Птенцы гнезда Петрова

 «Птенцы гнезда Петрова» 

XVIII век в истории русской  культуры начинается Петровской  эпохой. Лев Толстой в письме  А. А. Толстой утверждал, что,  «распутывая поток» исторических  событий, он нашел именно в  этой эпохе «начало всего». На  оценках петровского периода  скрещивались шпаги всех, кто  размышлял о судьбах русской  истории. Спектр оценок развертывался  во времени от языковских строк: Железной волею Петра Преображенная Россия, - взятых Пушкиным в качестве эпиграфа к роману «Арап Петра Великого», до утверждения, что петровская реформа скользнула по поверхности русской жизни и затерялась в финских лесах и болотах (Д. С. Мережковский). Вхождение в сущность этого спора увело бы нас от нашей темы. Мы прикоснемся к ней, лишь с одной стороны показав судьбы двух людей этой эпохи. Причем, в соответствии с задачей нашей книги, мы не изберем так называемых великих людей, а рассмотрим дюжинные, типичные характеры. Наших героев можно будет назвать «простыми людьми» дворянского мира этой эпохи. Однако «типичность» их проявится, в частности, в том, что это будут люди деятельные, а не безликие, плывущие по течению.

Эпоха рождала деятельного  человека. Но эта же эпоха заставляла его оценивать свою деятельность. Иван Иванович Неплюев — апологет реформы. Род Неплюевых, известный  уже в XV веке, происходил от боярина  Андрея Ивановича Кобылы (середина X I V века), но к концу XV III века измельчал, обеднел, хотя и сохранил родственные  связи со многими преуспевающими вельможами.

Иван Неплюев, который  будет предметом нашего внимания, родился, как это следует из его  собственной обширной автобиографии (на нее мы будем в дальнейшем опираться), «в 1693-м году, ноября 5-го числа, в воскресенье поутру, по полуночи в 7 часов, в Новгородском уезде, в  усадище Наволоке»1. Сам Иван Иванович Неплюев вряд ли мог запомнить час своего рождения. Но в этой записи отразился его характер — точный, расположенный к документам, фактам, а не к переживаниям. Неплюев принадлежал к старинному дворянскому роду, происходившему от Федора Ивановича Неплюя-Кобылина, жившего в начале XV века. Неплюевы были новгородского происхождения (сама фамилия их указывает на северные области России: «неплюй», по указанию Даля, — олений теленок до полугода).

Род их упоминается в московских летописях XVII века — род крепкий, но обедневший. Мать Неплюева была из князей Мышецких — тоже из рода старинного и обедневшего. Отец Неплюева был  ранен в баталии со шведами  под Нарвой и вскоре умер, оставив  жену и малолетнего сына. Жизнь  Ивана Ивановича Неплюева, казалось бы, должна была пойти по обычной  для небогатого дворянина стезе: шестнадцати лет он женился по приказу матери и стал самостоятельным помещиком, имея 80 душ крепостных крестьян. Жена его, урожденная Татищева, внесла в семью 20 душ крепостных. Молодой Неплюев вскоре стал отцом одного, потом второго сына (этот ребенок родился во время его паломничества по монастырям).

Все развивалось по традиции. Неожиданный перелом наступил, когда  молодого, но уже не школьного возраста человека и отца двух детей вызвали  «для учения». Его назначают в  Новгородскую математическую школу. Оттуда — в Нарвскую навигационную, а  затем в Петербургскую морскую  академию. В 1716 году два десятка молодых  людей из числа учившихся были вызваны в Ревель (Таллинн), и Неплюев, оставив — на этот раз надолго — беременную жену, с группой молодых людей, среди которых бьши Василий Квашнин-Самарин, Василий Татищев (в будущем известный моряк и дальний родственник историка Татищева), Семен Дубровский, Семен Мордвинов, поднялся на борт корабля «Архангел Михаил» под командованием капитана-англичанина Рю. В составе большого флота они прибыли в Копенгаген, причем на последнем участке на флагманский корабль взошел Петр и был поднят императорский флаг. 28 августа Петр осмотрел всех гардемаринов и тридцать из них, в том числе и Неплюева, направил в Венецию обучаться морскому делу (двадцать человек с той же целью были отправлены во Францию, а четверо предназначено к обучению архитектурному делу).

