Тоерия общества Никласа Лумана

Тот факт, что письменность используется как средство распространения коммуникации (а значит, не только с целью записи), привносит с собой двойной эффект: коммуникация может оказывать воздействия на больших пространственных и временных дистанциях и высвобождается из-под давления интеракции, т. е. получает большую свободу как в производстве (написании), так и в восприятии (прочтении). Более широкое распространение создает возможность одним изменением производить множество изменений, причем – необозримое множество».

Таким образом письменность делает возможным операционализацию  конфликтов (отклонения коммуникаций, свободу сказать «нет»), а тем самым, в конечном счете – варьирование и диверсификацию систем коммуникаций. Письменность в сфере коммуникаций (и особенно, книгопечатание, а затем и электронные медиа) оказываются в каком-то смысле функциональным эквивалентном полового размножения, дополняющего и расширяющего механизмы варьирования (мутационных генетических изменений) в сфере живых систем.¹³

Письменность словно осуществляет «скрещивание» различных коммуникационных стратегий, дискурсов и как следствие – трансформацию семантик: переход от однозначно-определяемого выбора (селекции) неделимой, морально-фундированной опции Стабильного, Единого, Благого, Истинного, Совершенного, Центрального, Прошлого к независимым друг от друга и от морали семантикам автономных систем: «справедливости» права, «легитимности» власти, «доказательства» истины, «недостатка» денег, «красоты» искусства, «страстности» (= спонтанности) любви и т. д. Разрушением целостности господствующей семантики обусловлена эволюция эволюции (эволюция эволюционных функций), выражающаяся в частности в гипертрофии одной из эволюционной функций, а именно – функции варьирования. Возникает даже особая социальная система массмедиа, специализирующаяся на внедрении, мгновенной критике и отклонении новых дискурсов и семантик.

Согласно Луману, общество (причем теперь нужно говорить о  мировом обществе) – это совокупность всех потенциально возможных коммуникаций, в том числе и отклоняющихся, и не реализовавшихся, а только ждущих своего часа. Как мы видели, так же обстоит дело и с генофондом, который включает как реализовавшиеся гены, так и их конкурентов за место в хромосомах. Кроссинговер и половое размножение делают возможным перетасовку генов. Письменность, книгопечатание обеспечивают функционально-аналогичный процесс для коммуникаций, создают коммуникативный генофонд (= язык как медиум коммуникации), своеобразный бульон, среду, внутренний внешний мир социального гена. Те из генов (т. е. из возможных вербальных выражений), которые получили свою коммуникативную актуализацию, приобретают форму по отношению к медиуму, способны образовывать системы – своего рода фенотипы, «машины выживания» для коммуникаций. Коммуникативные смыслы вечны, их логика организует вокруг себя социальные системы как «машины выживания» смыслов, реплицирующие одни и те же, одинаково направленные, т. е. воспроизводящие один и тот же смысл, коммуникации.

Поначалу эти «машины выживания» смыслов обеспечивали лишь пространственные границы коммуникаций. Так обстояло дело в интеракциях – простейших социальных системах примитивных обществ, которые определяли себя пространственно, через пространственную взаимопринадлежность (соприсутствие) участников коммуникации.

Существенное различие в животной и социальной эволюции заключается в том, что последняя гораздо более вариативна. Ведь и сама эта изменчивость в коммуникации становится фактором эволюции. Инновация в животной эволюции, скажем, как следствие спаривания особей разных видов всегда несет высокую вероятность стерильности (мул в помете лошади и осла стерилен, хотя самка затрачивает огромное ресурсы для его вынашивания), между тем как социальная эволюция благодаря обособившейся эволюции идей «проглатывает» больше нового, отбрасывает больше старого, не опасаясь генетических потерь. Ведь то, что единожды было записано – ныне существует в виде многочисленных «копий». Эти копии «переносят» и сохраняют социальные гены.

Гены для эволюции общества – это, как мы увидим ниже, смысловые ожидания коммуникации, принимающие форму того или иного слова или вербального выражения со всем множеством его «отнесений». Скажем, поначалу представлялось невероятным ожидание того, что за деньги, предложенные за товар, можно будет его забрать. Слово или символический код деньги, среди прочего, как раз и выражает подобное ожидание. Коммуникация же выступает своего рода фенотипом, т. е. языковой конструкцией, последовательностью высказываний, ориентированных на этот обобщенный вербальный символ, коммуникативный код, обеспечивающий единство всей системы коммуникаций. Магическое слово деньги (конечно, при их фактическом наличии) оказывается как бы катализатором огромного количества – самих по себе эволюционно-невероятных коммуникаций (продаж, кредитов, покупок и т. д.). Генерализированный символ деньги – это кратчайшая всеобщим образом ожидаемая инструкция по конструированию экономических коммуникаций: если есть деньги, надо покупать у того, у кого нет денег; если нет денег, надо продавать тому, у кого есть деньги.¹⁴

