Концепция "общества риска"

В-четвертых, современное общество перенасыщено знаниями о рисках, что  уже само по себе является проблемой.

Наконец, Гидденс  ввел чрезвычайно важное для наших  последующих рассуждений понятие «среда риска» в современном обществе, выделив три ее компоненты: угрозы и опасности, порождаемые рефлективностью модернити; угроза насилия над человеком, исходящая от индустриализации войн, и угроза возникновения чувства бесцельности, бессмысленности  человеческого  существования,  порождаемая  попытками  человека соотнести свое личное бытие с рефлективной модернизацией¹⁶.

3.3. Концепция общества  риска У.Бека

Наиболее завершенная концепция  общества риска принадлежит У.Беку. Согласно Беку, риск – это не исключительный случай, не «последствие» и не «побочный продукт» общественной жизни. Риски постоянно производятся обществом, причем это производство легитимное,  осуществляемое  во  всех  сферах  жизнедеятельности  общества  – экономической, политической, социальной. Риски –  неизбежные продукты той машины, которая называется принятием решений.

Риск, полагает Бек, может быть определен как «систематическое взаимодействие общества с угрозами и опасностями, индуцируемыми и  производимыми модернизацией как таковой. Риски  в  отличие  от  опасностей  прошлых  эпох  –  следствия  угрожающей  мощи модернизации и порождаемых ею неуверенности и страха»¹⁷. «Общество риска» – это фактически новая парадигма общественного развития. Ее суть состоит в том, что господствовавшая в индустриальном обществе «позитивная» логика общественного производства,  заключавшаяся  в  накоплении  и  распределении  богатства,  все  более перекрывается  (вытесняется)  «негативной» логикой  производства  и распространения рисков. В конечном счете расширяющееся производство рисков подрывает сам принцип рыночного хозяйства и частной собственности, поскольку систематически обесценивается и экспроприируется  (превращается  в отходы,  загрязняется,  омертвляется  и т.  д.) произведенное общественное богатство. Расширяющееся производство рисков угрожает также фундаментальным основам рационального поведения общества и индивида –  науке и демократии.

Не менее важно, что одни страны, общности или социальные группы, согласно данной теории, только извлекают прибыль из производства рисков и пользуются производимыми благами, другие же подвергаются воздействию рисков.

Однако, замечает Бек, производство рисков весьма «демократично»: оно порождает эффект бумеранга, в конечном счете настигая и поражая тех, кто наживался на производстве рисков или же считал себя застрахованным от них. Отсюда другой вывод: производство рисков –  мощный фактор изменения социальной структуры общества, перестройки его по критерию степени подверженности рискам. Это, в свою очередь, означает, что в обществе складывается новая расстановка политических сил, в основе которой лежит борьба за определение, что рискогенно (опасно), а что нет.

Следовательно, «политический потенциал общества риска должен быть проанализирован  социологической теорией в терминах производства и распространения знаний о рисках». И далее  Бек  делает  вывод,  имеющий  непосредственное  отношение  к  экологической политике: «Социально осознанный риск политически взрывоопасен: то, что до сих пор рассматривалось, как неполитическое, становится политическим»¹⁸.

Иными словами, риски «политически рефлексивны», т. е. вызывают к жизни  новые политические  силы  (например,  социальные  движения)  и  оказывают  влияние  на существующие социальные институты общества.

В формировании идеологии и политики современного общества одну из ключевых ролей играет  наука,  производство  знаний.  Теория  «общества  риска»  утверждает,  что  с расширением  производства рисков, особенно мегарисков, роль науки в общественной жизни  и политике существенно изменяется. Ведь большинство рисков, порождаемых успехами научно-технической модернизации, причем наиболее опасных (радиоактивное и химическое  загрязнение,  неконтролируемые  последствия генной  инженерии),  не воспринимаются непосредственно органами чувств человека. Эти риски существуют лишь в форме знания о них. Отсюда специалисты, ответственные за определение степени рискогенности новых технологий и технических систем, а также средства массовой информации, распространяющие знания о них, «приобретают ключевые социальные и политические позиции»¹⁹.

Еще одна проблема – это политическая интерпретация технического и естественно-научного  знания.  Это  знание  не  может  быть  использовано  непосредственно  в политическом процессе. Необходим перевод этого знания на язык политического диалога и решений.  Этот  перевод  осуществляется  политически  ангажированным  научным сообществом,  которое  «превращается  в  фактор,  легитимизирующий  глобальное промышленное  загрязнение,  равно  как  и  всеобщий  подрыв  здоровья  и  гибель растительности, животных и людей»²⁰. Формируется институт экспертов, который приобретает самодовлеющее политическое значение, поскольку именно он определяет, что и насколько опасно. Именно эксперты определяют уровень социально-приемлемого риска для общества.

