Антропология США

     К первому  "поколению" "Анналов" принадлежали  отцы-основатели журнала. С самого  начала Блок и Февр открыто  заявили, что их главной целью было обновление исторической науки, выведение ее из затяжного кризиса, истоки которого основатели "Анналов" видели в несостоятельности классического позитивизма в духе XIX в. и тех форм историописания, которые были им порождены. Историческая наука утеряла способность отвечать на вопросы, которые ставило перед ней общество. Она замкнулась в университетских кабинетах и разорвала связь с живой действительностью. В эпоху необычайных достижений точных и естественных наук, история, словно младшая сестра, с завистью глядящая на старших - физику, химию, биологию, создала для себя элементарную единицу наблюдения, аналогичную атому для физики или клетке для биологии, - исторический факт. При этом большинство историков молчаливо признавало, что факт - это событие, произошедшее в общественной сфере. Такое понимание факта вело к тому, что научная история могла по определению быть лишь историей государства, историей "крупных" событий - войн, переворотов, реформ, мирных договоров, и великих личностей - монархов, полководцев и церковных реформаторов. Она ограничивалась изучением публичного измерения жизни человека и некоторых социально значимых культурных форм - искусства, литературы, религии. Прошлое, которое историки-позитивисты модернизировали, не сомневаясь в своей способности познать его, было атомизировано, раздроблено на множество мелких фактов, не имеющих между собой никакой связи[3].    

 Пафос задач, которые  ставили перед собой Блок и  Февр, не исчерпывался борьбой  с традиционной академической  историей. Выступив против искусственного  сужения ее поля и изоляции  исторического знания от смежных  наук (прежде всего экономики  и географии), они создали смелую  по своим масштабам и оригинальности  программу исследований. Их мечтой было создание "тотальной истории", которая, соединив в себе изучение экономики, социальных процессов, культуры, коллективной психологии, смогла бы дать целостную, всеобъемлющую картину истории человеческих обществ, не расколотую на отдельные и не имеющие потому никакого значения факты. От истории-рассказа к истории-проблеме, от описания - к объяснению. "Синтез" - вот одно из слов, которые чаще всего повторял в своих работах Марк Блок. Знаменем журнала в эту эпоху стали экономические и социальные сюжеты (однако нельзя забывать, что социальную историю Блок и Февр понимали крайне широко); изучение истории культуры и коллективной психологии (т.е. истории ментальностей), которым было суждено стать основными темами исследований историков-антропологов, воспринимались тогда как грани более широкой социальной истории. В то же время именно Блоку и Февру принадлежат первые новаторские работы, в которых рассматривались проблемы психологических особенностей людей той или иной культуры на определенном отрезке времени, массовые представления и верования. Тогда же впервые был выдвинуто предположение об исторической изменчивости мышления и мирочувствования человека. Саму науку историю Марк Блок определял как "изучение человека во времени" и сразу же уточнял: не человек, но люди - люди, организованные в классы, общественные группы, т.е. общество.

    Таким образом, одним из основателей французской исторической школы «Анналов», Люсьеном Февром, был сформулирован и экспериментально обоснован метод исследования глубинных слоёв сознания людей иных эпох и культур. Тем самым к историку были предъявлены новые требования. Для того чтобы проникать в сознание людей минувших времён и восстанавливать его структуру, необходимо расширить круг источников, которые могли бы  дать нужные ответы, и интенсивно использовать методики других дисциплин от психологии до лингвистики и семиотики. Быть историком менталитета в высшей степени трудно, не только потому, что такого рода исследование требует вдумчивости и изобретательности, но и вследствие необходимости ориентироваться во многих соседних науках[4].    

 Второе "поколение"  историков, к которому надо  отнести в первую очередь Фернана  Броделя - ученика Люсьена Февра,  возглавившего журнал после ухода  учителя, Шарля Моразе, Робера  Мандру и др. выдвинуло на первый  план экономическую проблематику, разработка которой основывалась  на серийных источниках и количественных  методах (работы Мандру здесь  представляются исключением). Настоящий  переворот в исторической науке  совершила выдвинутая Броделем  концепция существования трех  времен истории: быстрого событийного  времени политической жизни, медленного  времени экономических и социальных процессов и практически неподвижного времени большой длительности ("la longue duree"), изменения, происходящие в котором не осознаются человеком. Следствием этой идеи стал отказ Броделя и его учеников признавать роль в истории отдельного индивидуума и его личной инициативы. Временному забвению была предана история ментальностей, которая вскоре, однако, вновь появилась в недрах т.н. "новой демографической истории" - дисциплины, развивавшейся на стыке природы и культуры, биологии и коллективной психологии. В 40-60-х гг. в ее изучении произошел постепенный переход от собственно демографических сюжетов, связанных с изучением движения населения в отдельных регионах, зависимости этого движения от природных ресурсов и эпидемий, к рассмотрению т.н. "субъективных" демографических факторов: восприятия смерти и возрастных этапов жизни человека (особенно детства и старости), болезней, сексуальности и т.д. Пробудившийся интерес к коллективным представлениям, системам ценностей вновь возвратил школу "Анналов" к разработанной Блоком и в особенности Февром программе исторической психологии[5].     

