Шпаргалка по "социолингвистике"

- тенденция к "прозрачности" словообразовательной структуры  слова: об-вернуть, об-городить, об-дурачить  и под. (ср. литературные обернуть, огородить, одурачить);

- иная, по сравнению  с литературным языком, словообразовательная  структура слова в его финальной  (суффикс + флексия) части: чувствие (упал без чувствиев), наследствие  (Говорят, эта болезня по наследствию  передается), учительша, хулиганничать и под. (по аналогии с родственными словами, ср. сочувствие, следствие).

В области лексики  и лексической семантики характерным  является наличие довольно значительного  числа слов, преимущественно для  обозначения обиходно-бытовых реалий и действий, отсутствующих в литературном языке, — типа серчать, пущай, черед (= очередь), акурат (= точно), шибко, намедни, шитво, харчи, давеча и под., многие из которых исторически являются диалектизмами. С другой стороны, в просторечии-1 отсутствуют многие разряды отвлеченной лексики, описывающей абстрактные понятия и отношения.

Помимо этого достаточно очевидного, внешнего своеобразия просторечие-1 отличается рядом специфических  признаков в использовании лексики. Например:

- использование слова  в значении, не характерном для литературного языка: гулять в значении ’иметь интимные отношения’: Она два месяца с ним гуляла; уважать в значении ’любить’ (о пище): Я огурцы не уважаю; завесить в значении ’взвесить’; признать в значении ’узнать’: А я тебя и не признала, думала, кто чужой; цвет в значении ’цветок’; разнос в значении ’поднос’; обставитьcя ’обзавестись мебелью’; чумовой в функции бранного эпитета — ’сумасшедший, взбалмошный’: Вот чумовой! Куда побёг-то? и т.п.;

- размытость категориального  значения слова: атом (Они без  конца с этим атомом носятся - могут иметься в виду и исследования в области атомной энергии, и испытания атомного оружия, и угроза атомной войны и т.п.), космос (Ни зимы, ни лета путного теперь нет — а всё космос! — имеются в виду космические исследования, запуски спутников и т.п.).

В просторечии-1 встречается  специфический тип переноса наименования с абстрактного понятия на лицо. Например, термин диабет используется, помимо своего основного значения, также для называния лица, страдающего  сахарной болезнью: Это всё диабеты без очереди идут (реплика у дверей процедурного кабинета). Рентген в просторечии значит не только ’рентгеновский аппарат’ (Мне грудь рентгеном просвечивали) и ’рентгеноскопия’ (А тебе рентген уже делали?), но и ’врач-рентгенолог’: Она рентгеном работает; Дочка, это кто — не рентген пошёл?

Метонимическому переносу в просторечии-1 могут подвергаться термины, в литературном употреблении обозначающие только множества или  совокупности и не имеющие значения ’один элемент множества, совокупности’. Ср.: Она вышла замуж за контингента (в речи медсестры) — фраза, понятная лишь при описании соответствующей ситуации: совокупность пациентов, обслуживаемых спецполиклиникой, на "административно-медицинском" языке называется контингентом, ср.: Этот больной принадлежит к контингенту лиц, обслуживаемых нашей поликлиникой. Естественно, что, приобретя значение ’один из множества лиц’, слово контингент попало в разряд одушевленных существительных (вышла замуж за контингента). Ср. в речи зощенковского персонажа: А это кто, не президиум на трибуну вышедши?

Исследователи отмечают еще одну черту, характерную для  просторечного словоупотребления, — семантическую ущербность слова: отсутствие многих значений, присущих этому слову в литературном языке. Так, слово мотив, при сохранении значения ’мелодия’, не употребляется в смысле ’причина, повод чего-либо’ (побудительные мотивы); партия не имеет значений ’одна игра (в шахматы и проч.)’, ’определенное количество товара’; у слова дисциплина отсутствует значение ’учебный предмет’ и т.п. Частным случаем семантических сдвигов в слове является специфическое употребление его вследствие чрезвычайно характерной для просторечия-1 тенденции к эвфемизации речи: ср. отдыхать в значении ’спать’, кушать в значении ’есть’, супруга по отношению к жене говорящего и т.п., а также более старое, но имеющее рецидивы и в современном просторечии употребление местоимения они и соответствующих глагольных форм множественного числа применительно к одному лицу, которое говорящий воспринимает как представителя иного, более высокого социального статуса: — Где врач? — Они обедать ушедши; — Я вот за ними стою, который в шляпе.

