Холодная война

В соответствии с законом  Голдуотера-Николса (1986) президент Соединенных Штатов обязан публиковать ежегодно Декларацию о стратегии национальной безопасности США. Декларация 1995 г. имела название «Стратегия вовлечения и демократического расширения». Вторая администрация Клинтона поставила во главу угла стратегию «вовлечения и расширения». Теоретическим вкладом государственного секретаря Мэдлин Олбрайт явилось выражение: «Америка — это страна, без которой невозможно обойтись». Она же пообещала, что «мы будем сохранять наше присутствие повсюду, где есть необходимость в защите наших интересов». Два члена Объединенного комитета начальников штабов — Ч. Крул (командующий морской пехотой США) и Дж. Джонсон (командующий военно-морскими операциями) возвестили, что «Соединенные Штаты не могут позволить никакому кризису эскалировать в угрозу себе». Начальник штаба армии Д. Раймер охарактеризовал армию США как «силы быстрого реагирования для глобальной деревни». Термин «благожелательная гегемония» стал почти штампом. Обрела черты постоянной дискуссия о необходимости сохранить положение единственной сверхдержавы при помощи следующих инструментов: «Простая логика, экономические стимулы, техническая помощь, новые соглашения. обмен информацией, насилие, угроза насилия, санкции, угроза санкций — и любая комбинация вышеперечисленного.» Что же касается потенциальных конкурентов Америки, то Медлин Олбрайт считает необходимым предупредить: «Те международные лидеры, которые настаивают на том, что мир является — или должен быть — многополярным, обязаны следить за тем, чтобы их собственная роль была согласована с их ответственностью… Эффективные коалиции являются следствием, а не альтернативой лидерству США».

В Вашингтоне думают о  борьбе за природные ресурсы в  мире, где 60% населения Земли будут  горожанами, когда 95% прироста населения  в мире придется на развивающийся  мир, стремящийся преодолеть отсталость, эпидемии, вспышки насилия. Ни в одной  стране мира не ведется столь страстная  дискуссия о «битве за будущее».⁹

4.2 Поражение в холодной войне

С тех пор, как в 1918 г. президент  Вудро Вильсон представил свои Четырнадцать пунктов, или с тех пор, как в 1941 г. Франклин Рузвельт и Уинстон Черчилль опубликовали Атлантическую хартию, ни один деятель мирового уровня не проявил такой широты воззрений, какую показал Горбачев, выступая в Организации Объединенных Наций» — так начиналась передовая статья газеты «New York Times» от 8 декабря 1988 г. За день до этого советский руководитель произнес речь на сессии Генеральной Ассамблеи ООН. Из многих восторженных эпитетов, использованных в тексте статьи, газета для заголовка выбрала три: «отважный, искренний, героический». Американская печать не скупилась на похвалы.

На самом заседании  Генеральной Ассамблеи ООН Горбачеву устроили овацию, вышедшую далеко за рамки норм дипломатического этикета. В этот момент Горбачев достиг наивысшего авторитета как лидер мирового уровня. В течение нескольких лет, куда бы он ни приезжал, его повсюду встречали с уважением и любовью. Не было в мире сколько-нибудь значительного политического деятеля, который не счел бы необходимым встретиться с ним. Неудержимый рост популярности Горбачева на международной арене, к сожалению, сопровождался падением его авторитета на родине.

В своей речи в ООН (которая  остается одним из немногих документов нашего времени, стоящих того, чтобы  перечитать его от начала до конца) Горбачев после анализа происшедших  в мире изменений отметил необходимость  «пересмотреть совокупность проблем  международного сотрудничества с самих  его основ». Заявив о необходимости  «свободного выбора» для всех, он призвал к «совместным поискам  пути, ведущего к верховенству общечеловеческой идеи над многочисленными центробежными  силами, чтобы спасти, быть может, единственную во Вселенной цивилизацию... Каждый из нас должен участвовать в процессе все более широкого единства мира». «Необходимо, — добавил Горбачев, — сделать ставку на интернационализацию  диалога и переговоров». Он ратовал  за приверженность конструктивным идеям  ООН, а затем пошел дальше, призвав  государства «по-новому посмотреть на свое отношение к такой уникальной организации, какой является ООН». Выдвинув серию предложений, Горбачев подвел итог: «Наш идеал — это мировое  сообщество правовых государств, которые подчиняют правовым принципам и свою внешнюю политику». Понимая, что его могут обвинить в романтическом идеализме, Горбачев все же объявил об одностороннем сокращении СССР своих вооруженных сил на полмиллиона человек, сопровождаемом выводом воинских частей из нескольких иностранных государств. Несмотря на сложность проблемы, он заявил о возможности «перехода от милитаристской экономики к экономике разоружения».