 Свое наиболее полное  развитие эта тенденция нашла  в трудах историков третьего "поколения"  школы "Анналов" - Жоржа Дюби  и Жака Ле Гоффа, Эманнуэля Леруа Ладюри и Андре Бюргьера, Марка Ферро и Жака Ревеля, Пьера Нора и Франсуа Фюре, Жан-Клода Шмитта и др.   Жак Ле Гофф говорил:    "Можно как угодно относится к этому историографическому течению, но его необходимо знать. Я бы решился на утверждение, что современный историк, независимо от того, какими проблемами он занимается, не может не знать основной продукции "анналовцев" и не интересоваться, что за вопросы они задают источникам и с помощью каких методов получены ими те или иные результаты. Нельзя быть на уровне мировой науки, не обладая подобного рода знаниями, но незачем заниматься историей, если вы не на уровне мировой науки"[6]. Благодаря их работам (при всех методических и даже методологических различиях между ними) история ментальностей - т.е. один из важнейших аспектов той тотальной истории, о которой писали Блок и Февр, - превратилась в историческую антропологию. 
       Историческая антропология - это, с одной стороны, закономерное завершение эволюции понятия ментальности, предложенного основателями журнала "Анналы" Марком Блоком и Люсьеном Февром, а с другой - результат начавшегося в 60-70-х гг. плодотворного взаимодействия историков с этнологами, психологами и лингвистами (аналогичного сближению с географами и экономистами в довоенный период и в 50-е гг.). Андре Бюргьер писал, что "историческая антропология - это история привычек: физических, жестовых, пищевых, ментальных". Слово "привычка" (habitude) здесь понимается гораздо шире, чем это принято в русском языке, и сближается с такими понятиями, как "нравы", "обычаи", "традиции", которые определяют мирочувствование человека и в конечном счете его поведение. Иногда, пользуясь терминологией XVIII в., историческую антропологию характеризуют как историю повседневности или "обиходного сознания". Принципиально важно отметить, что, если для основателей "Анналов" изучение истории привычек и обычаев было лишь средством более глубокого понимания экономической и социальной истории, то для их последователей (третьего "поколения" школы "Анналов") эти сюжеты приобрели самостоятельную ценность.    

 Одно из главных  достижений исторической антропологии  и всей "новой исторической  науки" - это расширение "территории  историка". Впервые он обратил  внимание нате сферы человеческого  бытия, которые ранее считались  второстепенными, не заслуживающими  внимания науки или не подверженными  ходу времени и потому неисторичными  (характер мышления, мир чувств  и эмоций, коллективные представления). Нате вопросы, которые этнология ставила на материале бесписьменных традиционных обществ, исторические антропологи попытались ответить, изучая прошлое исторических цивилизаций Европы и Азии. Естественная для этнолога установка на поиск различий между изучаемой им культурой и модернизированным западным обществом, к которому он принадлежит, в применении к истории оказалась удивительно плодотворной. Она позволила отказаться от подсознательной модернизации прошлого, о которой писал Марк Блок, критикуя традиционную политическую историю. Если одним из главных наваждений позитивистской истории был поиск в прошлом истоков современных явлений (пресловутый "идол истоков"), ограничивавший взгляд исследователя только теми феноменами, аналоги которых он видел в современном ему обществе, историческая антропология ценит более всего различия. Те различия, которые помогают нам понять прошлое, а не подменить его настоящим.    

 В первую очередь  это относится к психологии  людей прошлого, их сознанию и  представлениям, которые традиционная  историография склонна была выносить  за скобки, принимая за аксиому  единство человеческой психики  и ее историческую неизменность. На практике это приводило  к тому, что психологию человека  прошлого историк, не задумываясь,  подменял своей собственной. Историческая  антропология попыталась преодолеть  этот замкнутый круг. Психология  людей изменчива, механизмы их  мышления, восприятие ими окружающего  мира, их неосознанные привычки  и коллективные представления  - могут быть изучены в историческом  срезе. Человек прошлого, за которым  было признано право на уникальность, отличие от вневременного эталона  "человечности", на самом деле  списанного с современников исследователя,  получил право на собственный  голос. Каждая культура уникальна;  это особый, не похожий на наш  и потому труднодоступный нашему  пониманию мир, а не очередной  этап восхождения человечества  к европейскому обществу нового  времени. Отказ от теологических  схем исторического процесса  и упрощенного понимания прогресса  - одна из характерных черт  исторической антропологии.    

 Главным "орудием"  исторической антропологии продолжает  оставаться предложенное Блоком и Февром понятие ментальности, в интерпретации которого между основателями "Анналов" существовали серьезные расхождения.    

Разделяя мысль Э. Дюркгейма  о том, что каждому обществу необходимы обеспечивающие его устойчивость общие  верования и представления, Блок интересовался, прежде всего "наименее осмысленными и наименее выраженными формами ментальной деятельности", повседневными поступками и привычками, "через которые утверждается и обновляется социальная связь". Среди этих недоступных сознанию или слабо осознаваемых простейших практик можно упомянуть заботу о теле и отношении к нему, организацию труда и распорядок повседневных дел, представления о времени и пространстве, которые отражают систему представлений о мире, связывающую воедино самые изысканные плоды трудов мыслителей и ученых с простейшими рассуждениями их безымянных современников.    