Деньги на дорогу им были даны по приказу царя послом в Дании  князем Василием Лукичом Долгоруким. Это тот самый Василий Лукич  Долгорукий, который потом сыграет  активную роль в «затейке» верховников и которогоАнна Иоанновна со своим своеобразным остроумием публично протащит за нос, а несколько лет спустя отрубит ему голову. Получив высочайшее распоряжение, молодые люди, еще недавно и в мыслях не предполагавшие, что им предстоит такое путешествие, отправились в Венецию. Прежде чем они ступили на палубы венецианских кораблей, им довелось пережить много неожиданных приключений.По пути в Венецию один из молодых людей умер. Но главные потрясения ждали их в Венеции. 10 января 1718 года князь Михаил Прозоровский*, сговорившись с монахом из монастыря святого Павла на Афоне, бежал в Корфу.

Убегая, он оставил письмо: «Мои государи, предражайшие братия и други! Понуждающая мя ревность моя до вас и не оставляет усердия сердца моего любви вашей и приятности, сущия являемыя многия в прешедшую довольную бытность мою завсегда с вами конечно удостойте забвению сице, ныне Господу моему тако Своими праведными судьбами изволившу устроити о моем недостоинстве»2. Далее Прозоровский просил друзей распорядиться присылаемыми к нему деньгами и препоручал их Божьему покровительству.

Другое происшествие было гораздо более драматическим. Размещенные  на острове Корфу в ожидании распределения  по кораблям, молодые люди направлены были небольшими группами на жительство в частные дома. Портовая жизнь  с ее непривычными развлечениями  представляла много соблазнов. Результаты не замедлили сказаться. В. М.

Квашнин-Самарин был найден однажды утром убитым недалеко от местного трактира. Осмотр тела обнаружил  несколько смертельных ранений  шпагой, обломок ее остался в одной  из ран убитого. Молодые люди, собравшись, решили осмотреть друг у друга  шпаги. Они обнаружили, что у Алексея  Арбузова шпага обломана и заново отточена, а брадобрей-итальянец  рассказал, что Арбузов перед  восходом солнца явился к нему и  уговорил заново отточить обломанную шпагу. Под давлением улик Арбузов  сознался в убийстве, оправдывая себя тем, что напившийся, огромного телосложения Квашнин-Самарин начал его душить и грозил ему смертью. Однако не только неприятные результаты неприспособленности  к новой ситуации ожидали молодых  людей: вскоре их распределили по галерам**.

Он приходился родственником  тому московскому главнокомандующему, князю А. А. Прозоровскому, который  позже с жестокостью преследовал  Н. Новикова и московских мартинистов  и о котором Потемкин сказал Екатерине, что она выдвинула из своего арсенала «самую старую пушку», которая непременно будет стрелять в цель императрицы, потому что своей не имеет. Однако он высказал опасение, чтобы Прозоровский не запятнал в глазах потомства имя  Екатерины кровью. Потемкин оказался провидцем. *» Галера — военный  корабль на веслах. Команда галеры состоит из штата морских офицеров, унтер-офицеров и солдат-артиллеристов, моряков и прикованных цепями каторжников на веслах.

