Роль В. И. Ленина в Октябрьской революции

Вспомним  „Катехизис революционера" Нечаева. В нем есть такие строки: „Нравственно для него (революционера) все, что  способствует делу революции. Безнравственно и преступно все, что мешает ему". Почти буквально повторяется  у Ленина в речи на III съезде РКСМ эта идея: нравственно все то, что способствует победе коммунизма. Впрочем, аморализм Ленина, его этический  релятивизм был известен давно. В  своей беседе с М.Спиридоновой в 1918 году Ленин цинично поведал: в  политике нет места нравственности, там властвует лишь целесообразность.

Ленин взял марксизм на свое вооружение, но сделал все для того, чтобы „освободить" его от "либеральных", „демократических" благоглупостей, ибо стальной кулак диктатуры пролетариата не нуждается в перчатках. Не это ли заставило патриарха марксизма в России Г.В.Плеханова вскоре после разгона Учредительного собрания констатировать в своей последней статье: „Тактика большевиков есть тактика Бакунина, а во многих случаях просто-напросто Нечаева".

1.3 Теоретик революции 

Именно так: теоретик революции, а не теоретик марксизма. Владимир Ильич Ленин — с чьим именем и делами самым тесным образом переплелась история России в XX веке — был певцом, теоретиком и практиком революции. Об этом еще давным-давно писал Бердяев: "Ленин не теоретик марксизма, как Плеханов, а теоретик революции...". Впрочем, его теория исключительно прагматична, хотя и несет печать оторванности от российских реалий.

...Поздним  утром 10 января 1905 года Ленин и  Крупская, как обычно, направились  в женевскую библиотеку. На подходе  к библиотеке встретили А.В.  и А.А.Луначарских и узнали  весть, которая радостно потрясла: в Петербурге начались революционные  события! Все поспешили в эмигрантскую столовую Лепешинских, где уже бурно обсуждались неожиданные события. По предложению Ленина решили провести совместный с меньшевиками митинг, с условием, чтобы от каждой фракции выступало лишь по одному оратору. Через два дня в цирке Ранси две непримиримые фракции одной партии собрались на митинг. От большевиков поручили выступить А.В.Луначарскому. Революционеры, находясь в безопасной эмиграции, а не на баррикадах, дружно предрекали крах самодержавия. Слушая ораторов, российские социал-демократы больше следили за тем, как бы не пропустить „укол" от враждующей фракции. Очередной выступающий — Ф.И.Дан — не удержался и эзоповым языком упрекнул „раскольников" в партии. Ленин тут же решительно поднял руку, и большевики дружно повалили к выходу... Взаимная неприязнь оказалась выше революции, которую вроде так желали и большевики и меньшевики. Или больше революции им была нужна власть?

Все, что  писал Ленин до этого, было посвящено  проблемам подготовки революции: создание пролетарской партии, выработка ее программы, обличение царизма... А  теперь предстояло писать о собственно революции, пламя которой так  неожиданно вспыхнуло. Правда, немного  смущало, что священник Гапон  оказался к событиям ближе, чем „основные" профессиональные революционеры. Ленин  на пороге века был еще не в полном плену марксистских догм и был  способен выходить за рамки партийной  ортодоксии. При встречах с Гапоном  он с интересом присматривался к  этому человеку, которого, похоже, двигала  в революцию лишь глубокая боль сопереживания вместе со своей паствой ее тяжелого положения. Ленин не поверил в „провокаторство" попа и на своей книге „Две тактики социал-демократии в демократической революции", изданной в 1905 году в Женеве, написал: „Уважаемому Георгию Гапону, от автора на память". Напечатанная в газете „Вперед" в январские дни 1905 года статья „Поп Гапон" отражает осторожное, но в целом поощрительное отношение Ленина к священнику. Нельзя исключать, писал Ульянов, что Гапон мог быть искренним христианским социалистом, что именно кровавое воскресенье толкнуло его на вполне революционный путь". Однако, заключал „профессиональный революционер", необходимо „осторожное, выжидательное, недоверчивое отношение к зубатовцу".

В тысячах  книг, напечатанных в СССР и в  марксистских изданиях за рубежом, написано о том, что Ленин развил учение о диктатуре пролетариата, создал теорию партии нового типа, коренным образом  обогатил взгляды Маркса в области  политэкономии, философии, социологии, разработал новую аграрную программу, обосновал решающую историческую роль рабочего класса, сформулировал задачи международного рабочего и коммунистического  движения, обогатил стратегию и тактику  марксизма... Ленин, по мысли его исследователей, практически не оставил ни одной крупной сферы общественной жизни, в которой бы он что-нибудь не „обогатил", не „разработал", не „сформулировал", не „осветил". Коснемся здесь лишь его „теории социалистической революции".