Письменность (записанные коммуникативные выражения) выступает  в качестве средства сохранения социальных генов (смысловых ожиданий), дальнейшей трансляции и репликации смысла. Агрегации  коммуникаций в системы, в их неслучайные последовательности оказываются такими же машинами по воспроизводству одних и тех же смыслов (экономических, политических, правовых, религиозных), каковыми являются организмы – как биологические машины для воспроизводства одних и тех же генов. Система коммуникаций получает такое же единство и индивидуальность поведения как биологический организм, который может, например, передвигаться как согласованное целое. Смыслы, ожидания (гены коммуникаций) могут быть вечными, их варьирование меняет лишь их конфигурации, сами же мельчайшие единицы эволюции (как в биологии: четыре типа нуклеотидов; так и в языке, скажем, слова и множества отнесений всякого языкового выражения) словно приобрели иммунитет от селекции, не зависят от внешнего мира. Сохраняясь с помощью письменности как памяти коммуникации, они образуют тот самый медиум, своего рода генофонд, фрагменты которого получают свои формы (по отношению к медиуму-генофонду языка) лишь в виде фактических коммуникативных актов. Системы коммуникаций суть фенотипы (фактические реализации) заложенных в генах (ожиданиях) инструкций по их конструированию.

Память возникает как  ресурс, позволяющий некоторые актуальные события определять как прошлые, повторные и «привычные». Память, таким образом, – это средство снять непосредственность реакции на актуальные раздражения, а следовательно, оптимизировать ответ, «выбрать» реакцию, создать избыточность возможных ответов (редундантность). Память, следовательно – это общеэволюционное средство высвобождения системы из под (актуальной) зависимости от внешнего мира.

Память биологических  генов – это записанные в них  инструкции по синтезу белков. Однако, синтезируя белок и конструируя  свои фенотипы, гены не в состоянии контролировать свою собственную эволюцию, – ведь их реакция, обусловленная весьма опосредованным воздействием естественного отбора, является чрезвычайно медленной. Поэтому гены вынуждены обращаться к «оперативной» памяти, т. е. к памяти самих биологических организмов, своих собственных конструкций. Аналогичным образом и коммуникация обращается к актуальной памяти систем сознания, выступающей «оперативной» памятью по отношению к более фундаментальной – и собственно коммуникационной – «памяти» книг и записей.

В этом смысле Луман пишет: «Речь, следовательно, идет … не о том, что осознают отдельные сознания. Функция памяти состоит именно в том, чтобы гарантировать границы возможных проверок консистенции и одновременно снова высвободить потенциалы переработки информации, открывая систему для новых раздражений. Главная функция памяти состоит, таким образом, в забвении, в препятствовании самоблокированию системы через окостенение результатов прошлых наблюдений».¹⁵

Сохранить в памяти коммуникации – значит передать на откуп некоторому автоматизму, системному коду, лишить тот или иной выбор его проблематичности, а тем самым – высвободить потенциал системы для новых проблем. Нечто подобное имел ввиду Хайдеггер в своей диалектике подручного и наличного. Функция памяти и состоит в забвении, т. е. в переходе наличного в подручное, трансформации нового и неожиданного в старое и известное, а значит, выходящего за пределы актуального внимания. Память – это редукция комплексности за счет «стяжения» различных гетерогенных ситуаций в воспроизводимые, непроблемные или привычные «идентичности» («дома, орудия труда, места, пути или имена природных объектов и людей»), на которых в ходе коммуникации система не концентрирует свое внимание.

Если говорить совсем просто, память – это забвение контекста (второй, т. е. негативной, стороны любой  формы или различения: неистинности, безвластия, неверия). И именно эта функция оказывается условием наблюдения и познания, т. е. того, что лишь одна – маркированная – сторона того или иного различения мотивирует коммуникацию. Благодаря памяти система способна вводить в коммуникацию дифференцию прошлого и будущего, а следовательно и эволюционировать, ведь именно будущее системы оказывается маркированной стороной формы прошлое/будущее, а прошлое – предаваемым забвению контекстом. Это прошлое как условие возможности будущих состояний системы теряет для нее всякий интерес, а то и когнитивную доступность. «Помнящая» все, лишенная забвения система ни на чем не способна сконцентрироваться. В этом случае система не имела бы современности как текущей границы между прошлым и будущим состояниями, а жила бы в окостеневшем прошлом или в вечности.

