Концепция "общества риска"

И  Гидденс,  и  Бек  выдвинули  концепцию  общества  риска  в  рамках  концепции  модернизации  – концепции,  предлагаемой  в современной западной  социологии  в качестве  своеобразной  альтернативы  классическому марксизму.  Общество  риска – закономерный  продукт развития  индустриального общества,  стадия  модернизации  общественной  жизни,  этап «рефлексивной модернизации» (Бек) или «высокого модерна» (Гидденс)²⁸.

Как хорошо известно, модернизация –  сложнейший, взаимосвязанный комплекс экономических,  политических,  социальных  и  культурных  изменений,  направленных  на  создание  тех  типов  социальных  систем,  которые  сложились  в  Западной  Европе  и  Северной Америке  в  девятнадцатом  веке  и  стали  постепенно  распространяться  на  другие  страны  и континенты.

Источником  концепции  модернизации  явились  исследования  Вебера.  По  Максу  Веберу, модернизация  (или,  как  он  обозначал  этот  термин,  «рационализация»)  является  процессом вытеснения  трех  основных  типов  социального  действия  –  ценностно-рационального, традиционного  и  аффективного  –  действием  целерациональным.  Согласно  Веберу,  реально протекающее  поведение  индивида  ориентировано  в  соответствии  с  несколькими  типами действий  одновременно.  В  нем  имеются  и  целерациональные,  и  ценностно-рациональные, и аффективные,  и  традиционные  моменты.  В  разных  типах  обществ  те  или  иные  виды действия  могут  быть  преобладающими.  В  традиционных  обществах  доминируют  традиционный  и  аффективный  типы  социального  действия,  а  в  индустриальном  –  целерациональный  и  ценностно-рациональный.  Вебер  был  убежден,  что  рационализация  социального действия,  т.е.  вытеснение  целерациональным  действием  всех  остальных  типов  социального действия – это тенденция самого исторического процесса.

На  определенном  этапе  своего  развития  индустриальное  общество  начинает  переходить на  стадию  т.н.  «общества  риска».  В  той  же  мере,  в  какой  модернизация  разрушила  основы феодального  общества  в  XIX  столетии  и  произвела  на  свет  индустриальное  общество, сегодняшняя  модернизация  разрушает  общество  индустриальное,  чтобы  выявить  контуры нового  социального  образования,  приходящего  ему  на  смену. 

4. Парадигма общества  риска применительно к отечественной  ситуации

«Парадигма    общества    риска»    –    это    новая    парадигма    теоретической   социологии.   Ее  суть состоит в утверждении,  что обычное индустриальное  общество  – продукт процесса  ранней модернизации  – основывалось  на  производстве,  накоплении  и распределении материальных благ.  Поэтому  и  социальная  структура  этого  общества  основывалась  на  классах,  отличающихся друг от друга по собственности на материальные средства производства.

Но  со  становлением  общества  риска  ситуация  радикально  изменяется.  Господствовавшая в  индустриальном  обществе  «логика  позитива»  – производство,  накопление  и  распределение материальных  ценностей  – перекрывается  и  вытесняется  «логикой  негатива»  –  производством,  накоплением  и  распределением  рисков.  Этот  процесс  не  может  быть  описан  в терминах  веберовской  рационализации,  поскольку  последняя  трактовала  социальный  прогресс  как  «расколдовывание  мира»,  как  возрастание  власти  человека  над  природой.  Теперь же,  со  становлением  общества  риска, человек теряет  контроль  над природными  процессами.  «Вторая природа»  – то,  что создано руками  человека  – гидроэлектростанции,  плотины,  механизмы,  атомные объекты – выходит из-под контроля  человека  и превращается  в слепую и дикую стоящую над человеком силу, в господство хаоса и произвола.