Собственно, в „собранном" виде этой теории нет, но в десятках книг, статей, речей, рецензий, заметок, записок, проектов резолюций  и речей Ленин многократно  вторгается в область теории революции. Тема революции магически влечет русского марксиста, раскрывая перед  его мысленным взором свои лабиринты. Кроме темы партии, многочисленных „склок", вопросы революции в  разных ее ипостасях были у лидера русской социал-демократии приоритетными. Какие же основные идеи можно отнести  к „ленинской теории социалистической революции"? Вероятно, их можно было бы свести к следующим основным крупным  группам проблем: о соотношении  объективного и субъективного факторов в социалистической революции; о  возможности ее победы в одной  стране; о социализме и демократии; формах перехода к социализму; путях  развития мировой революции. За рамками этих проблем осталось еще немало вопросов, но перечисленные выше, пожалуй, основные в ленинской теории. При этом следует иметь в виду, что почти все, что писал Ленин, у него преломлялось через ожесточенную, беспощадную критику своих идеологических и политических оппонентов: Каутского, Адлера, Мартова, Плеханова, Богданова, Керенского и бесконечное количество иных теоретиков и деятелей.

Известно, что  Маркс, исследуя экономические недра капитализма, особый акцент сделал на том, что пришествие пролетарской революции зависит всецело от созревания соответствующих материальных условий жизни людей и, прежде всего — наемных рабочих. Для него революция — социальный плод, который должен созреть. Ленин, на словах соглашаясь с Марксовыми выводами эволюционного созревания революционной ситуации, перенес свой акцент на возможность радикального формирования этого процесса путем активизации масс, создания ими своих организаций и партий. В единстве объективного и субъективного русский революционер фактически отдавал приоритет второму компоненту, полагая, что только сознательная деятельность людей может обеспечить успех революции. Ленин в принципе считал невозможным эволюционное, реформистское достижение пролетариатом улучшения условий своего существования, реализации социалистических целей. Для него главным было не обеспечение простора действия экономических законов развития, а регулирующее начало некой управляющей силы. Современное общество созрело для перехода к социализму, писал Ленин в январе 1917 года, созрело для управления „из одного центра".

Для Ленина „реформы — суть побочный результат  революционной классовой борьбы". Во множестве своих работ русский  революционер обосновывает, доказывает решающую роль сознательной деятельности масс, классов, партий, вождей. Признание  первичности объективных условий  теоретику революции необходимо лишь для обоснования диалектической „законности" волевого разрешения основных проблем.

Ленин понимал, что Плеханов и меньшевики были правы, утверждая, что социалистическая революция в России „не созрела". Но вождь чувствовал, что он может использовать редкий шанс для захвата власти своей партией. Иначе, в лучшем случае, в Учредительном собрании она займет оппозиционное левое экстремистское крыло с весьма незначительным влиянием. И Ленин „перешагивает" через классические марксистские схемы „объективных условий", а заодно и через множество моделей доморощенных и европейских социал-демократов, уповавших на парламентаризм. Ленин был умнее и коварнее большинства этих людей. Он понимал, что война стала главной причиной Февральской революции и она же, война, должна похоронить ее плоды. А он, Ленин, обязан вновь использовать войну, перенеся ее из грязи траншей русско-германского фронта на бескрайнюю равнину отечества. Его воспаленный мозг, огромная воля, высшая уверенность в апрельской программе, которая казалась „бредом" Плеханову, „авантюрой" — меньшевикам, сыграли решающую роль в октябрьские дни. Хотим или не хотим, но интеллект этого человека, по-своему трансформировавший марксистские догмы пролетарской революции, оказал наибольшее влияние на весь ход событий XX века. По сути, Ленин изменил мировое соотношение политических сил, перекроил карту планеты, вызвал к жизни мощное социальное движение на континентах, долго держал в напряжении и страхе умы многих государственных деятелей: свершится или нет готовящаяся мировая революция? Весь мир немало сделал для того, чтобы не допустить рокового хода событий, подобного российским.

Ленин, как  и все русские вожди, был загипнотизирован примером Французской революции, где  на первом плане была воля вождей и  лишь их „ошибки" не позволили увенчать окончательной победой вулканическое  извержение энергии народа.

