Оттепель духовная жизнь

Государство законодательно гарантировало своим гражданам  право на труд, на отдых, на образование  признавалось на словах "право на счастье, на любовь, право свободно строить свою жизнь".

В дискуссиях на тему любви  на страницах журнала активное участие  принимали не только женщины, но и  мужчины. Так, на вопрос "Может ли девушка первой объясниться в  любви" были разные суждения, сводившиеся в целом к одному - ничего зазорного в этом нет. Одни говорили о личном деле каждого, и если девушка "считает, что для сближения с юношей целесообразно поступиться правом выслушать признание первой, то пусть она так и сделает". Другие полагали, что "не нужно считаться с тем, кто первый скажет о своих чувствах, лишь бы эти чувства были чистыми", девушка - равноправный член общества, постольку это признание нисколько не унизит ее.

Представляют интерес  и размышления читателей о  настоящей любви, которая ассоциировалась, по мнению читателей, с глубоким, сильным чувством, захватывающим человека целиком. Это чувство должно было выдержать и серьезные испытания, и разлуку, и болезни, чтобы называться настоящей любовью, охватывающей не только сердце, но и разум. Например, аспирантка МГУ Ирма Попова была уверена в том, не может быть настоящей любви без общности "больших интересов". Любовь признавалась индивидуальным чувством, которое одновременно является общественным по сути. "Ибо в любви участвуют двое, и возникает третья новая жизнь". В этом, по мнению читателей, заключается общественный интерес и долг по отношению к коллективу.

Интересны суждения "простых" людей о любви с первого  взгляда. Она не отрицалась, но любопытно, что признание в любви с первого взгляда нередко считалось вообще безнравственным, независимо от того, кто первым его сделал. Столь негативное отношение к данному связано с представлением о том, что "после такого признания обычно кончается всякое взаимное изучение влюбленных и начинается в лучшем случае совместная жизнь", в большинстве своем заканчивающаяся обыкновенным сосуществованием чужих друг другу людей, либо полным разрывом отношений. Со страниц журнала раздавались советы взыскательно относиться к своему чувству, не поддаваться случайному влечению, воспитывать в себе высокую нравственность, умение отказываться от мимолетных чувств ради высоких общественных интересов. Так должен был думать, по мнению "Работницы", каждый советский человек, которому дороги интересы семьи, советского общества и Родины.

Что касается ревности, то это чувство рассматривалось  лишь как пережиток капитализма, "язва старого строя", от которого надо было очищать сознание советских  людей. "Ревность - старая химера! - утверждала "Работница" - Почему мы покрываем ее? Ведь самое лучшее в наших отношениях - вера в порядочность, в честность человека", а это злое чувство было способно разрушить семью.

На страницах "Работницы" активно обсуждались вопросы  материальной жизни молодых семей, "любви по расчету", к которой авторы писем чаще всего относились крайне отрицательно, считая, что любители "легкой жизни", гонявшиеся за материальным благополучием, заслуживали лишь призрения. В соответствие с этими критериями молодая девушка, выходившая замуж за пожилого мужчину (явно из-за денег), называлась мещанкой. Поскольку утверждалось в этом случае, что любовь по своей природе - "бодрое, жизнеутверждающее чувство, гибнет в мире притеснений и денег". В целях доказательства приводился в пример брак в буржуазном обществе, который рассматривался как средство наживы. "В странах капитала любовь беззастенчиво рекламируется как всякий товар", она "превратилась в предмет купли-продажи, вокруг которого ведутся самые грязные коммерческие сделки". В отличие от западной любовь советского человека изображалась всегда прекрасной, торжествующей, радостной, скрепленной общностью интересов, единством жизненным устремлений - помогать своим трудом строительству коммунизма.

Подлинная свобода любви  и брака в советском обществе, как утверждалось со страниц "Работницы", состояла в том, что здесь люди имеют возможность вступать в брак по любви, при этом исключались какие-либо экономические расчеты при выборе мужа или жены, учитывая их равноправие в обществе. Так на основании произведенных социологических опросов в 1950-60-е гг., Б.А. Грушин, сделал вывод, что именно в это время начинает пользоваться огромной популярностью идея женского равноправия, которая поддерживалась не только женской частью опрошенных, но и мужчинами, особенно молодыми. Хотя часто на страницах журнала публиковались письма не столь оптимистического содержания, как, например, эти письма молодых девушек: "Моя мама и слышать не хочет, чтобы мы были вместе. Она говорит, что он хороший, честный человек, но зарабатывает мало", или "Я очень любила одного парня. Он был трактористом. Но мои родители захотели выдать меня замуж за инженера".