Горбачев еще раз подтвердил, что его заявления на публике  не расходятся с позициями, высказанными в частных беседах. Несмотря на занятость  внутренними проблемами страны, он всегда уделял существенную часть своего времени встречам с видными зарубежными  представителями. Ему нравилось  не только обсуждать крупнейшие политические проблемы того времени, но и углубляться  в дискуссии более общего, концептуального  или «философского» плана, как он любил говорить. Именно по такому случаю, в связи с беседой Горбачева  с президентом Рейганом, один из присутствовавших на ней американцев  — председатель Объединенного комитета начальников штабов генерал Пауэлл — про себя, как он потом признался, подумал: «Боже мой, этот человек  настроен серьезно!».

Резонанс, вызванный речью  Горбачева, был столь широким  потому, что она не была обычным  заявлением о намерениях — за ней  стояла целая серия конкретных действий, прежде всего в сфере ограничения  вооружений. В Вашингтоне был заключен договор по сокращению пресловутых  «евроракет» — ракет среднего радиуса действия, и не только в Европе, но и в Азии: СССР в конце концов согласился с предложенным Рейганом «нулевым вариантом» без оговорок, в отрыве от проблемы возможных договоренностей по другим видам стратегических вооружений. Таких договоренностей еще не было. Но удалось оживить переговоры на многих направлениях — как по сокращению советских и американских ядерных сил (СТАРТ), так и по значительному сокращению обычных вооруженных сил и вооружений обоих военных блоков.

Горбачев принял принцип  асимметричных сокращений. Практически  СССР шел на более масштабные (по сравнению с западными оппонентами) сокращения оружия: он должен был вывести  и уничтожить 1500 ракет средней дальности, американцы — 350.

Вот еще один красноречивый  факт: когда Горбачев выступал в  ООН, вывод советских войск из Афганистана был уже начат. Прошло почти три года с того времени, как он в самом узком правительственном  кругу впервые высказал на сей  счет свои намерения. Кто-то заметил, что  с тех пор много воды утекло. На самом деле с честью выйти из такой войны, как афганская, не так уж просто. Это очень хорошо знали американцы по своему вьетнамскому опыту. Они знали это тем лучше, что поставляли в Афганистан оружие, обращенное против советских вооруженных сил, а также поскольку в их среде высказывались и те, кто предпочел бы до бесконечности затягивать войну в Афганистане, чтобы еще больше «обескровить» Советский Союз. Окончательное решение о выводе войск было принято на Политбюро ЦК КПСС 13 ноября 1986 г. в обстановке строжайшей секретности. Вопрос вызвал было спор, однако после доклада маршала Ахромеева, из которого следовало, что война проиграна, самому Громыко ничего не оставалось делать, как согласиться. Был установлен срок окончательного вывода войск — один или два года. Запоздали только на несколько месяцев.

Официальное заявление о  выводе войск было сделано Горбачевым 9 февраля 1988 г.; американцы были проинформированы об этом раньше. Вывод войск начался  в мае того же года, после заключения соглашения с Пакистаном и США  в Женеве при содействии ООН. Но даже на заключительной стадии вывода войск Горбачев неоднократно оказывался под давлением афганской стороны, добивавшейся согласия на проведение новых военных операций — массированных бомбардировок противостоящих правительству Кабула войск, производимых с самолетов, базирующихся на советской территории, или наземных операций против сосредоточений противника вокруг отдельных городов. В обоих случаях просьбы афганского лидера Наджибуллы получали в Москве одобрение, в том числе со стороны Шеварднадзе, то есть им оказывалась более чем авторитетная поддержка, ибо министр иностранных дел был не только одним из лидеров перестройки, но и главой рабочей группы Политбюро по Афганистану. Горбачев в обоих случаях держался твердо и отвергал любое дальнейшее использование советских сил в этом конфликте.

Вывод войск проходил организованно  и завершился 15 февраля 1989 г. Советский  экспедиционный корпус, сосредоточившись на трех плацдармах, покинул сначала приграничные зоны и отдельные районы. Затем — округ Кабула. Столица и прилегающая территория были оставлены в последний месяц. Командующий генерал Громов последним покинул Афганистан, пройдя по пограничному посту вдоль развевающихся знамен, В последний раз советская армия вела себя с достоинством, не посрамив своих традиций. Вскоре она познает тяжелые времена. Правительство Наджибуллы благодаря непрекращающимся советским военным поставкам сумело удержаться у власти еще три с половиной года. Затем оно было свергнуто. Однако на его смену не пришло демократическое правительство. Гражданская война так и не прекратилась. Она продолжается до сих пор, и будущее Афганистана остается более прежнего неопределенным.¹⁰

4.2 Примирение с Китаем. Тяньаньмень

Вывод войск из Афганистана  дал решающий импульс примирению с Китаем. Сближение потребовало  многотрудных дипломатических усилий с обеих сторон. В действительности Афганистан был не единственным и  не главным препятствием. И даже противостояние войск на границе  не было главным препятствием, войска там могли быть и действительно  были отведены от границ и сокращены. Самой болезненной проблемой  было наслоение противоречий в Индокитайском  регионе: во-первых, конфликт между  Китаем и Вьетнамом, союзником СССР; во-вторых, гражданская война в  Камбодже, которая была составной  частью первого конфликта.