В области синтаксиса для просторечия-1 характерны такие черты:

- употребление полной  формы страдательных причастий  с перфектным значением и полных прилагательных в именной части сказуемого: Обед уже приготовленный; Пол вымытый: Дверь была закрытая; Я согласная; А она чем больная?

- употребление в той  же функции деепричастий на -вши  и -мши (последняя — специфически  просторечная форма): Я не мывши (т.е. не мылся) вторую неделю; Все цветы поваливши (т.е. повалились, были поваленными); Он был выпимши и т.п.;

- употребление конструкции  с никто (при местоимении может  быть и существительное, но  необязательно), в которой сказуемое  имеет форму множественного числа, — своего рода согласование по смыслу: Гости никто не приехали; А у нее из цеха никто не были?

- употребление творительного  падежа некоторых существительных  для обозначения причины: умер  голодом (= от голода), ослеп катарактой (= от катаракты);

- специфическое управление  при словах, совпадающих (формально  и по смыслу) с литературными:  никем не нуждаться (ср. нормативное  ни в ком не нуждаться); Что  тебе болит? (вместо: у тебя); Мне  (или ко мне) это не касается (вместо: меня); Она хочет быть врач (вместо: врачом) и т. п.;

- употребление предлога  с вместо из: пришел с магазина, вернулись с отпуска, стреляют с автоматов и т.п.

Просторечие-2 представляет собой подсистему менее яркую  и менее определенную по набору типичных для нее языковых черт. В значительной мере это объясняется тем, что просторечие-2 как своеобразная разновидность городской речи относительно молодо. При этом оно занимает промежуточное положение не столько между литературным языком и территориальными диалектами (это характерно для просторечия-1), сколько между социальными и профессиональными жаргонами, с одной стороны, и литературным языком — с другой.

Занимая такое положение, просторечие-2 играет роль проводника, через который в литературную речь идут различные иносистемные элементы — профессиональные, жаргонные, арготические. Такое посредничество вполне объяснимо как собственно языковыми, так и социальными причинами. В социальном отношении совокупность носителей просторечия-2 чрезвычайно разнородна и текуча во времени: здесь и выходцы из сельской местности, приехавшие в город на учебу и на работу и осевшие в городе; и уроженцы городов, находящихся в тесном диалектном окружении; и жители крупных городов, не имеющие среднего образования и занятые физическим трудом; носителей просторечия-2 немало среди представителей таких несхожих профессий, как продавцы, грузчики, портные, парикмахеры, официанты, железнодорожные проводники, сапожники, уборщицы и др.

Поскольку, как было сказано  выше, просторечие в целом анормативно  и, стало быть, в нем нет фильтра, подобного литературной норме, который избирательно допускал бы в просторечное употребление средства, принадлежащие другим языковым подсистемам, — постольку языковые особенности, присущие уроженцам определенных мест, представителям определенных профессий или социально специфической среды, могут становиться достоянием просторечия.

И действительно, многие языковые элементы, принадлежавшие ранее  социально или профессионально  ограниченному словоупотреблению, заимствуются литературным языком не прямо из групповых или профессиональных жаргонов, а через просторечие-2. Таковы, например, активно употребляющиеся в современной речи слова жаргонного происхождения беспредел ’действия, далеко выходящие за рамки допустимого’, возникать ’высказывать свое мнение, когда о нем никто не спрашивает’, отморозок ’человек, не считающийся ни с законом, ни с какими бы то ни было нормами человеческих отношений’, оттянуться ’получить от чего-либо удовольствие’, придурок ’глупый, бестолковый человек’ (в уголовном жаргоне — ’заключенный, имеющий более легкую, чем у других, работу’), прокол ’ошибка, неудача’, (всё) путём ’правильно, как надо’, разборка ’выяснение отношений, обычно с применением силы и даже оружия’, штука ’тысяча денежных единиц’ и др.

