Обычаи и обряды русского средневековья

руссов, нормандских немцев при похоронах, которые описали  очевидцы. Покойника сжигали в  лодке, и даже в словах тех народов  нашего арийского племени, с которым  наши предки составляли один народ, один язык, «новь, навье», то есть могила, гроб происходит от древнеитальянского navis – лодка, судно, или от греческого нао (naca) – теку, нео (nea) – плаваю. То отсюда берется понятие о похоронах в лодке трупа, который когда-то плыл.

«В новье глядеть» прежде значило глядеть в могилу, быть на волос от смерти. В Малороссии русалок называют мовки или новки, слово, означающее покойничков, пущенных по воде.

Наконец, самая форма так  называемых колод, или гробов, близко похожа на лодку.

У древних родственных  нам народов воспоминание о погребении такого рода хранилось на их памятниках, где изображалась лодка или выкладывали  ее из камня.

В зимнее время те же племена, зашедшие на север, не могли по воде спускать покойников, а потому и  обычай стал другой, там запрягали  в сани неосвоенных коней или  оленей и, положив на них лодку  с покойником или просто покойника, спроваживали его таким образом  в неизвестную даль, в неизвестную  новую жизнь.

Память о похоронах  такого рода сохранилась до позднейшего  времени в древних наших обрядах  при похоронах и в народных сказаниях о ночных разъездах  мертвецов-колдунов и также один рисунок в рукописном (XIV в.) описании жития св. Бориса и Глеба. По указанию этой рукописи, мощи святого Глеба везут из Вышегорода в Киев на санях. Тело св. равноапостольного Владимира сын его, Святополк, кладет в сани. Киевский летописец, говоря о поучении, какое писал своим детям Владимир Мономах, замечает, что он писал его, сидя в санях, то есть перед смертью, на смертном одре.

Когда человек испускал дыхание, в старину ставили на окне чашу со святой водой и мису с мукой  или кашей (кутьей). Это был какой-то остаток язычества, существовавший также у татар. Мертвеца обмывали теплой водой, надевали чистую сорочку  и завертывали в белое покрывало, или саван, обували в сапоги или  башмаки, на голову ему надевали корону. Толпы знакомых и соседей посещали покойника, причем дом оглашался  плачем с причитаниями разного характера, выражающими сожаление и скорбь. Затем посылали за духовенством и  с посланным священнику препровождали  водки, меда и пива.

Когда мертвеца клали в  гроб, то по какому-то поверью клали  ему в рот несколько мелких монет, как будто для издержек в дальней дороге на тот свет, а к гробу привешивали кафтан покойника.

Летом русские хоронили очень  скоро, в течение суток; а если по какому-либо случаю погребение откладывалось, то труп, во избежание зловония, относили в погреб. Мертвеца выносили из дома, покрытым покровом или шубой и  непременно на руках; если мертвец был  монашеского звания, то несли его  монахи или монахини.

Для большей церемонии  богатые и знатные нанимали плакальщиц, которые шли по бокам и впереди  похоронного шествия с распущенными волосами и нарочно искаженными  лицами. Они кривлялись и вопили, громко вскрикивали и заливались в причитаниях. Все сопровождавшие гроб шли с зажженными свечами, обвязав  платком головы.

Когда гроб следовало опустить в могилу, то открывали гроб и  все прощались. Жена, или близкий  родственник, должна была плакать и  причитывать, а плакальщицы всем хором тоже вторить, причитывая. Священник  давал в руки покойника отпустительную грамоту; после опущения гроба в  могилу все целовали образа, потом  ели кутью, непременно каждый в три  приема, начиная с ближайших родственников.

Зимой не спешили хоронить и ставили покойников в церковь, где духовенство служило каждодневно  литургию и панихиды, и на восьмой  день предавали тело земле.

Для людей бедных было чрезвычайно  дорого рыть могилу зимой; поэтому мертвецов  ставили в усыпальницы или  притворы при колокольнях и там  держали до весны.

Весной семейства разбирали  своих мертвецов и хоронили на кладбищах. Должность гробокопателей исполняли особые лица за известную  плату, как и ныне могильщики.