Привилегированное  положение  корпуса  экспертов  влечет  за  собой  негативные последствия. Эксперты превращаются в элиту, третирующую  остальное население как алармистов, подрывающих общественный порядок. Разделение общества на экспертов и всех  остальных  вызывает  у  населения  стойкую  реакцию  недоверия  к  науке  и технологической сфере, поскольку эксперты систематически скрывают или искажают информацию о рисках, а также не могут ответить на вопросы, выдвигаемые населением и его инициативными группами. Борьба между политически ангажированными экспертами затрудняет оценку истинного состояния среды обитания и поиск адекватных решений. В результате  наука  как  социальный  институт  разделяется  на  академическую  или лабораторную (наука фактов) и науку опыта, которая, основываясь на публичных дискуссиях и жизненном опыте, «раскрывает истинные цели и средства, угрозы и последствия происходящего»²¹. Бек полагает, что наука опыта в обществе риска должна не только развиваться, но и быть принята обществом как легитимный институт знаний, уполномоченный принимать решения.

Нам представляются важными еще  три положения этой теории.

Во-первых, это пересмотр основополагающей нормативной модели общества. Если нормативным идеалом прошлых эпох было равенство, то нормативный идеал общества риска – безопасность. «Социальный проект  общества  приобретает  отчетливо  негативный  и  защитный  характер  –  не достижение «хорошего», как ранее, а предотвращение «наихудшего». Иными словами, система ценностей «неравноправного  общества» замещается  системой  ценностей «небезопасного   общества»,  а   ориентация   на   удовлетворения   новых   потребностей   – ориентацией на их самоограничение»²².

Во-вторых, в обществе риска возникают  новые социальные силы, разрушающие старые социальные перегородки. Бек полагает,  что  это  будут  общности «жертв  рисков», а  их  солидарность  на  почве беспокойства и страха может порождать мощные политические силы.

В-третьих, общество риска политически  нестабильно. Постоянное напряжение и боязнь опасностей раскачивают политический  маятник  от  всеобщей  опасности  и  цинизма  до  непредсказуемых политических  действий.  Недоверие  к  существующим  политическим  институтам  и организациям растет. Нестабильность и недоверие периодически вызывают в обществе поиск точки опоры – «твердой руки». Таким образом, возврат к прошлому, в том числе авторитарному и даже тоталитарному, не исключен.

В развитой им концепции риск в  социологическом смысле есть систематическое взаимодействие общества «с угрозами и опасностями, инициируемыми и производимыми процессом модернизации как таковым. В отличие от опасностей прошлых эпох риски суть последствия, связанные с угрожающей мощью модернизации и порождаемыми ею глобальной нестабильностью и неопределенностью... В обществе риска неизведанные и неожиданные последствия приобретают характер господствующей силы»²³.

Принципиально важно, что это –  социологический подход, потому что  до сих пор социология, анализируя опасности для человека и природы, порождаемые процессами модернизации, говорила на чужом языке. Сентенции социологов по поводу загрязнения среды, опасностей техногенных аварий и катастроф были, по сути, технократическими и натуралистическими. В социологии сформировался ряд направлений, которые стали изучать эти «побочные» эффекты развития урбан-индустриальной цивилизации. Методологически это означало, что социология продолжает разделять и противопоставлять человека и природу, общество и среду его обитания. «Загрязнение» и подобные понятия, заимствованные социологией из естественных и технических наук, наивно предполагают, что:

• общество имеет дело с социально и пространственно локализуемыми процессами,
• с обратимыми процессами («загрязнили – ликвидировали опасность»),
• источник проблемы и ее решения лежат в сфере несоциальных наук и технологий.

Между тем производство рисков –  социальный процесс. «В развитом обществе, – говорит Бек, – социальное производство богатства систематически сопровождается социальным производством риска. Соответственно проблемы и конфликты, связанные с распределением дефицита в обществе, соседствуют с проблемами и конфликтами, которые возникают вследствие производства, необходимостью определения и распределения рисков, порождаемых научно-техническими системами»²⁴. И далее Бек выделяет ключевые характеристики общества риска.