В области фонетики и  морфологии просторечие-2 менее специфично, чем просторечие-1: фонетические и морфологические особенности имеют спорадический, случайный характер и нередко локализованы в отдельных словах и словоформах. Так, если просторечию-1 присуща определенная последовательность в реализации указанных выше фонетических и морфо-фонетических явлений (ассимиляция и диссимиляция звуков в пределах слова, упрощение его слоговой структуры, метатеза и т.п.), то в просторечии-2 эти явления представлены непоследовательно, с лексическими ограничениями, а некоторые отсутствуют совсем. Это связано с общей тенденцией, свойственной просторечию-2 как более молодой разновидности городской речи, — к уменьшению контрастности средств выражения (сравнительно с литературным языком), к сближению их, по крайней мере в формальном отношении, со средствами выражения, присущими социально престижным формам национального языка — разговорной речи и кодифицированной разновидности литературной речи.

Например, диссимиляция согласных по месту и способу  образования представлена в просторечии-2 фактами типа транвай; в словах же типа директор, коридор, где расподобление согласных более ярко, более заметно, оно не происходит. Метатетические формы типа [сашэ] вместо [шасэ] / [шосэ] также не характерны для просторечия-2. Устранение зияния (типа [какава] или [п’иjан’ина]), наиболее яркая черта просторечия-1, — в просторечии-2 почти не встречается. Отличия от литературного языка в значении категории рода некоторых существительных хотя и наблюдаются, но у значительно меньшего круга слов и в менее "бросающихся в глаза" случаях: так, тюль, толь, шампунь склоняются как существительные женского рода, а мозоль, наоборот, как существительное мужского рода (стояли в очереди за тюлью, покрыли крышу толью, вымыла голову новой шампунью, замучился с этим мозолем). Однако слова среднего рода село, кино, мясо и под. не употребляются как существительные женского рода (что свойственно просторечию-1).

Склоняемые формы иноязычных существительных типа метро образуются весьма избирательно: они появляются в основном на тех участках речевой цепи, где возможно неоднозначное осмысление несклоняемой формы слушающим (ехали метром, но вышел из метро, а не из метра).

Для просторечия-2 характерно использование диминутивов (т.е. слов с уменьшительно-ласкательными суффиксами) типа огурчик, номерок, документики — как выражение своеобразно понимаемой вежливости. Среди таких диминутивов встречаются формы, образованные по специфической модели, не имеющей распространения в литературном языке (ср. мяско при разговорно-литературном мясцо).

В просторечии-2 употребительны некоторые фразеологизмы, которые  служат своеобразными "лакмусовыми  бумажками", указывающими на просторечность говорящего (некоторые из них постепенно просачиваются в разговорную  речь, отчасти утрачивая свой просторечный характер). Это, например, выражение надо же!, употребляемое в функции восклицания, передающего удивление (У нас уже вторую неделю воды нет. — Надо же!), сравнительный оборот как этот (эта, эти), с незаполненной семантической валентностью у местоимения: Проходите вперед! Стала, как эта (в троллейбусе); Я ему говорю: выйди погуляй. Нет, сидит целый день, как этот; обороты без разницы (Мне это без разницы), по нахалке в значении ’нахально’ (Приперлись по нахалке — о незваных гостях); типа того: А она мне типа того, что я, мол, и не была там никогда; и некоторые другие.

