимает, и тех, кто не понимает». Поскольку работа писалась в 1927 г., то можно предположить, что идеи господства над миром витали в воздухе, и проникали повсюду – в политику и общественную жизнь: «Это искусство не для человека вообще, а для особой породы людей, которые отчетливо отличаются от прочих» [16].

В чем  же сущность нового искусства? Раз оно не понятно всем, значит оно не стоит на основе человеческого, его фундамент другой. Люди и страсти, говорит Ортега– и– Гассет, это предметы, которыми занимается искусство. Пока искусство играет в них, люди его понимают, но, стоит ему подняться над реальностью, как понимание истончается и рвется как натянутая нить, за которую привязан шаловливый воздушный шар. Ортега– и– Гассет приводит метафору: что воспринимающий произведение искусства как будто смотрит сквозь оконное стекло в сад, т.е. на «люди и страсти», и не замечает стекла, т.е. самого художественного приспособления, сквозь которое он их видит. Конечно, ведь изощренные художественные формы для неискушенного то же, что замутненное стекло, сквозь которое он силится разглядеть что– либо ему интересное. Если ему это удается, он ощущает свою избранность, если нет, – то мы его теряем. Ортега– и– Гассет ничуть не жалеет о такой потере, он радуется, что искусство возвращается на круги своя, становится уделом избранных, узкого «круга ограниченных людей».

«Это  будет искусство для художников, а не для масс людей. Искусство  касты, а не демократическое искусство». Итак, мы видим, что новое искусство  надменно отворачивается от зрителя, его  не интересует успех среди многих, ему важнее прослыть законодателем художественной моды. Оно не боится преобладания эстетики над человеческими образами, оно не боится быть непонятым, ведь это только подтвердит его новизну и отличие от традиций.

Ортега–и–Гассет считает, что искусству невозможно быть направленным одновременно и на красоту художественных форм и на «человечность» восприятия, такое искусство стало бы «косоглазым». Реализм и истинная художественность, по его мнению две вещи несовместные. Нельзя соединить стекло и сад, не повредив в какой– то степени тому или другому.

В новом, модернистском стиле можно увидеть  определенные взаимосвязанные тенденции: 1) тенденцию к дегуманизации искусства; 2) тенденцию избегать живых форм; 3) стремление к тому, чтобы произведение искусства было лишь произведением искусства; 4) стремление понимать искусство как игру, и только; 5) тяготение к глубокой иронии; 6) тенденцию избегать всякий фальши и в этой связи тщательное исполнительское мастерство, наконец; 7) искусство, согласно мнению молодых художников, безусловно чуждо какой– либо трансенденции.

Сущность  модернизма заключается в том, что  оно возвращается к стилю. Ключевым становится слово «стилизация». Стилизация – это деформация реального, его  дереализация. «Стилизация включает в себя дегуманизацию. Нет другого  пути дегуманизации». Попытка оторваться от реальности, не воспроизводить своим творчеством реалий жизни – «самая трудная вещь на свете» [12]. Создать нечто, что не копировало бы «натуры» и, однако, обладало бы определенным содержанием, – это предполагает высокий дар.

Ортега–и–Гассет точно уловил поступь приближающегося  постмодернизма, ведь когда он говорит  об отрыве от реальности, нет более  точного примера, чем пример с  умирающим и наблюдателями (его  женой, доктором, газетным репортером и художником, случайно оказавшимся рядом). Самым далеким от умирающего, от «живой реальности» оказался художник. «Все эти реальности эквивалентны» – уточняет Ортега–и–Гассет. Вот реальность разбивается на множество шариков, каждый из которых не больше и не меньше другого, постмодернисты высыпают их на пол, они прыгают, сталкиваясь в воздухе и еще более затрудняют понимание идеи и мысли художника.

Под модернизмом  обычно подразумевается некое новаторство  в искусстве, новое, идущее вразрез  с традициями, однако с точки зрения науки, модернизм представляет собой несколько художественных тенденций. В их формах природа и традиции подчиняются взгляду мастера, изменяющего видимый мир по своему усмотрению, следуя личному впечатлению, внутренней идее. Тяга к свежей, сиюминутной современности показывает, что модернизм всегда стремится быть на пике новизны. Модернистское искусство вечно обновляется в соответствии с текущими, изменяющимися критериями нового. Поэтому созданные им образцы будущего уходят в прошлое и становятся классикой. Быть всегда немного впереди, всегда в авангарде, такова роль модернизма в искусстве.

