Культура первобытного общества

Таково, согласно Дж. Фрэзеру («Золотая ветвь»), основное деление  симпатической магии. Цели магических действий разнообразны: позитивные (с  благожелательными намерениями, например, оказать помощь ближним), предохранительные и негативные (деструктивные, разрушительные, с целью поразить врагов оккультными силами).

Вызывает улыбку пример магического  действия, приведенный Дж. Фрэзером: «Сербские и болгарские женщины, которых раздражают тяготы супружеской  жизни, прикладывают медную монету к  глазам покойника, омывают ее вином  или водой и дают мужьям выпить эту жидкость. После этого те делаются якобы столь же слепыми к прегрешениям своих жен, как покойник, к глазам которого монету прикладывали».

Рудименты и реликты магии, магическоподобные квазитеории  и квазипрактики (оккультизм, парапсихология, спиритуализм, гесмеризм, телепатия, телекинез, личный магнетизм и пр.) существуют в цивилизационных сообществах  и поныне. Поэтому до сих пор  сохраняет значение деление Дж. Фрэзером магии на теоретическую (магия как  псевдонаука) и практическую (магия  как псевдоискусство). Последняя, в  свою очередь, делится на «белую» (позитивную) магию и «черную» (негативную), включающую разные наборы табу и методы колдовства. Неомагия как паранаука в чем-то стимулировала развитие собственно науки (астрология–астрономия, алхимия–химия, оккультная математика–рациональная  математика), но в отличие от последней  не обнаружила способностей проверять  свои допущения в чистых экспериментах.

Следует сказать об отношениях магии и собственно религии, порой  некорректно отождествляемых. Магия  – прарелигия.

По представлению Дж. Фрэзера, первобытная магия в отличие  от зрелой религии основана на принуждении  сверхъестественных сил к потребному действию, а не на преклонении перед  ними. Он пишет: «Магия часто имеет  дело с духами, то есть с личными  агентами, что роднит ее с религией. Но магия обращается с ними точно  так же, как она обращается с  неодушевленными силами, то есть, вместо того чтобы, подобно религии, умилостивлять  и умиротворять их, она их принуждает и заставляет».

Надо сказать, что ранние формы религии в древних обществах  Востока еще находились под сильным  влиянием предшествовавшего магического  мировоззрения. Читаем у Дж. Фрэзера: «Магия исходит из предположения, что  все личные существа, будь они людьми или богами, в конечном итоге подчинены  безличным силам, которые контролируют все, но из которых тем не менее  может извлечь выгоду тот, кто  знает, как ими манипулировать с  помощью обрядов и колдовских чар. Например, в Древнем Египте колдуны  считали, что они могут принуждать даже высших богов выполнять их приказания, и в случае неповиновения грозили  им гибелью. Иногда колдун, не доходя до таких крайностей, заявлял в подобных случаях, что разбросает на все четыре стороны кости Осириса или, если тот будет упрямиться, разгласит  посвященный ему священный миф. В Индии до настоящего времени  великая троица индуизма – Брахма, Вишну и Шива – «подчиняется»  брахманам, которые с помощью  своих чар оказывают на самые  могучие божества такое воздействие, что те вынуждены на небе и на земле смиренно выполнять приказания, которые их хозяевам-колдунам заблагорассудится отдать. В Индии имеет хождение поговорка: «Весь мир подчинен богам; боги подчинены чарам (мантрам); а чары – брахманам; поэтому брахманы – наши боги». Представители более древней ведической религии верили, что «боги рождаются из воздуха, выдыхаемого певцом» (Л. Мечников).

Действительно, с психологической  точки зрения, боги есть не что иное, как архетипы – всеобщие представления, первообразы (К.-Г. Юнг). Боги – олицетворения  универсальных переживаний Абсолютного, и их единственная доступная обозрению  обитель – душа человека. Онтологизация  богов, фантастические их проекции в  трансцендентный мир совершаются  религиями не только с целью удобства сакрального общения с ними верующих, но главным образом для возвышения их над людьми и придания статуса  всемогущих существ. Однако некоторые  национальные религии на стадии развития ранних цивилизаций проявляли явную  непоследовательность в этом вопросе. Древние греки поселили богов  на Олимпе и обращались с ними по-свойски. Они считали, что боги и богини могущественны, но не всесильны и, как  и люди, находятся во власти безличной  Судьбы – Ананке (или Логоса, Мирового закона). Прометей из одноименной трилогии Эсхила обращается при столкновении с Зевсом, как маг. Герой знает  тайну гибели верховного бога и терпит великие страдания, не желая ее выдать:

Я не отдам своей ужасной  казни 

За счастье быть у Зевса  на посылках.

Уж лучше быть рабом  моей скалы,

Чем Зевсовым слугой любезноверным...

Согласно художественно  модифицированному мифу, Зевс примиряется  с Прометеем и через него –  с европейским человечеством, которое  двигается в неизведанном направлении  не по воле демиурга, а по собственному разумению (и, добавим, неразумению).

