Древний Новгород

«Новгородские храмы лаконичны по своим формам. Это искусство простых объемов и больших плоскостей. Ничего лишнего, все сделано просто, деловито и быстро. Именно быстро! В Новгороде были церкви (и каменные, и деревянные), построенные за один день – от основания и до креста. Их так и называли «обыденные», т.е. однодневные. Одна из таких церквей – церковь Андрея Стратилата, построенная в один день, 19 августа, в XIV в. (точно год ее построения неизвестен), стоит и до сих пор. Другие церкви строились обычно за летний сезон» [6; С. 145].

К середине XII в. складываются новые черты в храмовом зодчестве Новгорода. Строительство храмов теперь в большинстве случаев выполняется не по заказу князя, а по желанию и на средства бояр, купцов и простых новгородцев (уличан). В результате формируется особый язык новгородской архитектуры. Церкви становятся небольшими по размерам и скромными по убранству.

В отличие от церквей, построенных по заказу князя, новые  не разделяют прихожан на «избранных»  и остальную массу. В них нет  великолепных каменных хоров, которые  строились для князя с семьей и его приближенных. Скромные деревянные хоры в этих церквях имели служебное значение, а все молящиеся стояли внизу. Вокруг этих небольших церквей сосредотачивается многообразная жизнь Новгорода. В них хранились товары, в них же спасалось имущество прихожан во время пожаров, около храмов устраивались пиры и важные собрания.

4.2. Живопись: фрески и иконы

 

Развитие новгородской архитектуры сопровождалось бурным расцветом монументальной фресковой  живописи. Искусство фрески возникло здесь весьма рано в XII в. Еще во времена строительства Софийского собора его стены расписывали не только иноземцы, но и русские мастера – Стефан, Микула, Радко. Фрески были очень похожи на киевские и содержали много элементов византийской живописи – ее статичность, условность, философскую холодноватость.

«Фрески храма Спаса Преображения на Нередице, возведенного в 1198 г., представляли совершенно иную живопись. Попытаемся представить себе удивительный художественный  ансамбль, заполнивший пространство храма от пола до потолка. Высоко под куполом изображено Вознесение Господне. Между окнами барабана расположись пророки с раскрытыми свитками в руках. На парусах храма помещены фигуры четырех евангелистов – Матфея, Иоанна, Марка, Луки. В центральной апсиде возвышается в полный рост Богоматерь Оранта; к ней с обеих сторон идут русские святые. Чуть ниже изображена Евхаристия, еще ниже – Деисус.  Стены храма обильно расписаны двунадесятыми праздниками и картинами, изображающими события Страстной недели» [13; С. 76].

В отличие от живописи Софийского собора, фрески Нередицы уже не напоминают византийские образы, что свидетельствует о начале этапа самобытности в искусстве Новгорода. Изображенные герои монументальны, но энергичны позы их свободны. Мученики и святые не отгорожены от молящихся стеной отрешенности. Они излучают огромную внутреннюю энергию и словно передают человеку волевой заряд мужества и стойкости. Таков был эстетический идеал, соответствующий духовным и художественным устремлениям новгородцев.

«Самую блестящую страницу в развитие новгородской живописи зрелой поры вписал великий византиец Феофан Грек (30-е гг. XIV в. – после 1405г.), нашедший на Руси свою вторую родину.  В 1378 г. он расписал церковь Спаса на Ильине, фрески которой дошли до нас лишь частично. В куполе изображен Христос Пантократор (Вседержитель) в окружении архангелов и серафимов, сурово взирающий на верующих; пророки – в барабане; евхаристия и святители – в апсиде и др. Но и по сохранившимся фрагментам можно судить о живописной манере мастера: широкие удары кисти, уверенно положенные блики, преобладание красно-коричневых и желтых охр. Характерные черты художественного видения Феофана невозможно понять вне исихазма. Его святые как бы постоянно ощущают присутствие божества. Резкие световые блики, ложащиеся на затененные участки тела, будто освещают святого божественным светом. Но не все в  творчестве Феофана укладывается в рамки исихастской доктрины, например, его стремление подчеркнуть бесконечность расстояния, разделяющего Бога и человека» [1; С. 19].