Точка сборки в модернизме – «я» субъекта, а объект изображения – сознание и подсознательные сферы человеческой психики. Только сам человек может  быть убежищем для себя самого в мире дисгармонии и хаоса. Абсурдность мира – универсальное состояние в модернизме, а индивидуализм – точка отсчета. Направленность модернизма на инновацию, возведенная в принцип. Всегда против традиций, бунт, поворот, эпатаж.

Созвучием модернизму выступает фраза «возможны варианты». Позже многовариантность приведет к идее пустого знака, как опустевшего гнезда действительности, открытого для вариаций означивания. Модернизм закономерным образом ведет к постмодернизму, в нем содержатся необходимые исходящие предпосылки.

Самое яркое средство выражения новой, модернистской мысли – метафора, а также перевернутый иерархический  порядок элементов искусства. Лучший способ преодолеть реализм – довести  его до крайности, например, взять  лупу и рассматривать через нее  жизнь в микроскопическом плане, как это делали Пруст, Рамон Гомес де ла Серна, Джойс. В модернизме, по мнению Ортеги– и– Гассета перешли от изображения мыслей и изображению идей.

Действительно, искусство и наука таковы, что  по ним в первую очередь можно  судить о переменах в коллективном типе восприятия. Когда меняется главная жизненная установка, человек тут же начинает выражать новое настроение и в художественном творчестве, в творческих эманациях.

Модернисты  в своих работах стремятся  выразить свое ироническое отношение к искусству. Учитывая отношение людей к искусству как к действию человека, которое сможет, спаси весь мир, в новой эре «если и можно сказать, что искусство спасает человека, то только в том смысле, что оно спасает его от серьезной жизни и пробуждает в нем мальчишество». Возврата к прошлому не существует.  

2.2 Переоценка модернизма  в период постмодерна (Ж.– Ф.  Лиотар)

Жан Лиотар (1924– 1998) после опубликования им книги «Состояние постмодерна» (1979, русское издание 1998 г.) стал многими  характеризоваться как основатель постмодернизма. Например, «Жан– Франсуа Лиотар – французский эстетик– постфрейдист, одним из первых поставил проблему корреляции культуры постмодернизма и постнеклассической науки. Он выдвинул гипотезу об изменении статуса познания в контексте постмодернистской культуры и постиндустриального общества» [2].

Лиотар  считает, что во второй половине XX в. в силу ряда причин, в первую очередь  благодаря широкому распространению  информационных технологий, возник новый  тип культуры – постмодерн. Латинское modo переводится как недавно. Постмодерн, следовательно, можно перевести на русский язык как то, что наступило вслед за недавним.

Постмодернистский этап развития искусства Лиотар определяет «как эру воображения и экспериментов, время сатиры. Эстетическое наслаждение отличается бесполезностью: спичкой можно зажечь огонь без всякой цели, чтобы им полюбоваться» [11]. Тогда произойдет разрушение энергии, ее потеря. Так и художник, творящий видимость, напрасно сжигает вложенную в нее силу. Лиотар приводит пример о том, что в мире существует немало вещей, которые ценны сами по себе – он провозглашает единственно великим искусством пиротехнику, «бесполезное сжигание энергии радости». Подобно пиротехнике, кино и живопись производят настоящие, т.е. бесполезные видимости – результаты беспорядочных пульсации, чья главная характеристика – интенсивность наслаждения.

Искусство для Лиотара – превращение  энергии в другие формы, но механизмы  такого превращения не являются социальными  либо психическими. В постмодернизме он видел приоритет беспорядка, свидетельствующем о том, что живописец стремится заменить недосягаемую природу, непостижимую действительность преображенными объектами своего желания.

Философ считает постмодернизм частью модернизма, спрятанной в нем, который ведет свои корни с эпохи Возрождения, и представляет с ним единый тип. Который ярко проявил себя в условиях кризиса гуманизма и традиций эстетический ценностей (прекрасного, возвышенного, совершенного, гениального, идеального), переживаемого модернизмом, необратимого разрушения внешнего и внутреннего мира в абсурдизме.

Согласно  Лиотару, для постмодерна характерно окончательное разрушение принципа универсального языка, «никто не владеет  целым». Возникло много новых языковых игр, кибернетических, логических, математических, так называемых теорий игр и катастроф. Изменился характер знания, старое знание, функционирующее в форме больших рассказов и занятое по преимуществу проблемой истины, вызывает недоверие. Теперь ценность научной информации определяется по степени ее операциональности, это означает, что на первый план вышли критерии эффективности и прибыльности. Люди в качестве «атомов» общества расположены на пересечении прагматических, т.е. жизненно важных для них связей. Эти связи осуществляются в условиях противоборства, агонистики. На смену логике универсальных, незыблемых принципов пришла паралогика (греческое рага означает отклонение).