Экономическое роазвитие СССР в 30-е г. 20в

Еще в январе 1930 г. вышло постановление «О мерах борьбы с хищническим убоем скота», затем «О запрещении убоя лошадей». Бедняки, зарезавшие скот, подвергались штрафу в десятикратном размере, кулаки лишались свободы сроком на 2 года с конфискацией имущества.

Эти меры не смогли предотвратить массового уничтожения скота. В результате его поголовье в 1934 г. составило 47% по сравнению с поголовьем 1928 г. и было восстановлено на уровне 1928 г. лишь в 1957—1959 гг.

В деревню  для «оказания помощи» были направлены 25 тыс. промышленных рабочих-коммунистов. Началось принудительное обобществление домов, мелкого скота и даже птицы. Раскулачиванию подверглись 15% крестьянских хозяйств, что было гораздо больше намеченного плана. 20% крестьян были лишены избирательных прав.

Нельзя сказать, что  все крестьяне шли в колхоз по принуждению. Многие    бедняки, одержимые идеей равенства, шли в колхозы с охотой. Однако происходило и массовое сопротивление крестьян принудительной коллективизации. В марте 1930-г. более-55 % крестьянских хозяйств_состояли в колхозах. У них обобществили весь рабочий скот, всех коров,80%  свиней, 69 овец и т.д. В то же время 700 тыс. повстанцев выступили против колхозов с оружием в руках. 2 марта 1930 г. встревоженный Сталин опубликовал в газете «Правда» статью «Головокружение от успехов», в которой обвинил в «перегибах» местные власти. Вождь подтвердил принцип добровольности при вступлении в колхоз. В результате начался «отлив» в колхозном движении. Многие крестьяне вышли из колхозов. Летом 1930 г. в колхозах остались 20,6% хозяйств. Вышло бы большее число, но выходившим не возвращали землю. Крестьянство стало успокаиваться.

Между тем XVI съезд ВКП(б) в июле 1930 г. подтвердил курс на форсирование темпов создания материально-технической базы социализма, на ликвидацию всех капиталистических элементов в стране.

В сентябре 1930 г. в местные партийные организации  было послано письмо ЦК ВКП(б) «О коллективизации». В нем указывалось, что надо добиться нового мощного подъема колхозного движения.

В феврале - марте 1931 г. началась новая волна раскулачива- 
ния и вовлечения в колхозы. Процессу «раскулачивания» подлежали три категории крестьян:  1) так называемый «контрреволюционный кулацкий актив», подлежащий аресту и заключению с высылкой членов их семей; 2) «крупные кулаки, агитировавшие против колхозов», которые подлежали выселению вместе с семьями в другие, как правило северные, районы страны («ликвидация кулаков в даль»); 3) «остальные кулаки», подлежащие переселению в пределах той же местности. Критерии раскулачивания были весьма неопределенными, что позволяло местным работникам толковать их «вкривь и вкось». Доподлинно известно, что крестьяне-промысловики попадали в категорию кулаков. Таким образом, «раскулачивание» наносило деревне двойной удар: и по ее земледельческому хозяйству, и по мелкой деревенской промышленности, служившей важным подспорьем в жизни сельского населения. В остальном «раскулачивание» происходило совершенно произвольно и зависело от ряда субъективных факторов: от служебного рвения местного начальства и «деревенского актива», от степени социальной напряженности в деревне, постоянно тлеющих внутри нее конфликтов, взаимного сведения счетов, доносов и пр.

   Общее количество ликвидированных «кулацких хозяйств», по сведениям историков, измеряется цифрой 1,1 миллиона. Если сравнить ее с данными о социальной структуре страны накануне массовой коллективизации, то видно, что она уже существенно превышает долю зажиточных крестьянских хозяйств. Количество выселенных в 1929—1931 гг. семей составило 381 тыс., насчитывавших в общей сложности 1,8 млн. человек.