Галеры употреблялись  в морских сражениях как не зависящее от направления ветра  и обладающее большой подвижностью средство. Петр I придавал большое значение развитию галерного флота. Служба на галерах считалась особенно тяжелой. Петр Первый в специальной инструкции — жесткой, но эффективной — предписывал  русских гардемаринов назначать  на галеры по одному: этим он рассчитывал  ускорить обучение их языку. Однако венецианские адмиралы оказались снисходительнее  и русских гардемаринов назначали  на корабль по двое. Неплюев с  успехом прошел эту тяжелую школу, приняв участие в ряде сражений с  турецким флотом. В выданном ему  дипломе говорилось, что «господин  Иван Неплюев обе прошедшие кампании был содержан на галере дворянина  Виценца Капелло супракомита*, с оным был на баталии с турками 19-го числа июня, штиль новый, 1717 году, в заливе Елеус, в порте Пагания, и при взятии двух фортец, Превезы, Вонницы, и при крепкой осаде фортецы Дульцина от венециян. А ныне оный господин Неплюев по указу отзывается во свое отечество; того ради даем ему для подтверждения вышеписанного сие наше свидетельство, которое ему во уверение о себе объявить своему монарху.

Дан в Корфу 1-го числа февраля 1718 года. Маре Венето»3.Из Венеции молодые люди должны были последовать в Испанию для продолжения обучения в искусстве морских сражений. Идея Петра была ясной: его интересовало не теоретическое обучение, а практика морского боя. Поэтому он хотел, чтобы будущие русские моряки получили бы опыт сражений с лучшими флотами мира. А лучшими флотами и одновременно потенциальными противниками русского флота были турецкий и английский. Поэтому Петр отсылал своих гардемаринов именно в те государства, где можно было приобрести навык сражений с турками и англичанами.

Одна сторона этого  опыта удалась блестяще: будущие  морские офицеры участвовали  в морских боях с турками.

Однако в Испании дело пошло хуже: молодые люди упорно добивались, чтобы их посадили на галеры и дали им возможность действовать  в сражениях. Однако испанцы настаивали на ином: они хотели, чтобы приехавшие из России моряки проходили теоретическое  обучение.Молодые люди тем временем уже достаточно овладели итальянским и французским языками. По крайней мере, когда у берегов Франции им пришлось судиться с капитаном, который, вопреки договору, соглашался кормить их только в море, требуя, чтобы во время остановок они питались за свой счет, Неплюев все выступления на суде произносил на французском языке и выиграл дело. Однако испанского языка «московиты» не знали, и Неплюев сердито писал русскому президенту в Голландии, что учиться танцам и фехтованию они могут и в Петербурге. В результате последовало распоряжение Петра — возвращаться домой. Через Италию и Голландию Неплюев вернулся в Петербург.Петр не очень надеялся на выданные за границей аттестаты и, по свидетельству Неплюева, приказал приравнять приехавших из-за границы гардемаринов к остальным, подвергнув их равному с другими испытанию: «Я хочу их сам увидеть на практике, а ныне напишите их во Супракомит — старший командир. флот гардемаринами».

Рассказывая об этом, Неплюев  зафиксировал сцену, которая, видимо, произвела  на него впечатление: несмотря на то, что  Петр высказал свое мнение в категорической форме, граф Григорий Петрович Чернышев, ревнуя о пользе дела и справедливости, вступил с ним в спор и одержал  победу: «Грех тебе, государь, будет: люди по воле твоей бывшие отлученные от своих родственников* в чужих  краях и по бедности их сносили  голод и холод и учились  по возможности, желая угодить тебе по достоинству своему и в чужом  государстве были уже гардемаринами, а ныне, возвратясь по твоей же воле и надеясь за службу и науку получить награждение, отсылаются ни с чем и будут наравне с теми, которые ни нужды такой не видали, ни практики такой не имели»4.