Несмотря  на  плодотворность  введения  в  социологию  концепции  «общества  риска»,  сразу же  встает  вопрос  о  правомерности  перенесения  ее,  без  существенных  изменений,  для анализа  отечественной  ситуации.  Ведь  для  Бека  и  Гидденса  «общество  риска»  –  не  аморфное идеологическое  образование,  подобное  «обществу  развитого  социализма» или  «переходу  к рыночным  отношениям»,  а  конкретная  идеально-типическая  модель,  характеризующаяся легко  идентифицируемыми  в  современном  западном  обществе  чертами.  А  именно:  в обществе  риска  все  основные  сферы  общественной  жизни,  характерные  для  обычного индустриального общества, претерпевают следующие радикальные трансформации.

1. В   сфере   экономической   растущие   по   масштабам   и   сфере   распространения   риски   в  конечном    счете    подрывают    основные    принципы    рыночного    хозяйства    и    частной    собственности. Они означают систематическое обесценение произведенных материальных благ.
2. В социальной сфере производство рисков – мощный фактор изменения социальной структуры общества. Последняя трансформируется в совокупность социальных слоев, отличающихся друг от друга степенями подверженности рискам. При этом новая социальная стратификация отличается от классово-индустриальной, хотя, на первый взгляд, этого не должно происходить. Очевидно, что богатые люди обладают несравненно большими возможностями для покупки жилья в экологически чистых районах, покупки более свободной от экологических загрязнений пищи, отдыха на Канарских островах и т.д. Тем не менее, эти различия, в конечном счете, постепенно нивелируются благодаря «эффекту бумеранга». Загрязнение одних районов постепенно переходит на остальные, поломка атомного реактора приводит к онкологическим заболеваниям всех жителей окрестных селений и т.д. Более того, Ульрих Бек полагает, что в обществе риска должны возникать новые социальные общности, примером которых являются общности жертв рисков, экологических катастроф типа чернобыльской и т.д. Уже сегодня на Западе граждане для предотвращения новых жертв экологических катастроф объединяются в новые социальные группы и движения.
3. В сфере культуры происходит пересмотр нормативного проекта развития общества. Нормативный идеал индустриального общества – это достижение социального равенства – будь то «общество равных возможностей», в котором каждый расторопный чистильщик сапог может стать миллионером, или советская уравниловка, в которой каждый сторублевый инженер имеет одинаковые с посудомойкой, но достаточно призрачные права на получение путевки в крымский санаторий. Но нормативный идеал общества риска – это безопасность. Социальный проект этого общества носит откровенно защитный характер. Не достижение наилучшего, а предотвращение наихудшего. Не ориентация на максимальное удовлетворение потребностей, а установка на их ограничение. Далее, в обществе риска изменяется роль науки в общественной жизни. Большинство рисков не воспринимаются органами чувств человека – они имеют скрытый характер, поэтому роль технических экспертов, а также средств массовой информации значительно  возрастает.
4. В области политической экологизация общественной жизни приводит к дальнейшей демократизации, к большему проникновению демократии в сферы науки, технологии и индустрии. В сфере экологии как науки это означает усиление авторитета независимых экспертов «с улицы», не связанных общими материальными интересами с промышленными предприятиями. Более того, экологизация общественного сознания должна привести и к экологизации самих естественных наук. Несмотря на это, общество риска политически нестабильно, поскольку взрывоопасен не сам по себе риск, а риск осознаний. Это создает вполне понятное недоверие к существующим политическим структурам и поднимает законные вопросы об их ответственности как за возникновение экологических катастроф, так и за их предотвращение.

Вышеперечисленные условия наглядно  демонстрируют,  что  рассматриваемая  концепция  относится, прежде  всего,  к  современному  западному  обществу.  Скажем,  требование  экологизации научного мышления едва ли связано с систематическими невыплатами нищенских зарплат, с закрытием  сотен  институтов  и  тысяч  кафедр  и  лабораторий.  Неслучайно  другое  предлагаемое  название  для  общества  риска – «общество рефлексирующей  модернизации»,  т.е. общество, способное к самокритике, к рефлексии, к изменению самих принципов своего развития.  Это общество  уже прошло  искус потребительства и,  по  мере  восхождения по обрисованной еще А. Маслоу лестнице потребностей, постепенно осознало в большей мере значение не столько материальных, сколько культурных, духовных ценностей.