        Эшелоны и обозы с раскулаченными, сопровождаемые работниками ОГПУ, двигались по всей стране, направляясь на Север, на Урал, в Сибирь. К ним присоединялись семьи священников, «бывших помещи ков», отдельных представителей сельской интеллигенции и других «чуждых» и «враждебных» элементов. За каждой из таких «отправок» стояла личная и семейная трагедия. Наряду со спецпоселениями быстро увеличивалось число заключенных в тюрьмах и лагерях.

  Но приведенная цифра еще не дает полного представления о социальных катаклизмах, связанных с массовой коллективизацией. Дело в том, что «раскулачивание» — лишь одна сторона этого процесса. Как уже говорилось, крестьянство в массе своей было настроено против коллективизации, оказывая ей активное противодействие в форме восстаний и бунтов, о чем свидетельствуют систематические отчеты органов ОГПУ, но больше — пассивное, которое коснулось всех слоев сельского населения и выразилось в форме «бегства из деревни» и других неуправляемых процессов. Немало было крестьян, которые просто бросали свое хозяйство и уходили на стройки и в города, не желая вступать в колхозы. Их причисляли к категории «самораскулачившихся». Среди них оказывались не только зажиточные, но и «бедняки», и «середняки», не приемлющие колхозный строй. Среди жалоб на «перегибы» в период сплошной коллективизации, поступавших в различные органы, неоднократно фигурирует письмо бедняка Белоцерковского, которого, как он пишет, «загнали в колхоз как кота». Иной раз чуть ли не всей деревней «мужики шли в пролетариат зачисляться», особенно если вблизи нее находился очередной «котлован». «Великий исход» из деревни приобрел невиданные, масштабы. Многие стройки в то время напоминали таборы кочевников-цыган.

Между тем  нажим на крестьян и силовые формы  колхозного строительства стремительно нарастали. Если на 1 января 1930 г. было коллективизировано 20% хозяйств, то к 1 марта (всего лишь за два месяца) эта цифра увеличилась почти в три раза и составила 58,6%. Плач и стон стояли по всей стране. Раскулачивание, массовый забой скота, изъятие имущества, нередко переходящее в заурядный грабеж, выселение под дулами винтовок и многие другие трагические события были типичной картиной той поры.

 Сопротивление крестьян коллективизации встревожило руководство. В начале марта 1930 г. в «Правде» появилась статья Сталина «Головокружение от успехов», в которой автор, говоря о «перегибах в колхозном движении», свалил вину за них целиком на местные органы. На деле же вся кампания была инициирована сверху, а активисты на местах, плохо представляя себе, что такое колхозы и зачем они нужны, только и ждали, когда до них дойдет очередная директива.

         Статья Сталина была встречена неоднозначно, обескуражила местных работников, многие из которых как виновные в «перегибах» были  в духе времени подвергнуты репрессиям. Как утверждал один из них, «статью писал не Сталин, а кулак».

О масштабах  насильственной коллективизации говорит  тот факт, что после выхода статьи процент коллективизированных хозяйств снизился до 21. Советская историография утверждала, что после исправления «перегибов» коллективизация вошла в нормальное русло. Однако дальнейшие события показывают, что это далеко не так. С осени 1930 г. все пошло по-прежнему. К 1 июля 1931 г. доля коллективизированных хозяйств снова поднялась до 58%. О пассивном сопротивлении крестьян колхозам говорит тот факт, что именно в тот 1931 г. более 4 млн. людей покинули деревню и перебрались в город.

