Элементы теории структурации

Но что же значит - сделать что-то ненамеренно. Отличается ли это от непредвиденных последствий'?' Рассмотрим так называемый „сопутствующий эффект" действия6. Кто-то включает свет, чтобы осветить помещение, и свет спугивает преступника. Первое интенционально, второе Нет. Предположим, этот преступник затем будет пойман и проведет год в тюрьме по обвинению в краже. Явится ли это непредвиденными последствиями зажигания света. Что же именно „сделал" индивид. Позвольте привести еще один пример из теории сегрегации. Модель этнической сегрегации складывается без того, чтобы кто-либо желал этого. Это происходит по следующей схеме. Представим шахматную доску, на которой есть 5 и 10-копеечные монеты Они распределены случайно, как индивиды в городской среде. Предполагается, что даже при отсутствии враждебности ito отношению к другим группам члены каждой группы не хотят жить в окружении, по отношению к которому они находятся в этническом меньшинстве. На шахматной доске каждая монетка движется до тех пор, пока не займет позицию, в которой по крайней мере 50% прилегающих монет - того же самого типа. Это приводит к структуре экстремальной сегрегации. 10-копссчныо монеты в конце концов образуют гетто в центре 5-копеечных. „Эффект композиции" - это результат совокупности действий. тех ли, кто двигает монетки по доске, или же агентов по продаже жилья. Каждое действие в отдельности производится с определенной интенцией. Однако конечный результат не является ни намеренным, ни желаемым. Он оказывается как бы результатом действия каждого и в то же время никого в отдельности

Чтобы понять, что значит делать что-либо ненамеренно, мы сперва должны прояснить, как следует понимать интенциональность. Это понятие  я определяю как характеристику действия, которое, по мнению исполнителя, будет иметь определенное качество или результат, причем это знание используется автором действия для достижения данного качества или результата8. Если характеристика участия, данная выше, правильна, то необходимо отделять вопрос о том, что агент „делает", от вопроса, что он „намерен" делать, т. е. от интенциональных аспектов производимого действия. Участие относится к первому из этих вопросов. Включение света есть действие, спугивание преступника также есть нечто, что агент делал. Действие не интенционально, если действующий не знал, что преступник находится где-то поблизости, и если, по какой бы то ни было причине, зная, что преступник находится в данном месте, агент не собирался использовать это знание для того, чтобы его спугнуть. Концептуально можно разделить неинтенциональные (unintentional) действия и непредвиденные (unintended) последствия действий, хотя это различие не будет иметь значения, раз мы рассматриваем отношения между интенциональным и неинтенционэльным Следствием действий актеров, интенциональных или неинтенциональных, являются события, которые не случились бы, если бы этот актер вел себя иначе, но вызвать которые - не в его власти (безотносительно к тому, каковы были его намерения).

Я думаю, можно сказать, что все происходящее с преступником, после того как его спугнули, было непредвиденным последствием действия при условии, что агент не знал о присутствии преступника и, таким образом, инициировал эти следствия неинтенционально. И если здесь есть какие-то сложности, то они связаны с пониманием того, каким образом получается, что кажущийся тривиальным акт может привести к событиям, очень удаленным от этого акта во времени и в пространстве, а вовсе не с тем, были ли эти последствия намеренными для исполнителей первоначального действия, или нет. Вообще говоря, верно, что чем более удалены последствия действия во времени и в пространстве от перво­начального контекста действия, тем с меньшей вероятностью эти следствия будут интенциональны. Конечно, с точностью до возможности предвидения, которой обладают актеры, и власти, которую они способны мобилизовать. Обычно мы думаем о том, что агент „делает" - по контрасту с последствиями, которые вызваны тем, что уже сделано, - как о чем-то находящемся более или менее в пределах контроля агента. В большинстве сфер жизни и для большинства форм деятельности горизонт такого контроля ограничен непосредственными контекстами действия или взаимодействия. Таким образом, можно сказать, что включение света есть нечто, что агент делал, и спугивание преступника, возможно, тоже, однако мы не говорим, что он вызвал, например, поимку преступника полицейским или то, что преступник провел год в тюрьме. И хотя, может быть, верно, что все эти события не случились бы там и тогда, где они имели место, без этого самого включения света, само происшествие зависит от еще многих других случайных совпадений, чтобы можно было сказать, что это сделал актер, который включил свет

Философы извели много  чернил, пытаясь проанализировать природу  интенциональной деятельности. Но с точки зрения социальных наук трудно преувеличить важность непредвиденных последствий интенционального поведения. Мертон дал, возможно, классическую трактовку этой проблемы9.