Бедняки, которым не на что  было похоронить, просили милостыню  на погребение, и никто в этой жертве не отказывал.

Для городских жителей  кладбища отводились за городом; а в  селах и деревнях кладбища помещались при храмах.

Утопленников и удавленников не хоронили на кладбищах. Было убеждение, что если где-нибудь похоронить утопленника  или удавленника, то за это весь край постигнет бедствие; на этом основании  в старину народ, приведенный  в волнение несчастьем, как например: неурожаем, мором, эпидемией, выгребал мертвецов из могилы.

Но вообще умерших внезапно на улице, убитых в дороге хоронили в убогом доме. Убогие дома были не только в Москве, но и в других городах. В них также хоронили отверженных, которых считали не достойными кладбищ, воров, разбойников, казненных; между тем как самоубийц хоронили в поле или в лесу.

Царское погребение совершалось  через шесть недель после смерти, и тело ставилось в домовой  церкви в гробу. Крестовые дьяки  денно и нощно читали над ним  псалтырь и попеременно дневали  бояре, окольничие, стольники над  усопшим. Между тем по всему государству  посылались гонцы, которые во все  монастыри и церкви возили деньги для служения панихид; в праздники  при служении панихиды ставили кутью. Эти панихиды служились шесть  недель каждый день, исключая воскресенье. В сороковой день кончины совершалось  погребение царственной особы. Отовсюду стекались в Москву духовные власти, архимандриты и игумены. В погребальной процессии впереди шло духовенство; наблюдалось, чтобы важнейшие особы, архиереи и патриархи, шли сзади  духовенства, за духовными следовали светские сановники, бояре и окольничьи, за ними –царское семейство, а за ним боярыни. Множество народа толпилось за гробом, без чинов и различного достоинства. Прощание перед опусканием в могилу не было. Опустив тело в могилу, не засыпали гроба землей, а закрывали каменной доской. Пышность и издержки на погребение соразмерялись с значением усопшей особы, так что погребение царя производилось великолепнее, чем царевичей, а погребение царевичей великолепнее погребения царевен.

Вообще у всех классов 40-й день после смерти определялся  на поминовение. Семейные нанимали духовных лиц читать псалтырь по усопшим. Чтение это у иных происходило в двух местах разом: в доме, где умер покойник, и на могиле; для этого устраивался  на могиле деревянный голубец или  голбец, покрытый сверху рогожей; там  стоял образ, и каждое утро при  зажженной свече монах, или церковный  дьячок, читал псалтырь .

Семейные по покойнику  носили скорбное платье, синее или  черное, и непременно ветхое, а не новое. В это время траура стыдно было ходить опрятно, как будто это  было неуважение к памяти покойного.

Вместе с молитвами  об усопших отправлялись кормы, или  поминальные обеды. Таких было по желанию родственников и семейных не менее двух и не более четырех: в 3-й, 9-й и 12-й и, наконец, очистительный  в 40-й день, или сорочины; в этот же день снимался траур. Чаще всего  поминали три раза: толковали, что  троекратное поминовение совпадает  с переменами, какие испытывает тело покойника в гробу: в третий день изменяется его образ, в девятый  распадается тело, в сороковой  истлевает сердце. Затем это троекратное  поминовение совпадает с верованием о путешествии души на тот свет: в третий день ангел Господень  приводит душу на поклонение Богу. «Якож  бо от царя земнаго послани будут  воины привести некоего и связавши его, поведают ему повеление царево, трепещет же и держащих и ведущих его немилостивно к путному шествию, аще и ангелы от Бога послани будут пояти душу человечу».