Появился  ряд новых факторов, заставлявших крестьян, которые оставались в деревне, примириться с колхозами. По уставу сельскохозяйственной артели ее собственность представляла собой неделимые фонды, не подлежащие раздаче. Вернуть обратно «свое» было крайне трудно, зачастую это было совсем не то, что раньше. Земля выделялась другая, плохая; и где-нибудь подальше от колхозных полей. Горемыки, вышедшие из колхозов, потерявшие скот, инвентарь, вынуждены были или идти обратно, или уходить из деревни. К тому же на индивидуальные крестьянские хозяйства постоянно усиливался налоговый пресс в виде «твердых заданий». В колхозах же было разрешено вести личное приусадебное хозяйство, иметь корову, мелкий скот и птицу. Так что в последующие годы проценты коллективизации стали быстро расти. А чтобы отъезд крестьян, не желавших работать в коллективных хозяйствах, не обезлюдил деревню, в декабре 1932 г. была введена система выдачи паспортов, которые можно было получить только с согласия правления колхоза. Тем не менее несмотря на этот барьер отток жите- 
лей из деревни продолжался. Для этого использовались разные способы, формировавшие своеобразные «каналы» социальных перемещений в советском обществе. Одним из них стал оргнабор: вербовка рабочей силы в колхозах на стройки, на сезонные работы, на лесозаготовки и т. п. специальными уполномоченными, которым колхозное начальство не имело права чинить препятствия. Другим «каналом» стало продолжение учебы в средних школах, в школах ФЗО, в техникумах и вузах. Это давало установку на продолжение образования как реальную возможность избежать колхозной участи. Следующим «каналом», ставшим особенно широким в последующие "годы, стала служба в рядах Красной Армии, после которой мало кто возвращался в колхоз. Существовали и промежуточные формы, в частности, работа в МТС, откуда механизаторы могли перейти на завод. Таким образом, через эти «каналы» из деревни происходил отток наиболее активной, дееспособной и молодой части населения.

         Вследствие притока новых кадров быстро менялся социальный облик рабочего класса. Заводские цеха заполнялись выходцами из деревни, не знавшими производства, не имевшими рабочих навыков. Вырванные из привычной обстановки, неустроенные, они походили на растение «перекати-поле». Они без конца странствовали по стране в поисках лучшей жизни, порождая огромную текучесть кадров на предприятиях. Самыми привлекательными пунктами назначения были Москва и Ленинград, куда устремлялись многие деревенские жители. Это привело к неуправляемому росту этих городов, обострению в них жилищных, транспортных и других проблем, конфликтам между горожанами и выходцами из села. Не случайно именно в Москве и Ленинграде были в первую очередь введены ограничения на приток новых жителей. Несмотря на это, люди все же находили способы «устраиваться» и закрепляться в них.

   Адаптация новых рабочих к современному производству была исключительно болезненным процессом. Случаи пьянства, отлынивания от дела, порчи станков и оборудования, производственного травматизма, и без того типичные для рабочей среды, с приходом новых кадров стали более частыми. Эти явления обычно объяснялись в те годы происками кулацких элементов, сознательно препятствующих строительству социализма со всеми вытекающими отсюда мероприятиями.

Катастрофические  последствия первых лет «социалистического наступления», хаос и беспорядок в стране требовали от сталинского руководства предпринять какие-то шаги. Первые симптомы изменения политики можно проследить в выступлении Сталина перед хозяйственными руководителями 23 июня 1931 г. Сказывалось влияние наиболее прагматично настроенной части партийно-хозяйственной номенклатуры. Сталин говорил теперь о необходимости организованного набора рабочей силы в колхозах, ликвидации текучести, уравниловки, улучшении бытовых условий, правильной расстановки кадров, внедрении хозрасчета. Наряду с призывом создавать новую рабочую интеллигенцию, Сталин осудил травлю специалистов старой школы. Руководство осознало, что гонения на них в условиях нехватки квалифицированных кадров только усугубляют трудности на производстве. Специалистов сначала под присмотром органов ОПТУ стали возвращать на прежние места, потом было объявлено о «прощении» ряда лиц, связанных с «вредителями» ввиду их готовности работать на благо социализма. Были отменены   некоторые ограничения, установленные ранее по социальному признаку, введены дифференцированные ставки оплаты труда, осуждалась уравниловка. Зарплата ставилась в зависимость от непрерывного производственного стажа. Был приторможен процесс выдвиженчества, поскольку многие специалисты-практики не оправдали возложенных на них ожиданий и своими действиями только подрывали авторитет руководства. Предпринимались шаги для укрепления дисциплины на производстве. В сентябре 1932 г. были введены трудовые книжки, в которых отражались все трудовые перемещения, становившиеся объектом внимательного изучения со стороны отделов кадров. На предприятиях вводилась сдельщина, т. е. оплата труда, размеры которой зависели от количества произведенной продукции. Неявка на работу по закону от 15 ноября 1932 г. была чревата увольнением с производства, лишением продовольственных карточек и выселением с занимаемой жилплощади. С конца года началось введение системы паспортов и прописки (декабрь 1932 г.), одной из задач которой была борьба с текучестью кадров. Таким образом, большинство предпринимаемых мер лежало в русле усиления административного режима и расширению карательных функциий, мало способствующих реальному преодолению трудностей, число которых продолжало расти. В июне 1931 г. 52,7% крестьянских хозяйств 
вновь состояли в колхозах. Тогда же пленум ЦК ВКП(б) заявил, 
что есть возможность завершить коллективизацию не позже 
весны 1932 г. В августе 1931 г. последовало постановление ЦК «О темпах дальнейшей коллективизации и задачах укрепления колхозов».