Он абсолютно правильно  указывает, что изучение непредвиденных последствий является фундаментальным для всякого социологического ис­следования. Каждый элемент деятельности может иметь: 1) незначимые; 2) значимые; 3) единично значимые; и 4) многозначные последствия. Что именно мы принимаем за .значимое", будет зависеть от характера иссле­дования, которое мы проводим, или от теории, которую мы строим10 Однако затем Мертон продолжает рассматривать непредвиденные последствия в рамках функционального анализа² - концептуального направления, которое я хотел бы оспорить, несмотря на то. что оно конвенционально принято в социологической литературе. В особенности важно понимать, что анализ непредвиденных последствий не придает смысл (хотя Мертон считает, что придает) тем формам или моделям социального поведения, которые кажутся иррациональными. Мертон противопоставляет интенциональной деятельности (явным функциям) их непредвиденные последствия (латентные функции) Одна из целей выделения латентных функций заключается в том, чтобы показать, что явно иррациональная социальная деятельность, возможно, в конечном счете, не столь уж ир­рациональна. И это особенно верно, считает Мертон, касательно постоянных, протяженных во времени деятельностей или практик. Их часто игнорируют, называя „предрассудками", „иррациональностями", „простой инерцией традиций" и т. д., однако, по мнению Мертона, если мы смогли показать, что у них есть некая латентная функция - некое непредвиденное последствие или набор последствий, которые помогают поддерживать непрерывное воспроизводство рассматриваемой практики, - то тем самым продемонстрировали, что они вовсе не являются иррациональными

Таким образом, церемония, например, может выполнять латентную функцию  усиления групповой идентификации  благодаря тому, что она периодически предоставляет возможность членам группы собираться вместе и включаться в общую деятельность". Но предполагать, что такая демонстрация функционального отношения указывает на причину существования практики, ошибочно. Что привносится сюда незаметно, так это концепция „общественных причин" на базе предписанных социальных потребностей. Так, если мы считаем, что группа нуждается в церемониале, для того чтобы сохраняться, мы перестаем рассматривать воспроизводство этого церемониала как иррациональное. Но сказать, что существование социального состояния. А нуждается в социальной практике Б, чтобы позволить ему сохраниться в прежней форме, означает только постановку вопроса, на который затем следует ответить, а не ответ сам по себе. Отношение между А и Б не является аналогичным отношению между желаниями (или нуждами) и интенциями индивидуального актера. У индивида желания, являющиеся конститутивными для мотивационных импульсов актера, порождают динамическое отношение между мотивацией и интенциональностью. Однако в социальных системах все происходит иначе, за исключением случаев, когда актеры ведут себя в соответствии с тем, что они считают социальной необходимостью12.

Приводя данное возражение, нельзя не согласиться с тем значением, которое Мертон придает связи  непредвиденных последствий действия с институционэлизированными практиками, т. е. практиками, глубоко укорененными во времени и пространстве. Эта связь представляет собой наиболее важный из трех главных контекстов - отделимых друг от друга только аналитически, - контекстов, в которых можно анализировать влияние непредвиденных последствий. Первый в нашем примере - это включение света, спугивание преступника, причина, заставившая преступника убегать и т. д Интерес исследователя здесь заключается в соединении событий, проистекающих из первоначального обстоятельства, без которого эта цепочка не могла бы быть простроена. Веберовский анализ последствий Марафонской битвы для последующего развития греческой культуры и, следовательно, для формирования европейской культуры в целом, является разновидностью такой связи, так же как и его рассмотрение последствий выстрела, рокового для эрцгерцога Фердинанда в Сараево13. Здесь рассматривается единый набор событий, который прослеживается и анализируется методом от противного. Исследователь спрашивает, что бы случилось с событиями В. С, D и Е, если бы Л не произошло'? И таким образом пытается понять роль А в этой цепочке последствий".

Второй тип обстоятельств, по поводу которых размышляет социальный аналитик, это тип, в котором вместо модели непредвиденных последствий, вызванных каким-то единичным событием, есть модель, состоящая из комплекса индивидуальных деятельностей. Рассмотрение этнической сегрегации, приведенное выше, является примером такого процесса. Определенный „конечный результат" берется как явление, которое нужно объяснить, и показывается, что этот конечный результат происходит как непредвиденное последствие совокупности интенциональных поведений. Тема рациональности здесь опять выходит на первый план, но теперь уже по поводу нее не возникает логических возражений. Как убедительно показано в теории игр, результат серии рациональных действий, независимо предпринятых индивидуальными актерами, может оказаться иррациональным для всех14. „Извращенные эффекты" есть только разновидность непредвиденных последствий, хотя нет сомнения, что ситуации, в которых они встречаются, особенно интересны15