«Обратимся к памятникам станковой живописи. Ее истоки уходят в XII в., от которого сохранились две великолепные иконы, некогда украшавшие стены величавого Георгиевского собора Юрьева монастыря. Это - изображение святого Георгия в образе воина и знаменитое «Устюжское Благовещение». Обе иконы выполнены в манере византийского письма. «Устюжское Благовещение» написано в канонической традиции и изображает Богоматерь и архангела Гавриила. Их образы полны величия и глубоко символичны. Лик Богоматери подчеркнуто спокоен, излучает нежность и смирение. Черты архангела Гавриила удивительно изящны и изысканы. Жестом Гавриил благословляет Марию и одновременно предсказывает Ей тот трагический земной путь, что предстоит пройти ее великому сыну. Об этом напоминает небольшая фигурка Младенца Иисуса, покоящаяся на груди Богоматери. Перед нами сложнейшая христианская символика, переданная безвестным художником в образах благородных, «очищенных» от намеков материальности. Стоит обратить внимание и на то, что в иконе преобладает плоскостное изображение (обратная перспектива), художественные принципы которого настойчиво разрабатывались древнерусскими мастерами много веков» [13; С. 78].

«Национальные традиции новгородской живописи XIV – XV вв. связаны с несколькими особенностями. Прежде всего, в иконах этого периода произошло «открытие света», когда художники стали использовать насыщенные, яркие и локальные краски, не боясь их контрастных сопоставлений. Постепенно из русской иконописи исчезает философский аристократизм византийского искусства; ему на смену приходит склонность к повествовательности, к подробностям сюжета. Художники Новгорода избегают многозначности смыслов или недоговоренности; им более по душе конкретность мысли и четкость композиционного решения. Иконописные образы наполняются теплотой и незримым светом, источающим гармонию любви. Таковы иконы «Святой Георгий» (конец  XIV в.), «Святой Георгий» (первая половина XV в.), «Отечество» (конец XIV в.). Прав современный исследователь, утверждая что «любая новгородская икона – это целый мир, в котором раскрывается мировосприятие человека той поры, его страстная жажда прекрасного, жажда добра и гармоничных, подлинно человеческих отношений между людьми. Это и повествование, имеющее самое непосредственное отношение к чувствам и заботам людей XIV и XV столетий»» [10; С.143].

Не случайно именно в  новгородской иконе возникают темы, рожденные самой жизнью. Среди  них икона «Деисус и молящиеся  новгородцы», написанная в 1467 г. по заказу богатого новгородца Антипа Кузьмина. В композиции иконы два яруса. В верхнем изображен Деисус из семи  фигур. В нижнем «портрет» бояр Кузьминых, молящихся о «гресех своих». Можно назвать также достаточно древнюю икону «Битва суздальцев с новгородцами», где художник передает назидательную историю междоусобной войны Суздаля и Новгорода, подчеркивая апофеоз праведной победы новгородцев.

Итак, в XIV – XV вв. новгородская иконопись достигает высот своего развития. В ней уходит в прошлое византийский диктат, рождается новое национальное начало.

 

 

 

 

5. Литература и музыка «Господина Великого Новгорода»

 

          Наиболее ранним пластом новгородской литературы было устное народное творчество. Среди обилия древнерусских фольклорных жанров, стоит выделить наиболее самобытный - былину.

Особый цикл песен  и повестей был связан с Великим  Новгородом и среди них – знаменитые былины о Василии Буслаеве и Садко. В новгородских былинах ярко отразились богатство и могущество Великого Новгорода, его внутреннее устройство, смелые и сильные образы новгородцев. Отражением патриотических чувств простых новгородцев является песня о походе новгородцев на помощь Москве во время вторжения Мамая.

«Самый прославленный герой новгородских былин - Садко - торговый гость, великий музыкант-гусляр, бесстрашный мореходец, покоритель сердца Морской Царевны.

Не менее популярным героем преданий был Василий Буслаев. В былинах о нем запечатлелся тонкий народный юмор и некоторая ироничность повествования.

Среди эпических сказаний Новгорода выделяются полные юмора  былины о Госте Терентьище. Этот герой был знаменит своим богатым домом и красавицей женой, которая притворялась больной» [2; С. 89].

Раньше других русских  земель Новгород начинает развивать  местное летописание. Новгородские летописи по своему характеру весьма отличались от киевских с их торжественностью и широтой исторического обозрения. Летописание Новгорода ведется при дворе епископа. Оно не отличается высоким поэтическим стилем и монументальностью тем. Летописцы точно фиксируют события, связанные с новгородской жизнью.

«После изгнания князя Всеволода Мстиславовича летописание в Новгороде приобрело новые черты. Если ранее оно все-таки было связано с Киевом и княжеской властью, то теперь оно выполняется по заказу города и церкви. Из летописей можно узнать об уличных происшествиях, об урожае, раннем громе и затянувшихся дождях, о пожаре и ценах на рынке. Лаконично и в то же время красочно рассказывается о посаднике Якуне, которого раздели «яко мать родила» и сбросили с Великого моста.