То есть, как видно  из процитированных писем, в представлениях многих родителей о семейном счастье  главным критерием являлось материальное благополучие и социальный статус, утверждалось, что "любви как таковой не существует, есть хорошие отношения". Такие высказывания подвергались жесткой критике со страниц "женского" журнала. Отмечалось, что те, кто бегает в поисках "богатой невесты" или хлопочет о "богатом женихе", обязательно пробегут мимо своего счастья, получат вместе с готовеньким материальным благополучием лишь жалкую подделку. Такая семья никогда не сможет быть прочной, впереди ее ожидают семейные конфликты и катастрофы.

"Работница" в  поисках истины проводила своеобразный опрос читателей, спрашивая: "Что нужно человеку для настоящего счастья?". Как и следовало ожидать, мнения были достаточно разнообразными, Так, одним для счастья были необходимы интересная работа, семья, дети; другим - друзья и вера в людей; третьим - общественнополезный труд, украшающий человека и мир на Земле⁷.

Считалось, что человек  может испытать счастье "только тогда, когда победил, когда принес пользу другому:"и, то есть личное счастье  в соответствии с установившейся моралью на прямую связывалось выполнением общественного долга.

Однако жизнь свидетельствовала  о другом: "В любую погоду - пусть  вьюга метет, пусть шторм лютует - муж мой добывает на Каспии нефть - писала молодая девушка. - Часто  так бывает: он - с ночной, а я - к себе на производство. Вернусь - и в комнате прибрано, и обед сготовлен, и белье, что я постирала, просушено. Никакую работу по дому не считает зазорной, лишь бы мне было легче:".

Отсутствие помощи мужа в быту, пьянство, измены расценивались  как позорные пережитки буржуазного общества, с которыми необходимо было бороться самым беспощадным образом. Так, например, читательницы-работницы настойчиво требовали увеличения количества мест для алкоголиков в больницах. Звучали и более радикальные способы борьбы с этим социальным злом, включая создание лечебно-трудовых колоний, куда можно было отправлять страдающих алкоголизмом в принудительном порядке⁸.

Таким образом, тема любви  и счастья в связи с начавшимся раскрепощением общественного сознания была актуальна для эпохи "оттепели", когда общество, привыкшее иметь дело исключительно с "человеческим материалом", вдруг начало открывать для себя новую ценность-человека. За советскими людьми признавалось право на любовь и семейное счастье. Анализируя многочисленные письма "простых" советских людей, опубликованные в журнале "Работница", следует признать, что проблемы в семье, неудачи и разочарования в любви, ревность, или, наоборот, счастливая семейная жизнь и настоящая любовь волновали не меньше, чем проблемы производительности труда и строительства коммунизма⁹. Осуждались "позорные пережитки буржуазного общества": разврат, измены, проституция и ревность. Люди жили своей жизнь: влюблялись, вступали в брак, растили детей. Они верили в настоящее чувство, охватывающее не только сердце, но и разум, признавали любовь с первого взгляда. Для полного счастья человеку требовалась семья, дети, интересная работа, друзья и одновременно общественное служение своему народу.

Культура повседневности в эпоху «оттепели»

У "оттепели" как культурной эпохи были и другие движущие механизмы, исподволь осуществлявшие "перелом" от сталинской "зимы" к хрущевской холодной "весне". Действие этих механизмов также связано с культурой повседневности, однако источники начавшихся в ней глубоких и необратимых изменений определялись всемирно-историческими факторами - окончанием Второй мировой войны и ее социо-культурными последствиями. Начавшийся по объективным причинам - прежде всего военного характера - еще в разгар войны культурный диалог между Советским Союзом и Западом не закончился в связи с объявлением холодной войны. Военные трофеи, вошедшие в быт и образ жизни советских людей и поневоле дополнившие русскую советскую официальную культуру атрибутами европейской культуры и западного образа жизни, стали одном из главных внешних причин рождения "оттепели".