Нуждаются в дальнейшей  конкретизации  пока  еще  достаточно  туманные  контуры  российского  варианта «общества  риска».     Предварительные     результаты     уже     проведенных     опросов     населения позволяют  сформулировать  положение,  согласно  которому  в  современном  российском обществе существуют три разные по размерам социальные группы-носители относительно высокого  уровня  экологического  сознания.  Это  –  интеллигенция  (причем  научно-техническая  в  большей  степени,  чем  гуманитарная),  часть  работников  госструктур  и  часть предпринимателей²⁹.  Но  какова  социальная  стратификация российского общества  по  отношению к существующим рискам?

Неясна  степень  экологизации  научных  дисциплин  и  факторы,  препятствующие  этому процессу.  С  одной  стороны,  все  новые  отряды  российской  научной  интеллигенции  вливаются  в  ряды  международного  научного  сообщества  благодаря участившимся  контактам с западными специалистами.  С другой  стороны,  внутридисциплинарная  солидарность  приводит в условиях экономического кризиса к усилению консервативных настроений.

Можно  лишь  предположить,  что  чисто  экологические  цели  общественных  движений  часто  оказываются  переплетенными  с  другими  демократическими перспективами. И, наконец, в сфере экономической до сих пор не совсем ясно, что больше подрывает основы рыночной экономики – экологические риски или налоговая политика государства.

5. Россия как «общество  всеобщего риска» 

Осознавая принципиальную рискогенность  всякого рода общественного производства, общество  все  больше  усилий  и  ресурсов  направляло  на  создание  технических  и  социальных систем, снижающих или локализующих риски, порождаемые и распространяемые этим производством.

Для борьбы с рисками модернизации общество создало и постоянно  совершенствовало три принципиально  различных, но взаимосвязанных вида социальных технологий. Прежде всего, оно стремилось, к созданию таких технологий, которые бы минимизировали производство рисков. Создание производств с замкнутым циклом – наиболее  характерный  пример.  Далее,  как  оказалось,  без  высоко  рискогенных  технологий  все  же не  обойтись,  люди  стали изобретать  все более изощренные «технологии защиты», начиная от элементарной техники безопасности и вплоть до международных систем коллективной безопасности. Сформировалось международное законодательство и реализующие его институциональные системы, нацеленные на разработку и поддержание некоторой системы «норм риска» как неотъемлемого элемента архитектуры глобального миропорядка. Далее, поскольку все же часть рисков, преодолевая все системы защиты, вырывалась на свободу, то есть в окружающую природную и социальную среду, человечество стало разрабатывать технологии локализации и «отлова» этих мигрирующих рисков. Так как жизнь в рискогенной среде становилась  практически  неизбежной,  стали  возникать  институциональные  структуры, специализирующиеся  на борьбе с авариями и катастрофами. Наконец, возникла и другая «норма риска», уже как элемент современной культуры. Я имею в виду формирование  в  массовом  сознании  понятия  «социально  приемлемого  риска»,  отразившее  принятие обществом факта рискогенности собственной жизнедеятельности,  равно как и небезопасности среды своего обитания.

Советское,  а  затем  и  постсоветское  общества  пренебрегли  этими  необходимыми формами  риск-рефлексии.  Чернобыльская  катастрофа  –  лишь  глобальное,  а  по  сему публичное  эмпирическое  подтверждение  наступления  в  России  эпохи  всеобщего  риска.