Прежде всего, риск «демократичен» в том смысле, что он всеобщ и  неустраним. Рано или поздно он поражает тех, кто его производит или наживается на нем. Бек называет это эффектом бумеранга современной цивилизации. В конечном счете, разрастание общества риска есть нарастание процессов «экологического обесценивания и экспроприации». Иными словами, модернизация входит в противоречие с интересами частной собственности и производства прибыли.

Новые противоречия и конфликты, порождаемые расширением сферы риска (сначала между развивающимися и индустриально развитыми странами, а затем и между последними), накладываются на «старые», принадлежащие индустриальной эпохе. Сегодня возможна такая ситуация, когда одни страны или группы будут накапливать богатство и пользоваться всеми благами цивилизации, а другие – только подвержены риску. Но это  ситуация переходного периода. Постепенно негативная логика распространения риска «демократизирует» ситуацию, в глобальном масштабе.

Далее, современные опасности не только всеобщи и всепроникающи, но и не воспринимаются человеческими  органами чувств. Это еще один вызов  социологии и другим наукам о человеке, все теоретические конструкции  которых построены на восприятии человеком окружающего мира своими органами чувств. Риски «объективно» существуют» лишь в форме знаний о них. Поэтому наука становится мощной политической силой. «Политический потенциал общества риска должен быть осмыслен социологической теорией в терминах производства и распространения знаний о рисках»²⁵.

Вместе с тем монополия естественных наук на определение риска разрушается. Другие социальные субъекты и институты, например, средства массовой информации и общественные движения, поскольку  они формируют общественное мнение и тем самым определяют степень социальной приемлемости риска, также приобретают ключевые социальные и политические позиции. Это означает, что высшего арбитра по вопросу о социальной приемлемости того или иного риска попросту не может существовать.

Итак, если индустриальное общество отмечено позитивной логикой распространения  богатства, то общество риска – негативной логикой распространения опасностей. В целом, заключает Бек, это катастрофическое общество. Когда «исключительные  условия» превращаются в норму повседневного бытия, риск всеобщ и выхода нет, люди перестают думать об опасностях. Этот «экологический фатализм позволяет маятнику индивидуальных и общественных настроений качаться в любом направлении. Общество риска переходит из состояния истерии к отрешенности, и наоборот»²⁶.

Концепция общества риска обладает высокой степенью генерализации. Однако попробуем продвинуться еще на несколько  шагов вперед. Да, риски воздействуют на человека непосредственно. Но одновременно вся измененная человеком среда, опасная и «безопасная», представляет собой новый, ранее не существовавший вид производственной системы. ««Окружающая среда» – теоретически ложный термин. Она не может более рассматриваться как некое «пустое пространство», источник ресурсов и вместилище отходов общественного производства. «Окружающая среда» есть глобальная производственная машина, в которую встроены частичные машины общественного производства – государства, отрасли, корпорации и др. Законы функционирования этой машины доступны лишь комплексу наук. Но если есть геополитика и глобальная экология, то должна быть и глобальная социология – наука, изучающая структуру и динамику социальных институтов этой глобальной машины»²⁷.

Вторая проблема не менее существенна. Концепция общества риска интерпретирует ситуацию, складывающуюся в ходе новейшей фазы модернизации западного мира. Истоки этой ситуации усматриваются в прогрессе науки и технологий.

С моей точки зрения, общество риска  в равной мере может быть создано  наукой и идеологией, неконтролируемой динамикой технико-технологических систем и тоталитарными и авторитарными режимами. В советской России факторами риска были гражданская война и насильственная коллективизация, идея мировой революции и форсирования индустриализация, концепции «осажденной крепости» и «коллективной ответственности», милитаризация экономики и всеобщая секретность, программа построения коммунизма к концу 1980-х годов и политика всеобщей химизации сельского хозяйства, гонки космических вооружений. Этот список можно продолжать бесконечно.

Но, прежде всего, риск модернизации России был порожден идеологическими факторами. Идеология «сконструировала» политический режим, а он уже сформировал тот  процесс модернизации, разрушительные плоды которого мы пожинаем сегодня. Модернизация страны была в целом директивной, форсированной и уж никоим образом не рефлексирующей. Это модернизация без обратной связи со сложившимися природными и социальными экосистемами. Логика накопления общественного богатства, лежащая в основе «нормальной» модернизации, была заменена логикой его расходования, проедания, омертвления во имя строительства и укрепления идеологически сконструированной социально-политической системы.