Неодушевленные вещи западного производства, благодаря  превратностям истории XX века поменявшие своего владельца, оказались не только индикатором изменений материального  достатка советских людей в лучшую сторону, но и той тонкой смысловой ниточкой, которая, если еще и не соединяла тогда СССР с Западом, то по крайней мере вызывала стойкий интерес к той красивой, неведомой и "запретной" жизни, что существовала по ту сторону "железного занавеса". Аморфные и в то же время схематичные представления о Западе, сформированные передовицами партийно-государственных газет, с неизменными упоминаниями "кучки капиталистов", "угнетаемых народных масс", "безработицей", "голодом" и тому подобными ужасами "загнивающего империализма", вытеснились совершенно конкретными, эмпирически ощутимыми образами лендлизовской тушонки, американских "студебеккеров", немецких патефонов, японских приемников, европейской одежды, которые по внешнему виду и качеству не могли сравниться ни с какими отечественными товарами, но ввиду их явной общедоступности и широкой распространенности на Западе не относились к предметам роскоши или кругу интересов правящей элиты западноевропейских стран. Именно военные трофеи стали главной причиной прозападных умонастроений поколения "младших детей воины", в которых, естественно, преобладал американизм, во многом спровоцированный гуманитарной помощью стран антигитлеровской коалиции, и прежде всего США, во время войны. Даже развернувшаяся с началом холодной войны в советской прессе разнузданная антиамериканская кампания не смогла вытеснить из народного сознания интереса к Америке и американцам, к предметам их повседневного обихода.

Вместе с изменением образа Запада в сознании советских  людей в повседневный быт. и образ жизни пришли новые культурные реалии. Среди военных трофеев, завезенных в Советский Союз, были и предметы культуры. В первую очередь здесь необходимо отметить трофейные кинофильмы. После войны в Германии в руки советских властей попало немалое число американских кинолент. Некоторым из них было суждено стать поистине культовыми: "Путешествие будет опасным", "Судьба солдата в Америке", "Багдадский вор" и. конечно же, легендарный "Тарзан". «Я смотрел "Путешествие..." не менее десяти раз, "Судьбу солдата в Америке" не менее пятнадцати раз. Было время, когда мы со сверстниками объяснялись в основном цитатами из таких фильмов. Так или иначе, для нас это было окно во внешний мир из сталинской вонючей берлоги». Это цитата из эссеистской книги В. Аксенова "В поисках грустного беби". Детство и юность этого писателя пришлись как раз на период холодной войны, и приведенный им пассаж носит автобиографический характер.

"Трофейные киногерои"  сразу же завоевали авторитет  среди послевоенных подростков, разумеется, вовсе не только благодаря своему "заграничному" происхождению, но еще и в силу невиданной ими ранее социальной неангажированности своих новых кумиров. Детское кино и литература довоенного периода предлагали советским тинейджерам образцы партийной идейности и классовой бдительности, в то время как американец Тарзан был индивидом вне социума, естественным существом, которому все дозволено. Дело, конечно, было не в том, что он ловко прыгал ло деревьям и его беспрекословно слушалась лесная фауна, а в том, что он - человек, вырвавшийся из-под власти общественных норм (вечная мечта всех обуреваемых жаждой самостоятельности подростков - выйти из рамок любых нормативных предписаний, навязываемых им окружающим "взрослым" миром). Тарзан для подростков, воспитанных в канонах правоверного сталинизма, не означал антикультурного варварства или одичания человека вдали от цивилизации, - это был символ раскрепощенности и свободы, поверяемых мерой естественности, символ беззаботности вечного ребенка, не обремененного задачами классовой борьбы мировой революции.

Из ценностного восприятия жизни и искусства в 1950-1960-х  годах медленно, но верно уходят черно-белые тона, однозначные оценки, жестко-нормативные интерпретации  событий и характеров, поступков  и переживаний. В массовом советском сознании стремительно укореняется и развивается поначалу малозаметная деидеологизация культуры. Это проявляется и в выборе кино- и литературных героев нашего времени, и в драматизации сюжетов, и в разнообразной литературной тематике, и и углубленном нравственно-философском осмыслении действительности. Основное идейно-эстстическос кредо западного кинематографа - беззащитность личности и современном обществе потребления; уязвимость человека перед обстоятельствами, превышающими его возможности; тотальное одиночество индивида в технократическом мире, где НТР бессильна разрешить накопившиеся проблемы, а каждая личность самобытна. уникальна и неповторима, - находит живое понимание в СССР. на протяжении всей истории изолированном от подобной проблематики примитивной коммунистической пропагандой. Тот же Аксенов писал, что один из его сверстников, будучи высокопоставленным офицером советских ВВС, как-то сказал писателю: «Большую ошибку допустил товарищ Сталин, разрешив нашему поколению смотреть те "трофейные" фильмы».