Автор работы: Пользователь скрыл имя, 21 Ноября 2011 в 10:40, доклад
Александр Александрович Блок родился и воспитывался в высококультурной
дворянско-интеллигентской семье. Его отец, Александр Львович, вел свой род
от врача Иоганна фон Блока, приехавшего в Россию в середине XVIII века из
Мекленбурга, и был профессором Варшавского университета по кафедре
государственного права.
ты, душа, усталая, глухая, О счастии твердишь,— который раз?
Мысль о роковом круговороте жизни, о ее безысходности с удивительной
простотой и силой выражена в известном восьмистишии «Ночь, улица, фонарь,
аптека...». Этому способствуют его кольцевая композиция, точные и емкие
эпитеты («бессмысленный и тусклый свет», «ледяная рябь канала»), наконец,
необычная и смелая гипербола («Умрешь — начнешь опять сначала»).
Такой же
обобщающий смысл несет и
хора». В нем звучит мрачное, поистине апокалиптическое пророчество о
грядущем торжестве зла во всем мире:
И век последний, ужасней всех, Увидим и вы и я. Все небо скроет
гнусный грех, На всех устах застынет смех, Тоска небытия...
И заключительные строки:
О, если б знали, дети, вы,
Холод и мрак грядущих дней!
Означает
ли это, что Блок признает
торжество «страшного мира»
и таким образом
капитулирует перед ним? Дадим слово
самому поэту:
«Очень неприятные стихи <...> Лучше бы было этим словам остаться
несказанными. Но я должен был их сказать. Трудное надо преодолеть. А за ним
будет ясный день».
Тему «страшного мира» продолжают два небольших цикла — «Возмездие» и
«Ямбы». Слово «возмездие» понимают обычно как наказание за некое
преступление. Причем наказание, исходящее со стороны, от кого-то.
Возмездие, по Блоку, это прежде всего осуждение человеком самого себя, суд
собственной совести. Главная вина героя — измена данным когда-то священным
обетам, высокой любви, измена человеческому предназначению. А следствием
этому — расплата: душевная опустошенность, усталость от жизни, покорное
ожидание смерти. Эти мотивы звучат во всех стихотворениях цикла
«Возмездие», начиная с первого широко известного «О доблестях, о подвигах,
о славе...» и кончая «Шагами командора» и «Как свершилось, как случилось?».
В исполненных глубокого символического значения «Шагах командора» Блок
переосмысливает сюжет о Дон Жуане. Его герой выступает не в амплуа
традиционного соблазнителя, а в роли изменника, презревшего любовь Девы
Света, донны Анны. И хотя он и бросает дерзкий вызов судьбе: «Жизнь пуста,
безумна и бездонна! // Выходи на битву, старый рок!» — его поражение
предопределено. Превыше всего ценивший свою «постылую свободу» и предавший
«Деву Света», он обречен на гибель:
«Донна Анна в смертный час твой встанет. // Анна встанет в смертный час».
Если
в цикле «Возмездие»
воздействие на себя губительных ядов «страшного мира», то в «Ямбах»
возмездие грозит уже не отдельному человеку, а «страшному миру» в целом.
Смысловой и ритмической основой цикла стал «гневный ямб». Это подчеркивает
и эпиграф к нему — слова древнеримского сатирика Юве-нала: «Негодование
рождает стих». Ранее в письме к А. Белому Блок признавал право «здраво,
честно, наяву говорить «НЕТ» всему настоящему только за тем человеком, кто
делает это «по-божьи» (т. е. имея в себе в самых глубинах скрытое, но
верное «ДА»)». Это «ДА» — вера в добро и свет и желание трудиться во имя их
будущего торжества,— прозвучало во вступительном стихотворении цикла:
О, я хочу безумно жить:
Все сущее — увековечить,
воплотить!
Говоря «нет» «дням настоящим», поэт убежден в том, что крушение старых
устоев жизни — неизбежно:
На непроглядный ужас жизни Открой скорей, открой глаза, Пока великая
гроза Все не смела в твоей отчизне...
(Да, так диктует, вдохновенье...)
Эта «великая гроза», по Блоку, разразится в результате усилий новых,
молодых людей («Юность — это возмездие»):
Я верю: новый век взойдет Средь
всех несчастных поколений.
Пусть день далек — у нас все те ж Заветы юношам и девам:
Презренье согревает гневом, А зрелость гнева — есть мятеж.
(В огне и холоде тревог...)
Об этом же поэт писал в одном из своих писем 1909 года: «Революция
русская в ее лучших представителях — юность с нимбом вокруг лица».
Написанный Блоком после поездки в Италию весной 1909 года цикл —
«Итальянские стихи» может показаться чужеродным в третьем томе. Недаром В.
Брюсов охарактеризовал их лишь как «прекрасные строфы чистой поэзии».