Третий тип контекста, в котором можно рассматривать  непредвиденные последствия, также  был указан Мертоном- интерес аналитика  заключается здесь в раскрытии  механизмов воспроизводства институциональных прак­тик В данном случае непредвиденные последствия действия формируют новые условия последующего действия в нерефлексивном цикле с обратной связью (причинные петли). Я считаю, что для того чтобы объяснить, как получается такая обратная связь, недостаточно выделить функциональные отношения. Каким образом получается, что циклы непредвиденных последствий через обратную связь регулируют стабильное социальное воспроизводство на протяжении длительных периодов времени"? В общем случае, это не так сложно проанализировать. Повторяющиеся действия, или практики, расположенные в одном контексте времени и пространства, имеют некие регулярные последствия, не намеренные, не предвиденные теми, кто вовлечен в такую деятельность в более или менее „отдаленных" пространственно-временных контекстах. Причем то, что происходит в этой второй серии контекстов, прямо или косвенно влияет на дальнейшие условия действия в его первоначальном контексте. Чтобы понять, что происходит, не требуется дополнительных объяснительных переменных, помимо тех, которые объясняют, почему индивиды мотивированы принимать участие в регулярных социальных практиках во времени и в пространстве и каковы последствия этого. Непредвиденные последствия регулярно „распределяются" как побочный продукт регулярного поведения, рефлексивно поддерживаемого его исполнителями.

УЧАСТИЕ И ВЛАСТЬ

Каков характер логической связи между действием  и властью"? Не­смотря на то, что  этот вопрос включает целый комплекс проблем, базовое отношение можно  выделить довольно легко. Способность „действовать иначе" означает способность вмешиваться в события или же воздерживаться от такого вмешательства, что и оказывает влияние на какой-либо процесс или положение дел. Имеется в виду, что для того чтобы быть агентом, необходимо реализовывать способность к использованию (постоянно, в повседневной жизни) всего спектра власти, включая и воздействие на использование власти другими. Действие зависит от способности индивида „преобразовывать" существующее положение дел или ход событий. Агент перестает быть агентом, если он или она теряет способность „преобразовывать", т е реализовывать некий вид власти Множество инте­ресных для социального анализа случаев, однако, попадает в область, где то. что мы принимаем за действие, не определяется так, однозначно - например, где власть индивида ограничена рядом специфических обстоятельств16 И здесь очень важно подчеркнуть, что обстоятельства социаль­ного принуждения, в которых индивиды „не имеют выбора", не могут быть приравнены к исчезновению действия как такового „Не иметь выбора" не значит, что действие заменяется реакцией (вроде того, что человек мигает, если у него перед глазами махнуть рукой) Может показаться, что это настолько очевидно, что об этом не надо и говорить. Однако же некоторые из очень продвинутых направлений социальной теории, особенно связанных с объективизмом и „структурной социологией", не признают такого различия. Они полагают, что принуждение действует аналогично силам природы, как если бы „не иметь выбора" было эквивалентно подчинению неодолимым и необъятным механическим силам.

Если выразить все это  иначе, то можно сказать, что логически  действие предполагает власть в смысле способности к преобразованию. В  этом смысле, т. е. в наиболее широком  значении термина „власть", она логически предшествует субъективности, простраиванию рефлексивного мониторинга поведения. Это необходимо подчеркнуть, потому что концепция власти в социальных науках, как правило, имеет тенденцию отражать дуализм субъекта и объекта, о котором мы уже говорили выше. Таким образом, „власть" очень часто определяется в терминах намерения или воли, как способность достигать желаемого или интенционального результата; другие авторы, как, например, Парсонс и Фуко, наоборот, расс­матривают власть прежде всего как свойство общества или социальной общности.

Дело не в том, чтобы  устранить одну концепцию за счет другой, а чтобы представить их отношение как свойство дуальности структуры. По моему мнению, Бахрах (Bachrach) и Баратц (Baratz) правы, когда  в широко известной дискуссии по этому вопросу они говорят, что есть два „лика" власти (а не три, как заявляет Люк (Lukes))17. Они представляют их, с одной стороны, как способность актеров приводить в действие решения, которые выбирают они сами, а с другой - как „мобилизацию направления", заданного институционально. Такой взгляд не вполне удовлетворителен, поскольку сохраняет концепцию власти с нулевой суммой. Вместо того чтобы использовать эту терминологию, мы можем выразить дуальность структуры в отношениях власти следующим образом. Ресурсы (возникающие как следствия обозначения (signification) и легитимации) являются структурированными (заданными структурой - примеч. пер) качествами социальных систем, и используются, а также воспроизводятся агентами в ходе взаимодействия. Власть не обязательно связана с достижением каких-то групповых интересов. В этой концепции использование власти характеризует не специфические типы поведения, но все действия, и власть сама по себе не является ресурсом. Ресурсы - это средства, с помощью которых исполняется власть, рутинная составляющая осуществления поведения в социальном воспроизводстве. Структуры доминирования, встроенные в социальные институты, не следует представлять себе как своего рода перемалывание „послушных тел", ведущих себя подобно автоматам, что подразумевается в объективистской социальной науке. Власть в рамках социальных систем, которые характеризуются некой протяженностью во времени и пространстве, предполагает некие регулярные отношения автономии и зависимости между актерами или коллективами в контексте социального взаимодействия. Однако все формы зависимости предполагают некоторые ресурсы, посредством которых те, кто подчинен, могут влиять на действия тех, кто подчиняет. Это как раз то, что я называю диалектикой контроля в социальных системах.