Среди форм речевого этикета, присущих просторечию-2, выделяются различные  виды личных обращений, в функции  которых используются термины родства  и наименования некоторых социальных ролей: папаша, мамаша, отец, мать, дед, дедуля, бабуля, друг, парень, мужик, шеф, начальник, хозяин, командир, в последнее время — женщина, дама, мужчина. Эти формы обращения распределены по полу и возрасту говорящих; некоторые из них имеют ограничения в употреблении, обусловленные профессией как говорящего, так и адресата. Так, обращения папаша, мамаша, мать, отец, дед, друг, парень, мужик, шеф, начальник свойственны в большей степени речи мужчин молодого и среднего возраста; обращения дедуля, бабуля, а также женщина, дама, мужчина более характерны для речи молодых женщин; обращения хозяин, хозяйка фигурируют в речи мужчин (молодого и среднего возраста) в ситуации обслуживания того, к кому обращаются, — например, в речи сантехников, слесарей, грузчиков, полотеров и т.п.

Так как просторечие (в  обеих его разновидностях) обслуживает  узкобытовые сферы коммуникации, очевидно, что с наибольшей рельефностью оно реализуется в речевых  актах, имеющих иллокутивную функцию  порицания, обвинения, просьбы, заверения, внушения и т.п. (ср. такие речевые акты, как ссора, перебранка, божба, наушничество, "распекание" старшим младшего и др.). Однако и в других видах коммуникации носители просторечия обычно используют именно эту разновидность русского языка, так как их речевое поведение характеризуется "монолингвизмом" — неспособностью переключаться на иные, не просторечные средства и способы общения.

Диалекты. Диалект (от греч dialektos - разговор, говор, наречие) - разновидность языка, являющаяся средством общения коллектива, объединённого территориально или социально, в частности профессионально. Д. является частью более общего языкового образования и противопоставлен другим Д. (или другому Д.).

Различают Д. территориальные  и социальные.

Территориальные Д. наряду с лит. языком являются основной разновидностью языка. В отличие от лит. языка, Д. ограничен территориально и функционально, существует только в устной форме, нормы Д. не являются строгими, Д. менее дифференцирован стилистически.

В разные периоды развития диалектологии отношение к Д. менялось. Большой вклад в понимание сущности территориального Д. внесла лингвистическая география (см.). Р. И. Аванесов, к-рому принадлежит разработка фундаментальных положений диалектологии, в определении территориальных Д. различает две стороны проблемы: выделение Д. и структурно-лингвистическую характеристику выделившихся Д.

Для выделения и характеристики территориальных Д. важны такие  понятия, как изоглосса (от греч. isos - равный и gl6ssa -язык, речь) - линия на географической карте, ограничивающая территорию распространения отдельного языкового факта (фонетического, морфологического, синтаксического или лексического). Напр., близко от Москвы с запада на восток проходит И. оканья (см.) - аканья (см.) (оканье — на север, аканье - на юг от И.) или в юго-зап. областях РФ проходит И. глагола гоготать в значении 'ржать' (о лошади). И. разных языковых явлений обычно не совпадают, однако нередко выделяются зоны, где они проходят в одном направлении, близко друг к другу, образуя пучки. Зоны, расположенные между такими пучками, характеризуются относительным языковым единством. Они соответствуют диалектам (см.) или другим единицам диалектного членения языка «Языковой ландшафт», т.е. совокупность И. на территории распространения данного языка,- основной объект лингвистической географии и диалектное различие. При выделении Д. учитываются не только языковые, но и внеязыковые факторы. В частности, первостепенное значение имеет общность территории, на к-рой распространены говоры (см.), совпадающие по комплексу языковых черт, важных для выделения Д. Из всех языковых признаков, имеющих близкую территорию распространения, наиболее важными для выделения Д. считаются такие, ареалы к-рых согласуются с существенными фактами истории и культуры носителей Д. на соответствующих территориях. В связи с этим в спорных или неясных случаях, напр. при отнесении Д. к тому или иному из двух смежных по территории языков, экстралингвистические данные играют решающую роль. Так, большое значение имеет этническое самосознание носителей Д., а также использование ими того или другого иэ двух лит. языков, напр. рус. или белорусского.