В результате нового нажима на селян к концу 1932 г. колхозы охватили   61,5% крестьянских хозяйств  страны.

Однако количество заготовленного хлеба не увеличивалось. В 1930 г. собрали 895 млн центнеров, из них на экспорт ушло 48,4 млн центнеров. В 1931 г. собрать удалось 695 млн центнеров (на экспорт ушло 51,8 млн центнеров). В 1932 г. с большими трудностями, «выгребая подчистую», собрали 699 млн центнеров. У колхозов забрали весь хлеб.

 В результате в 1932 г. в сельских районах страны разразился голод. Масштабы его были огромны. Опасаясь, что государство опять заберет из колхозных амбаров весь хлеб, колхозники стали тайком (в карманах, за пазухой) выносить хлеб с полей домой.

7 августа  1932 г. был принят Закон «Об  охране социалистической собственности», грозивший расстрелом за хищение «народного добра». При наличии смягчающих обстоятельств расхитителю полагалось «всего» 10 лет заключения. В народе этот акт назвали «законом о 5 колосках». За малейшую попытку голодных крестьян вынести с колхозного поля хоть какое-то количество зерна, подобрать утерянные колоски им грозила суровая кара. Всего по этому закону в 1932 г. к ответственности были привлечены 54 645 человек, свыше 1 тыс. человек были расстреляны.

Сами руководители некоторых колхозов, колхозный актив, чтобы хоть как-то подкрепить крестьян, не лишиться последних работников, пытались сохранить в колхозах или личных хозяйствах хоть немного хлеба, не сдавать его государству весь.

7 декабря  1932 г. вышло циркулярное письмо  о саботажниках, срывающих поставки хлеба. Специальная комиссия во главе с Л.М. Кагановичем, А. И. Микояном и Г. Г. Ягодой выехала на Северный Кавказ бороться с «саботажниками». Такая же комиссия во главе с В. М. Молотовым выехала на Украину. 26 тыс. коммунистов из числа руководителей колхозов и колхозного актива были репрессированы.

Последствия голода были ужасающими. По разным подсчетам, от 2 до 7 млн.  человек умерли в СССР голодной смертью. Были случаи людоедства.

В январе 1933 г. руководством страны было принято решение об обязательных поставках зерна колхозами (т.е. своеобразном налоге на колхозы). За поставки государство расплачивалось по ценам ниже рыночных в 10-12 раз. Экспорт хлеба за границу не был основным источником добывания средств на индустриализацию. В 1930 г. за экспорт хлеба государство получило 883 млн. руб., в то время как за экспорт нефти и леса — 1430 млн., а за лен и пушнину — 500 млн. В 1933 г., когда за границей цены на хлеб упали, за проданный хлеб удалось выручить всего 389 млн. руб. А в индустриализацию, как нам известно, делались многомиллиардные вложения. В личном распоряжении колхозников оставались приусадебные участки площадью в 10 соток поливной земли или 20 соток неполивной. Приусадебные участки у единоличников были не больше, чем у колхозников. И у тех, и у других они облагались высоким налогом. В июне 1934 г., с началом второй пятилетки, было объявлено о вступлении в новый, завершающий этап коллективизации. Ценой колоссальных жертв к 1937г. 93% крестьянских хозяйств были вовлечены в колхозы.