Летописец в подробностях воспроизводит картину повседневной жизни города, поскольку сам является ее участником. Дело в том, что новгородские летописи создавались не в тиши монастыря, а в среде белого духовенства, близкого к мирской жизни» [4; С. 51].

         Музыка Новгорода связана с  храмовой культурой. Церковными  песнопениями новгородские распевщики славились всегда. Их имена донесли до нас сохранившиеся летописи. Самое раннее свидетельство относится к XII в. Речь идет об искусстве доместика Антониева монастыря по имени Кирик. Расцвет же новгородской профессиональной музыки связан прежде всего с деятельностью двух братьев - Василием и Саввой Роговыми. Заложив прекрасную школу и оставив учеников, братья перебрались в Москву. Остановимся еще на одном знаменитом музыканте - Иване Шайдуре, который жил и творил уже на исходе средневековой новгородской музыки, в XVI в. В этот период знаменное пение переживало этап мелодического расцвета. Во многих храмах были свои талантливые мастера, создающие все новые и новые песнопения, поражающие искренностью глубиной и широким идущим от сердца мелодическим дыханием. Правда, это цветение имело и негативные последствия для самого знаменного распева: увеличение числа попевок и их вариантов затрудняло их запоминание, а ведь именно по памяти исполнялось большинство древнерусских мелодий.

«Иван Шайдур решил поправить положение и изобрел так называемые киноварные пометы - специальные знаки, которые наносились киноварью (красной краской) на крюковые записи, уточняя движение мелодии. Талантливого новгородца следует считать одним из первых русских теоретиков музыки, так как свои не лишенные практического смысла идеи он изложил в труде "Сказание о пометах, еже пишутся в пении над знаменем", дошедшем до нас в отрывках» [13; С. 78].

В заключение необходимо сказать еще об одном феномене музыкального искусства Новгорода - о колокольном звоне. Колокола были на самых древних храмах города, правда, они не сохранились. Школа новгородских звонарей была известна по всей Руси. Они владели искусством красных, набатных, встречных, проводных, больших и малых звонов. Позднее колокол (прежде всего - вечевой) стал символом вольности Новгородской республики.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Заключение

 

Этот беглый обзор  может лишь очертить самым обобщенным образом богатство новгородской культуры. Этот город который не пережил монгольского нашествия, полнее чем другие города Руси, сохранил исторические ценности как XI – XII, так и XIII – XIV веков. Новгород археологически изучен лучше других городов Руси и Северной Европы. Это позволяет нам, во-первых, представить культуру средневекового города во всей ее полноте и, во-вторых, совершенно самостоятельно осветить историю Новгорода.

«Следует, однако, заметить, что Новгород занимал совершенно особое положение и что подобное культурное богатство вряд ли следует предположить в других древнерусских городах. Это относится как к начальному периоду истории этого города, так и к поздней эпохе, когда Новгород был столицей феодальной республики. Конечно, всюду имелись и общие черты, но если Полоцк и Псков, Киев, Владимир и Суздаль, Галич и Чернигов были бы исследованы так же тщательно, как Новгород, то, вероятно, выявились бы и различия в культурной жизни этих городов. Многие новгородские особенности сохранялись и длительное время после присоединения Новгорода к Московскому государству: новгородские меры, вес, монета» [14; С. 302].

Не будучи типичным русским  городом в среднестатистическом смысле, Новгород представляет собою  пример высокоразвитого средневекового центра с отчетливыми чертами  его изначальной самобытности.

«Куда только не ездили новгородцы, и кого только не было в Новгороде! Новгородские летописи сообщают под 1130 г. о катастрофе новгородских кораблей у берегов Дании. О торговле Новгорода неоднократно совещались между собой ганзейские города. Новгородская торговля достигала Фландрии Франции, интенсивно велась с Любеком и скандинавскими городами. Новгородских художников приглашали расписывать церкви на острове Висбю. Через Владимиро-Суздальскую землю и Астрахань Новгород был связан  с Арабским Востоком, с Персией и Закавказьем. На северо-востоке новгородцы постепенно заселили бассейны Онежского и Белого озер. Они вышли к Белому морю и Ледовитому океану, переваливали через Урал или спускались по Волге. Новгородская церковь Параскевы Пятницы объединяла вокруг себя новгородских купцов, ведших заморскую торговлю. В самом Новгороде стояла «варяжская божница» церковь, был Готский двор и Гарольдов вымол, где приставали иностранные корабли. Церковь Спаса на Ковалеве (1380 г.) расписывала артель сербских мастеров» [6; С. 146].