В  действительности  «вирус»  этого  недуга  появился  значительно  раньше.  Он  выращивался и культивировался  в идеологических лабораториях конца XIX - начала XX вв., где  создавался  коммунистический  проект  радикальной  трансформации  российского общества.  Построенный  в  СССР  социализм,  несмотря  на  его  очевидные  достижения, потенциально  уже  был  обществом  всеобщего  риска.  Иначе  говоря,  многосторонний, глубоко  укорененный  в  самом  способе  общественного  производства  риск  и  был  ценой, уплаченной  за  построение  этого  социализма.  Идеологическая  доктрина  и  реализующие ее  политические  структуры  –  вот  главный  источник  и  создатель  в  советской  России общества  катастрофического  типа.  Репрессивный  политический  режим,  форсированная индустриализация  и  урбанизация,  сверхцентрализация  экономики  и  всеобщая  милитаризация,  расхищение  интеллектуальных  и  природных  ресурсов  страны,  – все  эти  процессы  лишь  закрепили,  институционализировали  расширенное  производство  рисков во  всех  сферах  советского  общества.  Совокупность  базовых  мировоззренческих  и  политических  установок  этого  общества  Олег Николаевич Яницкий  назвал  «Парадигмой  системной  исключительности»,  имея  в  виду  тотальное  господство  Системы  над  природой  и  человеком³⁰.

Риски  нереформируемости  –  вот  еще  одна  грань  рассматриваемой  нами  проблемы.

«Перестройка», реформы,  мыслившиеся  их  идеологами  как  рычаги  производства  благ, в  действительности  стали  процессами  производства  старых  и  порождения  новых опасностей  и  рисков.  Поэтому  прошедшие  годы  реформ рассматриваются не  как трансформацию,  а  как  процесс  «проявления»,  «всплытия  на  поверхность»  и  обретения своей  законченности  уже  существовавшей  Системы.  Она  в  своей  рискогенной  сути  почти  не  изменилась,  а  именно  проявилась,  «открылась» обществу  и  миру.  Не  изменилась,  потому  что  сегодня  уже  очевидно:  стратегические принципы  ее  функционирования  остались  прежними  –  накопление  благ  (власти,  ресурсов жизнеобеспечения, богатства) господствующим меньшинством и неконтролируемый  «сброс»  рисков  в  окружающую  социальную  и  природную  среду.  То,  что некогда  единая  Система  состоит  сегодня  из  множества  конкурирующих  региональных и других элит, дела не меняет, поскольку иерархия целей, лежавшая некогда в основе «Парадигмы системной  исключительности»  лишь  несколько  смягчилась,  но  не  изменилась.  Более  того,  совокупный  риск-потенциал  этого  нового  многоцентрового  макросубъекта,  увеличился,  поскольку  теперь  названная  парадигма  стала  воспроизводиться в  каждом  регионе  России,  а  федеральное  государство  утратило  контрольные  функции в  масштабе  национальных  границ.  Достаточно  взглянуть  на  структуру  государственного  бюджета,  чтобы  увидеть,  что  иерархия  целей,  заложенная  в  упомянутой  парадигме,  сохраняется.  Причем  в интересах властвующих структур  «верх»  этой  иерархии постоянно усиливается,  а «низ» -  отбрасывается,  отсекается.  «Верх»,  то  есть  главные приоритеты  кланово-корпоративной системы,  это доступ  к источникам  ресурсов (прежде всего энергетических),  сохранение  военно-промышленного  комплекса  (ВПК)  и силовых структур, контроль за средствами массовой информации. «Низ» же – это все то,  что  касается  сохранения  природы  и  воспроизводства  человеческих  ресурсов, развития  институтов науки,  культуры,  образования,  воспитания.  Наука,  этот  основной источник знания о рисках, была обречена на вымирание.

Таким  образом,  хотя  и  на  «рыночной»  основе,  был  вновь  воспроизведен  основной принцип (и  противоречие) планово-централизованной системы: она может сохранять и воспроизводить себя только за счет сверх-эксплуатации и разрушения социальной и природной среды. «Система против среды» – основное противоречие и главный источник рисков в трансформируемом российском обществе.