Однако насчет «чистой поэзии» Брюсов ошибся. Именно здесь Блок определяет
позицию «чистого искусства» как «творческую ложь». «В легком челноке
искусства» можно «уплыть от скуки мира», но подлинное искусство — «ноша на
плечах», долг, подвиг. Другой вопрос, глубоко волнующий поэта и
поставленный им в цикле,— о соотношении цивилизации и культуры. В
современной цивилизации поэт усматривает бездуховное, а значит,
разрушительное начало. Именно поэтому «цивилизованную» Флоренцию, забывшую
о своей древней
культуре, он называет предательницей:
Умри, Флоренция, Иуда, Исчезни в
сумрак вековой!
Хрипят твои автомобили, Твои уродливы дома, Всеевропейской
желтой пыли Ты предала себя сама.
(Флоренция, 1)
Подлинная культура, по Блоку, неразрывно связана со «стихией», т. е. с
жизнью народа. В стихотворении «Равенна» современный город рисуется
кладбищем («дома и люди — все гроба»), но зато звучат надписи на старинных
надгробьях:
Лишь медь торжественной латыни
Поет на плитах, как труба.
Именно в этом городе — хранилище непреходящих ценностей культуры,
который, «как младенец», спит «у сонной вечности в руках»,— и может
появиться тень великого флорентийца:
Тень Данта с профилем орлиным
О Новой Жизни мне поет.
Грядущее обновление связывает А. Блок и с обликом простых итальянских
девушек, каждая из которых может стать Мадонной и подарить миру нового
Спасителя.
Раздел «Разные
стихотворения» содержит
содержанию стихи.
Несколько из них посвящены теме «поэта и поэзии» («За гробом»,
«Художник», «Друзьям», «Поэты»). Остановимся на последнем из них. Со
свойственной ему беспощадной искренностью Блок создает «групповой портрет»
современных поэтов, не исключая из их ряда и самого себя. Поначалу
блоковские служители муз могут вызвать у читателя неприятие (они
«напивались», «болтали цинично и пряно», «под утро их рвало», «потом
вылезали из будок как псы»). Вот уж поистине вспомнишь пушкинскую
характеристику стихотворца: «И меж детей ничтожных мира, // Быть может,
всех ничтожней он». Однако поэты у Блока, несмотря на все свои человеческие
слабости, обладают огромным преимуществом перед благопристойными
обитателями «обывательской лужи». Они способны ценить прекрасное, мечтать о
«веке златом», способны, наконец, на бунт против лживых устоев жизни:
Ты будешь доволен собой и
женой, Своей конституцией
поэта — всемирный запой, И мало ему конституций!
И даже уходя из жизни (собачья жизнь — собачья смерть), поэт возвышается
над обывателями, ибо до конца сохраняет веру в свои идеалы:
Пускай я умру под забором, как пес, Пусть жизнь меня в землю
втоптала,— Я верю: то Бог меня снегом занес, То вьюга меня целовала!
«Музыкальное» название следующего цикла — «Арфы и скрипки» — появилось не
случайно. Оно связано с блоковской концепцией музыки как внутренней
сущности мира, его организующей силы. «Душа настоящего человека,— писал А.
Блок в одной из своих статей,— есть самый сложный и самый певучий
музыкальный инструмент <...> Бывают скрипки расстроенные и скрипки
настроенные. Расстроенная скрипка всегда нарушает гармонию целого; ее
визгливый вой врывается докучной нотой в стройную музыку мирового оркестра
<...> Художник — это тот <..->, кто слушает мировой оркестр и вторит ему,
не фальшивя». Если скрипки могут быть расстроенными и настроенными, то арфа
для Блока — символ музыки, звучащей всегда в унисон с «мировым оркестром».
Тематический
диапазон цикла (наиболее
Верность или неверность человека «духу музыки» может выражаться в самых
разнообразных проявлениях: от высоких взлетов души до ее подчинения «темным
стихиям», падения, капитуляции перед «страшным миром». Поэтому многие
стихотворения цикла находятся как бы в оппозиции друг другу.
Одно из
ключевых стихотворений цикла
— «На смерть Комиссаржевской».
чтит ее как великую актрису, как «художницу», которая «не лукавила, но была
верна музыке», как воплощение «вечной юности». По убеждению Блока, истинный
художник не
уходит от нас бесследно.
Пускай хоть в небе — Вера с нами. Смотри
сквозь тучи: там она — Развернутое ветром
знамя, Обетованная весна.
Совсем иные мелодии звучат в тех стихотворениях, где слышны отзвуки
дисгармонии «страшного мира». Среди них известное «Я пригвожден к
трактирной стойке...» — о безвозвратно утраченном счастье и гибельной любви-
страсти. К ним относится и «Черный ворон в сумраке снежном... » — одно из