Но общество само способно реагировать на свою функцию памяти, а значит и на свое прошлое, вводя  его в коммуникативное обсуждение под названием «культура». Ведь «культура в действительности как раз и является памятью общества, т. е. фильтром забвения/запоминания и задействованием прошлого для определения рамок варьирования будущего». 13 Именно культура видится обществу набором стабилизированных «объектов», «идентичностей», «собственных значений» – одним словом, преходящим в забвение старым контекстом для новых вариаций.¹⁶

2.3. Коммуникация и общество

Если в психических  системах смысл функционирует в  рамках когнитивных операций, то в социальных системах – в рамках коммуникативных процессов. Операции социальных систем состоят из коммуникаций. Луман кладет теорию коммуникации в основу всей теории социальных систем, отождествляя коммуникацию и общество. В то же время Луман разрывает с традиционным представлением о коммуникации как передаче сообщения от передатчика к приемнику. Вместо этого коммуникация понимается как целостный процесс, который определяется именно посредством своей функции – создания социальных систем.

Коммуникация является в трактовке Лумана процессом  тройной селекции: информации, сообщения и понимания. Вначале из ряда возможных состояний селектируется одно в качестве информации, затем выбирается определенное действие, чтобы сообщить эту информацию и, наконец, различая между селекциями информации и сообщения, происходит понимание. Вместе с пониманием завершается коммуникативный акт.

Информация в интерпретации  Лумана является не структурой, а событием. Луман определяет информацию как »событие, которое меняет состояние системы». Когда информация проявляется, она не исчезает бесследно, а оставляет структурный эффект, изменяя состояние системы. Реагируя на это изменение, меняется вся система. Луман подчеркивает, что информация всегда функционирует как «новое», создающее смысл. Повторение новости уже не несет информации. Это происходит потому, что информация есть неожиданная селекция из нескольких возможностей. Будучи неожиданной, эта селекция побуждает к новым контингентным операциям, которые были бы столь же неожиданными без получения этой информации, но теперь становятся для системы логичными. В лумановской интерпретации информация не привходит извне, и не «передается», она может быть только результатом собственных операций самореференциальных систем, которые реагируют на изменение собственных состояний.

Сообщение – основной динамический элемент коммуникации и является действием, обусловливающим временное протекание коммуникации. Хотя коммуникация традиционно отождествляется именно с сообщением, вследствие чего часто редуцируется к понятию социального действия, сообщение имеет в коммуникации минимальную функциональную нагрузку, выбирая, должна ли информация быть распространена, и как.

Понимание не является проникновением одного сознания чужое, как это трактуется в герменевтике. Понимание – это  проведение различения между информацией и сообщением. Иначе сообщение воспринимается как обычное действие сообщающего в ряду других. Ценность языковой речи – в возможности легко отделять языковые акты от поведенческих актов. Понимание – это селекция из селекций, ключевой элемент коммуникации. То, что коммуницируется и как это коммуницируется, определяется посредством понимания не извне, а исключительно изнутри самой коммуникации.

В этой модели нет места  для передатчика и приемника  информации. Коммуникацию можно разложить, приписывая ее деятельному источнику, персоне, и тем самым трактуя ее как действие по передаче сообщения. Луман подчеркивает, что концепция коммуникации как сообщения, а значит, как социального действия, является упрощением модели коммуникации. Персоны – это адреса, к которым приписывается коммуникация, а не творцы коммуникации. Коммуникация в этой концепции – сам себя репродуцирующий процесс. Луман приходит к провокативному тезису: «Люди не могут коммуницировать, даже их мозг не может коммуницировать, даже сознание не может коммуницировать. Только коммуникация может коммуницировать». О людях в лумановской модели не заходит речи потому, что коммуникация моделируется на совершенно ином уровне, описывается иным понятийным языком. Но странно – именно человеку как целому Луман отказывает в возможности быть системой. Человек – это скорее системный комплекс.¹⁷

Почему вообще происходит коммуникация? Пока коммуникация продолжается, она продуцирует все новые коммуникативные примыкания. Как систему, ее не заботит большее. В самовоспроизведении коммуникации и процессировании смысла нет никакого «смысла». Только пока коммуницируется, существует коммуникация. В то же время Луман говорит о «невероятности коммуникации». Саморепродукция и продолжение коммуникации в каждый момент вовсе не очевидны: то, что происходит понимание, и что понимаемое принимается, по логике вещей имеет ничтожную вероятность. Беспрерывность коммуникации обеспечивается медиумами коммуникации, среди которых на первом месте находится язык. Луман отмечает выдающуюся способность языка, который способен обеспечить продолжение коммуникации благодаря тому, что его коммуникативные функции практически невозможно игнорировать участникам коммуникации. В то же время коммуникация не завязана на языковые формы. Коммуникация может происходить и без слов. Язык, являясь произвольно конструируемой системой, способен создавать системы высокой комплексности и служит наиболее удобной формой для медиума смысла.