Полем, на котором разворачивалось  изучение ментальности, для Блока  было не индивидуальное сознание, а  весь общественный организм в целом. Как писал один из наиболее известных  последователей школы "Анналов" Андре  Бюргьер, именно "эта история привычек, обычаев, всего того, что назвали бы в XVIII в. "обиходным сознанием, "сознанием привычек", это продолжение истории ментальностей в том виде, как она задумывалась М. Блоком, называется сегодня исторической антропологией"[7].

 Таким образом, в данном разделе мы исследуем значение и развитие исторической антропологии. Появления термина «историческая антропология». Связь ее с остальными науками и с антропологией. Из данного раздела мы узнаем, что историческая антропология зародилась во Франции в школе «Анналов» и получила свое развитие в таких странах как Англии, США, Латинской Америке, Франции и Бельгии.

1.2 Историческая антропология М. М. Крома 

  Историческая антропология - это культурно-центрическая парадигма современной исторической науки, применение подходов и методов культурной антропологии для целей и задач изучения истории[8].

   В качестве начальной точки становления исторической антропологии можно рассматривать программную статью Ж. Ле Гоффа 1972 г. «Историк и человек повседневности», в которой автор констатировал сближение истории и этнологии. В декабре 1991 г. Ле Гофф высказался за разведение этих двух направлений: «История ментальностей и историческая антропология никогда не смешивались». Если ментальность ограничена «сферой автоматических форм сознания и поведения», то историческая антропология представляет собой «общую глобальную концепцию истории», объединяя изучение менталитета, материальной жизни, повседневности вокруг понятия антропологии. Таким образом, очень актуальной оказалась в истории повседневности проблема соотношения микро - и макроподходов в исследовании, проблема констатации наличия в современной науке двух программ исторической антропологии. Действительно, становление исторической антропологии и родственных ей направлений стало следствием новой историографической тенденции – потребности «вернуть» человека в историю. 
В целом, антропологический подход приложим к изучению любой из сторон исторической действительности, однако это не означает, что история повседневности представляет собой некий универсальный метод. Кроме того, исторической антропологии присуща некая статичность: в ее рамках трудно учитывать действие долговременных и зачастую разнонаправленных тенденций исторического развития[9].

    Лучше всего историческую антропологию определить как междисциплинарную область, в которой об истории говорят как о становлении человека, а проблемы антропологии надеются решить, вглядываясь во «времена большой длительности» и пытаясь понять и обосновать, что произошло с «человеческой природой» за столетия и тысячелетия исторического развития.

       Так, М. Элиаде, вглядываясь в современного человека, в его архаические глубины, видит в нем ностальгические образы утраченного рая, «внезапно пробужденные музыкой, подчас даже пошлейшим романсом», то прошлое, которое «может быть истолковано на тысячу ладов: оно отражает то, что могло бы быть, но чего не было; в нем сквозит томление всего сущего, становящегося самим собой, только переставая быть чем-то другим; навеянная романсом тоска по иным странам и временам, будь то старое доброе время, Россия с ее бакалейками, романтический Восток, Гаити с киноэкрана, американский миллионер, экзотический принц…». К.Г. Юнг, напротив, погружаясь в архаику, всматривается в будущее. Он констатирует закат эона Рыб, с надеждой вглядывается в перспективу эона Водолея, имеющего «человеческий облик» и со страхом – в символику следующего за Водолеем эона, обозначенного «символом Copricornus (чудища, соединившего в себе черты козы и рыбы, горы и моря, антиномий, созданных из элементов двух животных). Это странное порождение легко принять за прообраз Бога Творца, который противоположен «человеку» – Антропосу» [10].

     Одной из  главных особенностей культурной истории в 1960-1990-е годы стало обращение к антропологии. Это явление выходит за рамки собственно истории культуры: скажем, некоторые специалисты по экономической истории начали заниматься экономической антропологией. Но и тогда извлекаемый ими урок был в основном связан с культурой и указывал на важную роль системы ценностей в производстве, накоплении и потреблении богатств.

      Многие  историки приучились использовать  термин «культура» в его расширенном  смысле. Некоторые, особенно во  Франции, США и Британии, усердно посещали семинары по антропологии, перенимали ее идеи и выработали подход, известный под именем «исторической антропологии», хотя уместней было бы говорить об «антропологической истории». Существенным результатом этого не столь краткого сближения истории и антропологии - и теперь отнюдь не закончившегося, хотя, возможно, уже не столь тесного, - стало использование термина «культура» во множественном числе и во все более расширяющемся смысле[11].

   Классика исторической  антропологии отдает предпочтение  исследованиям четырех авторов: Э. Леруа Ладюри, К.Гинзбурга, Н.З.Дэвис и П.Берка, - на долю которых выпал в 70 – 80-х годах большой успех, прежде всего именно эти работы повлияли на формирование современной исторической антропологии.