Если в этот третий день совершаются приношения памяти усопшего в церкви, то душа получает утешение в скорби преж бывшие ей от разлучения телесного и разумеет от водящего ангела, яко память и молитва ее ради в церкви Божией и так радостна бывает. С тех пор начинаются путешествия  ее с ангелом, который показывает ей блаженство рая и муки ада. В  девятый день ей дается отдых: душа, сохраняя еще земные привязанности, слетает то к дому, где жила с  телом, то к гробу, где лежит тело, в котором была заключена; душа добродетельная посещает место, где она «имеяше  обычай делать правду». Тогда душе грешной  указывает ангел места, где она  согрешала, и ей необходима для ободрения  молитва церкви. Наконец в сороковой  день ангел приводит ее снова к  Богу, и тогда ей назначается место по заслугам: «добре держит святая церковь в сороковой день, память сотворяя по усопшем».

Кутья была главной принадлежностью  постного обеда. О кутье говорилось так: «Кутья благоверна святым воня; святии бо не едят, не пьют, но вонею и благоуханием тем сыти суть».

Обычай поминовения был  и во времена язычества, и потому к нему примешивались и посторонние  обряды, не одобряемые церковью. Так  преподобный Феодосии запрещает  ставить по усопшем обеды и  ужины, класть на кутью яйца и ставить  воду; вероятно, яйца и вода были какими-нибудь символами древнего языческого поминовения.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В русском образе жизни  было соединение крайностей, смесь  простоты и первобытной свежести девственного народа с азиатской  изнеженностью и византийской расслабленностью. Когда знатный человек одевался весь в золото и жемчуг, едал на серебре  и заставлял подавать себе десятки  кушаний за раз, деревенский бедняк, во время частых не урожаев, ел хлеб из соломы или из лебеды, коренья  и древесную кору. Когда знатные  женщины и девицы не занимались даже хозяйством и, осужденные на бездействие, только для того, чтобы убить томительную  скуку, брались за вышивание церковных  облачений, крестьянские женщины работали вдвое больше своих мужей. С одной  стороны достоинством всякого значительного  человека поставлялась недеятельность, изнеженность, неподвижность; с другой стороны, русский народ приводил в изумление иностранцев своей  терпеливостью, твердостью, равнодушием  ко всяким лишениям удобств в жизни. С детства приучались русские  переносить голод и стужу. Детей  отнимали от грудей в два месяца и кормили грубой пищей; ребятишки  бегали в одних рубашках без шапок, босиком по снегу в трескучие  морозы. Посты приучали народ к  грубой и скудной пище, состоявшей из кореньев и дурной рыбы; живучи в  тесноте и дыму, с курами и телятами, русский простолюдин получал  крепкую, не чувствительную натуру. 
 
Но как не противоположным кажется образ жизни знатных и простых, натура у тех и других была одинакова: пусть только бедному простаку поблагоприятствует счастье, и он тотчас устроит себе не подвижность и тяжеловатость; зато знатный и богатый, если обстоятельства вынудят его, легко свыкнется с суровой жизнью и трудами. 
 
Нравы русского народа сочетали в себе набожность и суеверность, церемонность в отношениях с обществом и грубость, жестокость к близким людям. Русский характер, формировавшийся под влиянием культур соседних народов, впитал в себя многие их традиции и порядки, некоторые из которых даже противоречили друг другу. Сливаясь воедино, эти качества делали русскую культуру особенной, удивительной, непохожей на все остальные.

Исторический путь России уникален. Политическая судьба ее беспримерна. Мы еще только-только начинаем осознавать – что же произошло за минувшие десятилетия с нашим народом. В честном осмыслении нашего пути нуждается весь мир. Без этого он не сможет развиваться дальше. А история России? История России состоялась, как состоялись судьбы миллионов ее сограждан, прошедших горнило тяжелейших за всю ее тысячелетнюю историю испытаний и оставшихся людьми, сохранивших великий дар человечности. Сможем ли мы передать его дальше? Вероятно, только в том случае, если осознаем утраченные ценности, жизненно необходимые в будущем.

¹ http://www.auradoma.ru/articles/detail.php?ID=72

² http://www.marylin.com.ua/tradicii

³ http://pandoraopen.ru/2011-04-07/russkie-drevnie-obychai-i-obryady/

⁴ http://sherwood.clanbb.ru/viewtopic.php?id=1153

⁵ http://www.fiesta-da.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=185&Itemid=134