Магия породила мифологию, «незаконнорожденной» дочерью которой стала религия. В отличие от религии мифология  сводит сверхъестественное к естественному, космическое к бытовому, непознаваемое  к познаваемому. Любая религия, желая  приблизиться к уровню человеческого  понимания, пользуется услугами преображенной  мифологии. Так, Старый и Новый Заветы насыщены космическими и прочими  мифами и чудесами. Это характерно и для белорусской редакции христианства, в которой с помощью народного  религиозного опыта и фольклора  широко открываются двери для  языческой мифологии.

В традиционной фольклорно-мифологической форме сознания современного человека сохраняются в модифицированном виде остатки постпервобытного паралогического  воззрения на мир, в котором помимо зримых, наблюдаемых явлений предполагаются еще какие-то таинственные превращения чудесных форм и могучих энергий, подобных тем, которые когда-то грезились итальянским гуманистам и художникам Возрождения. Э. Гарэн отмечает, что Джордано Бруно называл мага мудрецом, умеющим действовать. И все же магия и мифология большей частью за многие века переместились в сферу художественной картины мира (сравним оду И.В. Гете «Прометей» и творение Г.Р. Державина «Бог»). Первобытный человек, представитель архаической культуры, не рассуждая, верил в беспредельную действительность магии и мифологическую связь «всего со всем», взаимоперетекаемость всех зримых и незримых явлений. У современного человека аналогичное миропредставление по большей части укладывается в рамках художественно творимой эстетической гармонии, поэтической идеализации и соответствует принципу «оживляющей апперцепции» (В. Вундт).

Миф – это высшая форма архаического пралогического мышления, причудливо сочетающая фантастическое и реальное в первозданной картине мира. Миф – первичная форма протопонимания мира, включающая в себя зачаточные попытки объяснения происходящих в нем процессов. Функции мифа в первобытном обществе многоплановы: фантастическое объяснение первоначального устройства универсума; сакральное обоснование универсального порядка в обществе, его устоев, моральных норм; придание престижа незыблемым традициям; культовое подкрепление руководства практической деятельностью; самая ранняя форма накопления знаний. В мифах смешивались объективные и иллюзорные представления о «ближнем» и «дальнем» мирах. Это был способ чувственно-наглядного выражения магических верований с помощью повествования о ключевых моментах исторической жизни, о славном прошлом. Миф – иллюзионная история сообщества. Миф как антропофатическое мировоззрение, основанное на принципе одухотворения сущего, формировался в неразрывной связи с магией, оказывая вместе с ней влияние на генезис искусства.

Согласно мнению специалистов, магия и миф вырастают из синкретизма  первобытного мыследействия, отдельные  проявления которого можно наблюдать  в детском игровом творчестве. Обратимся снова к уже цитированной книге «Ранние формы искусства»: «Возникновение и расцвет мифа характерны именно для эпохи первобытного синкретизма. Магия – это практика синкретического  сознания, тогда как миф – его  теория. Лишь по мере общественного  развития из этого сложного целого, отражающего синкретическое мировоззрение  первобытного общества, постепенно разовьются, дифференцируясь, и собственно религия, и этика, и искусство, и наука, и обычное право...

Эволюция культуры... в  известной мере сводится к дифференциации, к расчленению первоначально  интегрированных форм и развитию дифференцирующихся функций. В основе их находятся, по выражению К.А. Тимирязева, «синтетические типы».

Синкретическое мышление, утрачиваемое человечеством в целом, сохраняется в детской психологии. Здесь, в мире детских представлений  и игр, еще можно обнаружить следы  давно минувших эпох. Не случайно и  художественное творчество ребенка... имеет особенности, сближающие его  с первобытным искусством». Ребенок  верит в то, что в мире царит  простота!

Первобытный «театр» был  не только тренировкой удачной охоты, но и включал в себя специализированные магические обряды, также приноравливаемые к охотничьему успеху. На стенах пещер мы видим преимущественно  изображения не случайных зверей, а тотемов или, по крайней мере, тех животных, которые вошли в  мифологическую картину мира в качестве базисных символов. Женская статуэтка  из стоянки Виллендорф (Австрия) –  синтетический мифологический символ высшего разряда, ибо, как отмечает А.Д. Столяр, этот абстрактно-конкретный женский образ олицетворял родовую  сущность женщины как первоисточника человеческих жизней и таинственную магическую связь с промысловым  зверем – основным источником существования. Не случайно символо-образы зверя и  женщины тесно скоррелированы в  первобытном искусстве и ранней мифологической картине мира.

В первобытном обществе наиболее высоко ценились магически-обрядовые  действия, знаковые животные, предметы с символическими, тотемными изображениями, маги, вожди, родоначальницы семейных кланов, – все то, что входило  в первые мифологические повествования  и закладывало основу культуры. Это  и становилось основными предметами изображения в протосимволическом первобытном искусстве.