Неплюев пишет не мемуары, а дневник, и это позволяет  нам видеть живые отпечатки его  настроений, еще не сглаженных примиряющим  временем. В том месте записей, к которому мы подошли, отчетливо  проявляется авторская тенденция. Дворянин, честно служащий отечеству, патриот и одновременно бедняк на государевом жалованье — таков  образ того, чьи чувства выражает Неплюев. Он-то и есть истинный «птенец  гнезда Петрова», а Петр — его  защитник и единомышленник. Они оба  — товарищи по труду на пользу государства. С неприкрытым раздражением отзывается Неплюев о тех молодых дворянах, которые не учились, не ездили за границу, а теперь претендуют на лучшие места  в государстве. Неплюев пишет  о тех, кто, как и он, будучи отлученным от отечества, подвергался насмешкам  и ругательствам «по европейскому обычаю, в нас примеченному», и  нуждался в высочайшей защите.

В сознании Неплюева создается  схема, носившая в Петровскую эпоху  официальный характер. В высказываниях  самого Петра, в сочинениях Феофана  Прокоповича и других официальных  идеологов пропагандируется идея: все  «общенародие», во главе которого стоит сам император, трудится. Патриотизм определяется двумя словами: «труд» и «общенародие». Ломоносов, перенесший эту идею в более поздние годы, писал:Исчислите у нас Героев От земледельца до Царя...5 Идея монарха-труженика родилась в кругах реформаторов еще до Петра. Сторонник просвещения Симеон Полоцкий уже во второй половине XVII века прославил монарха-труженика короля Альфонса в стихотворении, красноречиво озаглавленном «Делати»:Алфонс краль арагонский неким обличися, яко своима в деле рукама трудися.

Даде ответ краль мудрый: «Егда Богом крали и естеством не к делу руце восприяли?» Научи сим ответом: царем не срам быти, рукама дело честно своима робити6.

К этому месту И. Голиков  в своей копии «Записок» прибавил, видимо находя этот аргумент слишком  «личным»: «...и от отечества».В дальнейшем идеал этот публицистами Петровской эпохи, а потом [Ломоносовым был  слит с образом Петра Великого: Рожденны к Скипетру, простер в работу руки...7 Слово «работа», как героическое, дошло до Г. Державина именно в связи с образом Петра:Оставя скипетр, трон, чертог, Быв странником, в пылии поте,Великий Петр, как некий Бог, Блистал величеством в работе8.

Феофан Прокопович в речи, посвященной окончанию Северной войны, утверждал, что «плод мира»  — всего «общенародия» облегчение. Противниками являются защитники старины, долгие бороды, как именовал их Петр I, «кои по тунеядству своему ныне не в авантаже обретаются». Неплюев причислял себя к тем истинным патриотам, которые терпят обиды от тунеядцев, красочно охарактеризованных другим поборником Петра — И. Посошковым: «домо соседям своим страшен яко лев, а на службе хуже козы»9.

Именно в этом месте  записок Неплюева сухая, почти протокольная речь мемуариста окрашивается живыми деталями и подлинным чувством. 30 июля 1720 года состоялись экзамены в  присутствии самого царя, который, по свидетельству Голикова, приветствовал  молодых людей словами: «Трудиться надобно»10. Неплюев успешно выдержал испытания и был оставлен в  Адмиралтействе, где регулярно встречался с царем.

Описанные им эпизоды принадлежат  к самым ранним в мифе о царе-труженике. Рассказывает их Неплюев с искренним  чувством. По его словам, граф Григорий Петрович Чернышев, который в эту  пору был камер-советником в адмиралтейств-коллегий и покровительствовал Неплюеву, предупреждал его всегда говорить государю правду и прямо признаваться в грехах, буде таковые случатся. Как-то Неплюев, подгуляв накануне, запоздал на службу: «Однажды я пришел на работу, а государь уже прежде приехал. Я испужался презельно и хотел бежать домой больным сказаться, но, вспомянув тот отеческий моего благодетеля совет, бежать раздумал, а пошел к тому месту, где государь находился; он, увидев меня, сказал: ,Я уже, мой друг, здесь!» А я ему отвечал: «Виноват, государь, вчера был в гостях и долго засиделся и оттого опоздал».