Весь характер этих проблем  был таков, что один из ближайших  коллег Горбачева даже заявил, что  «ключ к нормализации лежит скорее в Ханое, нежели в Москве или Пекине». Переговоров между двумя странами и первых визитов китайских руководителей в СССР было недостаточно, чтобы рассеять всякую напряженность. Понадобились встречи с третьей заинтересованной стороной. Зеленый свет дала беседа Горбачева с вьетнамским руководителем Нгуен Ван Линем в июле 1988 года. В этих контактах была заложена основа того, что впоследствии станет и что до сих пор остается решением камбоджийской проблемы при участии ООН.

4 февраля 1989 г., в дни,  когда завершалась афганская  эпопея, наследник, ученик и одновременно  противник Мао — Дэн Сяопин  — принимал в Шанхае Шеварднадзе.  Их беседа предшествовала встрече  в Пекине в мае того же  года Дэн Сяопина и Горбачева.  Разногласия, имевшие место на  протяжении тридцати лет, были  преодолены. Прошлое было отодвинуто  в сторону, но не забыто. Каждый  признавал свою долю вины, думая,  однако, что у другого она больше. Во всяком случае, время взаимных обвинений прошло. Надо было начинать строить будущее, основанное на партнерских отношениях двух великих государств, а не на соперничестве между двумя коммунистическими партиями. Это было, пожалуй, одним из самых больших достижений «нового мышления» и политики, которую оно породило. Если удалось не все, то в этом на сей раз не виноваты ни Москва, ни Пекин.

Пребывание Горбачева  в КНР было сокращено, официальная  программа визита ограничена, а внутренние события в Китае ослабили его  резонанс. В дни этого «визита  примирения» Пекин был охвачен  студенческими манифестациями в  окружении армии. В центре города, через который проходил официальный  маршрут советских гостей, проводились  стихийные митинги и голодовки  протеста с требованиями дать и Китаю  больше демократии. Не исключено, что  репутация гостя и его перестройка  способствовали развитию событий. Как только Горбачев уехал, китайские власти с помощью кровавого применения вооруженных сил подавили выступления. Эпицентром столкновений стала площадь Тяньаньмэнь в самом центре города. Китайская трагедия быстро затмила эффект от поездки Горбачева. Волнения в Пекине тяжело сказались и на политической борьбе в Москве.

При Дэн Сяопине в Китае проводилась серия важных экономических реформ. Начало им было положено в 1979 году — раньше, чем в СССР. В течение нескольких лет — последние годы брежневского «застоя» и последовавших за ним междуцарствия и геронтократии — китайский премьер стимулировал советских реформаторов.

Несмотря на разницу в  историческом развитии, происходящее в Пекине всегда интересовало Москву, в том числе и при Горбачеве. Противникам перестройки и даже некоторым нерешительным ее сторонникам  подавление выступлений на площади  Тяньаньмэнь казалось примером для подражания для наведения порядка в СССР. Горбачев никогда не прислушивался к советам такого рода, хотя в середине 1989 года он еще располагал средствами для принятия подобных мер; так, по крайней мере, говорил один из его наиболее близких сотрудников. Горбачев не хотел делать этого, так как понимал, что тогда наступит конец его «гордой мечте построить демократию в собственной стране», осознавая, к тому же, что одной «Тяньаньмэнь» в СССР не обойдешься: возможно, их понадобится несколько — самая настоящая «кровавая баня».

Влияние китайских событий  ощущалось и по другим направлениям. В самом горбачевском лагере и  в еще большей степени среди  колеблющихся укрепилась идея, что  невозможно, а значит, и ошибочно пытаться проводить реформу экономической  и политической систем одновременно. Лучше провести сначала одну, а  потом уже другую реформу. Китайцы, как казалось, доказали, что можно изменять экономическую систему, не затрагивая политического устройства. Горбачев был уверен в обратном. Но даже в наиболее радикальной среде (и к этому вопросу мы еще вернемся) получила развитие мысль, что в России только авторитарное правительство — пусть и не такое, как прежние, но все же способное действовать с помощью железного кулака — в состоянии проводить какие бы то ни было реформы. Результатом было дальнейшее дробление политических сил, поддерживавших перестройку и ослабление позиций Горбачева-реформатора.