В речах и  статьях российских вождей слова  „жирондисты", „якобинцы", „комиссары", „революционный Конвент", „термидор", „Вандея" и множество других отражали не просто преклонение перед опытом французских революционеров, но и  желание походить на них, пытавшихся силой своего духа „переделать" историю. При этом, не останавливаясь перед любым террором. Не случайно в одной из своих телеграмм Троцкому в Свияжск (30 августа 1918 года, в день покушения на него эсерки Ф.Каплан) Ленин продиктовал наказ о необходимости принятия самых жестоких мер к высшему командному составу своих войск, проявляющих безволие и слабость. „Не объявить ли ему, что мы отныне применим образец Французской революции, и отдать под суд и даже под расстрел как Вацетиса, так и командарма под Казанью и высших командиров..." .  Ленина не смущало, что французские революционеры воспевали террор во имя свободы, а он более приземленно: во имя власти. Более чем существенная разница...

Это крайнее  выражение первенства субъективного  над стихией обстоятельств лишь подтверждает ставку Ленина на силовое  решение любых проблем революции.

Справедливо отмечая неравномерность экономического и политического развития капитализма, Ленин в самый разгар мировой  империалистической войны приходит к неожиданному выводу, что „возможна  победа социализма первоначально в  немногих или даже в одной, отдельно взятой, капиталистической стране". С этим трудно было бы не согласиться, если бы речь шла не о „победе социализма", а о захвате власти, что далеко не одно и то же. Через некоторое время, формулируя военную программу пролетарской революции, Ленин еще более жестко излагает один из основополагающих тезисов своей теории: „...социализм не может победить одновременно во всех странах". Подчеркнем — „не может". Думаю, что и этот постулат не вызывает сомнения, за исключением „пустяка": что понимать под „социализмом"... Что же это за страны-„счастливцы", которые могут в гордом одиночестве переступить порог в землю обетованную? Ленин однозначно отмечает: те, которые являются наиболее слабым звеном империалистической системы.

Нельзя ставить  знак равенства между властью  и системой. Система рождает власть. А если власть создает систему, то это уже из области политических переворотов, заговоров, путчей и т.д. Даже если это назвать революцией.

У Ленина возможность  построения социализма в „одной стране" в конечном счете означает прежде всего захват власти. Там, где это легче; в стране, где созрели для этого „условия", где есть соответствующая „организация". А государства, где уровень демократии, парламентаризма, развития производительных сил выше, оказывается, менее готовы к тому, чтобы сделать новый шаг по ступеням пирамиды остального прогресса...

Предание  анафеме ересей реформизма, ставка только на насильственное изменение  вещей, отказ в возможности достичь  большего путем общественной эволюции, обожествление диктатуры пролетариата — все это работает на концепцию  социализма в „одной стране". Хотя уже в самом начале Каутский, Роза Люксембург, Плеханов, меньшевики предостерегали, что это прямиком, без задержек ведет к тоталитарности режима.

Ленин до предела  нагнетает социальную ярость, подстегивает нетерпение масс, обещает мир и  землю в обмен на поддержку  его партии. Вождь не устает делать все, чтобы она, партия, превратилась в боевую организацию, способную  взять власть. Уже после победы Февральской революции, когда все  „нелегалы" вышли на поверхность, он продолжает заклинать: „...мы создадим по-прежнему свою особую партию и обязательно соединим легальную работу с нелегальной".

Но это  не имеет ничего общего с социализмом  даже в ленинском изложении. Общество, которое начал конструировать Ленин  со своими единомышленниками, чтобы  выжить, должно было в соответствии со взглядами вождя взять на вооружение неограниченное насилие. Из „слабого" звена могло получиться только крайне слабое в общеморальном, гуманистическом отношении общество. Так и случилось. Диктатура как высший принцип революционного развития подмяла и подчинила себе все: благородство, индивидуальность, творчество. Ленин, например, голосовал „за" на заседании Политбюро ЦК РКП(б) 9 октября 1920 года, когда рассматривался вопрос о пролетарской культуре. Постановили: поддержать ее организационные формы, но с условием полного „подчинения Пролеткульта партии".

Социализм в  „одной стране", а фактически захват власти марксистской партией в отдельно взятом государстве, сразу же отодвинул  вопросы морали (а значит, и конкретного  человека) куда-то на второй-третий план. В ноябре 1921 года настояниями тех, кто еще надеялся на гуманизацию власти, на заседание Политбюро был вынесен вопрос: „Ходатайство Комиссии по улучшению жизни детей и о пересмотре решения ЦК о пайках для детей". Партийный ареопаг в лице Ленина, Троцкого, Каменева, Сталина, Молотова и Калинина единогласно отклонил ходатайство.