2. Эволюция искусства в каменном веке

Палеолит. Обычно авторы популярных пособий связывают отсчет развития первобытного искусства с началом верхнего палеолита (40–30 тыс. лет до н.э.), чему есть свои объяснения. Именно с этой стадии жизни первобытного общества, судя по раскопкам, начался процесс формирования дифференцированного искусства, прежде всего изобразительного. Последовательно возникли скульптура, рельеф, графика, рисунок, живопись (вначале безкомпозиционная, а затем сюжетная); появились знако-образные, или символические, структуры; в особую область выделился орнамент. Исследователи пишут о первобытном театре, синтезировавшем разновидности «охотничьей драмы», ритуального танца, инструментального и голосового сопровождения. Он выполнял поначалу функции тренировочной имитации охоты, магического вовлечения промысловых зверей в орбиту добывающей деятельности, а также применялся для выполнения обрядов посвящения представителей подросшего поколения в категорию охотников и полноправных членов родовой общины.

Виды искусства эволюционировали под воздействием медленно изменявшихся форм и операций практической деятельности и были тематически лимитированы доминантами коллективного сознания, регламентировались стереотипными предписаниями родового опыта. От искусства в первобытную эпоху требовалось одно: создание серийных образцов коллективного чувствования, мышления, действия, сводимых к принципу «поступай как все». Этим, быть может, грешит и современная «массовидная» культура: завлекательные шоу, профанные формы рекламы (которую канадский философ Х.-М. Мак-Люэн рискнул назвать «пещерным искусством XX в.»), шаблоны аудиовизуальной индустрии.

Однако дифференцированное первобытное искусство не возникло «из ничего». Оно имело предпосылки  в так называемом предискусстве (специалисты окрестили его натуральной  изобразительной практикой) и заключалось  в составлении из отдельных костей зверя (медведя) праэстетически значимых конфигураций. Их сотнями складывали в особые каменные ящики – палеолитические  «сейфы» – и помещали в пещеры.

Самое крупное «художественно-анималическое  захоронение» такого типа было найдено  в пещере Драхенлох (Швейцария). Вновь  процитируем книгу «Ранние формы  искусства»: «В таких особых пещерах, существовавших по всей зоне расселения неандертальцев в Европе – от Франции  до Черноморского побережья Кавказа, – обнаружены кости от сотен убитых дегдерных медведей (в отдельных  местонахождениях остатки соответствует 1000–1200 особям). Это главным образом  черепа медведя и его конечности, специально доставляемые неандертальцами  в определенные убежища... Первичный  генезис «естественного» обозначения  зверя его же характерными частями  сейчас следует относить к ашелю  – не только позднему... но и к  раннему... Таким образом, зарождение «натурального» анимализма датируется древностью примерно в 200 тыс. лет. Апогей же его приходится на эпоху неандертальца...

Ухудшающиеся природные  условия мустьерского периода –  времени развития вюрмского оледенения – делали широкое освоение пещер  под жилье одним из важнейших  условий жизненности коллектива. Но значительная часть пещер имела  своего исконного хозяина – чаще всего пещерного медведя. На этой почве развернулся многотысячелетний  поединок неандертальца с пещерным хищником... Коллективно-эмоциональный  характер каждого предприятия –  постоянного источника избыточных общих переживаний, связанных с  темой зверя, – привел к возникновению  ряда побочных, сопутствующих явлений, относящихся уже к области  складывающейся идеологии... Они позволили  качественно обогащающемуся первобытному сознанию решить следующую вставшую перед ним задачу, а именно впервые  записать наипростейшим способом («экспонированием»  и сохранением символических  частей зверя) складывающиеся темы-доминанты, общественно закрепить и увековечить  их. Подобные обрядовые материальные жертвы, приносимые неандертальцами  своим социально-производственным чувствам и просыпающейся фантазии, исторически с лихвой себя окупили. Не только потому, что весь этот комплекс действий открыл для работы мысли  совершенно новую сферу отвлечения и обогащения, но и в связи с рядом практических результатов (дополнительное сплочение коллектива, совершенствование координации, обогащение и отработка звуковой сигнализации, расширение возможностей общения и т.п.)».

Неандертальская пракультура, репрезентированная в данном случае «натуральным» анимализмом, охотничьей пантомимой и доречевым эмоционально-звуковым сопровождением, выделяла палеантропное  сообщество из животного царства  и поднимала его над последним. Гоминиды впервые ясно ощутили свое превосходство над самым сильным  зверем, почувствовали себя «господами природы» (может быть, здесь находится  исток первобытной магии) и посредством  трудоемкой изобразительной деятельности, требующей «инженерного» искусства  и широкой кооперации труда, создали  каменные мемориалы поверженных  хищников.

Очевидно, одним из побочных эффектов данной формы пракультуры (ритмичная пантомима сражения и  победы, звуковое сообщение о содеянном, его знаково-символическая репрезентация  пространственно-изобразительными формами) стало зарождение членораздельной  речи. Ряды пространственных, двигательных, звуковых ритмических членений игрового сюжета структурировали сообщение  о самом главном – о победе над зверем.

Но для того чтобы получить и оформить речевым способом абстрактно-чувственное  понятие именно о данном виде зверя, его необходимо было представить  в качестве внешнего знака, обозримой  пространственной формы, более конкретной, конфигурированной. Так, уже в начале верхнего палеолита, в период ориньяка, возникла первобытная скульптура. Первые скульптуры лепились неоантропами в  натуральную величину из глины; каждая представляла собой своего рода макет  определенного зверя.