Чернышевский

действительности сравнительно с  фантазиею" (2, 89). Уязвимым было и  отрицание

закономерности трагического, сведение его к "ужасному в человеческой жизни"

(2, 301). Впоследствии Ч. показал  огромную роль творческой типизации,  на

службе у которой и состоит  фантазия, вымысел. Так в творчестве Пушкина им

подчеркнута огромная роль долго обдумываемого  плана, предшествующего

исполнению: "Прояснить в своем  уме основную мысль романа или  драмы, вникнуть

в сущность характеров, которые будут  ее проявлять своими действиями.

сообразить положения лиц, развитие сцен - вот что 1 важно..." (2, 452).

Диссертация Ч., большинству читателей  известная по авторецензии, вызвала  острые

дискуссии. Ее не приняли многие ведущие  писатели и критики (Тургенев, Л.

Толстой, Анненков, Дружинин и др.), упрекавшие автора в умалении искусства.

Эстетика была областью, где раньше всего обнаружились расхождения  между

либералами и демократами присутствовавший на  защите диссертации Шелгунов

отметил, что  "умственное направление  шестидесятых годов <...> в первый

раз в своем зачаточном виде  было провозглашено в 1855 г. на публичном  диспуте

в Петербургском университете"

Литературная критика Ч., опирающаяся  на его эстетическую теорию, в то же

время понималась им как публицистическая деятельность, для которой важны

тесная связь с читателем  и понимание его интересов: "Отвлеченные  истины могут

быть уместны в ученом трактате, но слова публициста должны прежде всего

сообразоваться с живыми потребностями  известного общества в данную минуту"

(5, 648). Такими Ч. считал "слова"  Г. Э. Лессинга, Белинского. Собственно

критике, ее истории и теории, посвящены  программные статьи: "Об искренности  в

критике" (1854.-№ 7); цикл "Очерки гоголевского периода русской литературы"

(1856.-№ 12, 1856.-№1 1-2, 4, 7, 9-12), к ним  примыкает цикл "Лессинг, его

время, его жизнь и деятельность" (1856.-№ 10-12; 1857.- № 1-4, 6). где

деятельность немецкого просветителя осмысляется в свете сходной  русской

общественно- литературной ситуации.

В соответствии с выдвинутыми в  диссертации задачами искусства  Ч. считает (в

статье "Об искренности в критике") важнейшим критерием оценки произведения

истинность его общей идеи, "мысли". Ее фальшивость оправдывает резкость тона

критика, менее всего щадящего признанные авторитеты: "...жар нападения должен

быть соразмерен степени вреда  для вкуса публики, степени опасности, силе

влияния, на которые вы нападаете" (2, 257). Поэтому "превосходная в

художественном отношении, но приторная" поэма Гете "Герман и Доротея"

заслуживает более строгого суда, чем какая-нибудь другая идиллическая поэма

какого-нибудь посредственного писаки" (2, 257). С нелицеприятной критикой

выступил сам Ч. в своих первых рецензиях на произведения популярных

писателей: "Роман и повести  М. Авдеева" (1854.- № 2), "Три поры жизни. Роман

Евгении Тур" (1854.- № 5), выявляя их подражательность, пустоту содержания,

ложный пафос. За "ошибочное направление" (2, 240) - идеализацию

патриархального купеческого быта - он осудил пьесы "Не в свои сани не садись"

и "Бедность не порок" А. Н. Островского: "бедность не порок. Комедия А.

Островского" (1854.- № 5), резко разойдясь  в оценках с "органическим"

критиком А. А. Григорьевым. На примере  этих не свободных от славянофильских

мотивов пьес Ч. доказывал, что "ложные по своей основной мысли произведения -

бывают слабы даже и в чисто  художественном отношении" (2, 240). Последующая

оценка этих пьес Добролюбовым в  статье "Темное царство", в соответствии с

принципами "реальной критики", будет значительно мягче.

В "Очерках..." Ч. охарактеризовал, через их отношение к Гоголю и  гоголевскому,

до сих пор "единственному  сильному и плодотворному направлению" (3, 6),

деятельность ведущих критиков, журналистов 30-40 гг.: Н. А. Полевого. О. И.

Сенковского, С. П. Шевырева, круга  пушкинского "Современника", Н. И. Надеждина,

Белинского (имя которого, по цензурным  условиям, было названо лишь в пятой

статье цикла). Подчеркнуты некоторые  общие условия эффективности  критики:

наличие системы убеждений; забота о распространении своих мнений в публике

(чуждая критикам пушкинского  круга - почитателям Гоголя); эстетический  вкус;

умение "говорить о том, что нужно  нашей публике в наше время" (3, 225)

отличающее Белинского. Как "образователя" Белинского Ч. выделяет Надеждина,

привившего русской критике  начала эстетики Ф. Шеллинга: "От него узнали у нас,

что поэзия есть воплощение идеи <...>; что красота формы состоит  в

соответствии ее с идеею" (3, 163-164). Но первое проявление самостоятельности

русской мысли Ч. видит в Белинском  и его сподвижниках, последовательно

развивших и применивших к русской  действительности диалектику Гегеля.

Белинского Ч. считает и первым историком русской литературы, определившим

исторические заслуги многих писателей  до Пушкина (М. В. Ломоносова, Г. Р.

Державина. Н. М. Карамзина и др.) и тем самым положившим "границы  отрицанию"

(3.193), которое у противников классицизма  (Полевой) и романтизма (Надеждин)

было абсолютным. В деятельности Белинского Ч. в особенности выделяет 40 гг.,

когда критик преодолевает идущий от гегелевской системы "квиетизм" и

проникается передовыми стремлениями времени (важнейшие из них - "гуманность и

забота об улучшении человеческой жизни" - 3, 302). Отсюда и горячая  защита

Белинским Гоголя, "натуральной  школы", и полемика с апологетами "чистого

искусства" (а по существу принципа "эпикуреизма"). Ч. подчеркнул возрастающую

публицистичность критики Белинского, статьи которого за 1846-1848 гг. изобилуют

рассуждениями об отраженных в произведении общественных вопросах: "...в осьмой

и девятой статьях, заключающих  разбор "Онегина", эпизоды подобного  рода

занимают уже наибольшее число  страниц" (3, 275).

Акценты, расставленные Ч. в его  разборе критики Белинского (предпочтение

последнего периода, оправдание публицистических отступлений и др.), как и

интерпретация творчества Пушкина  и Гоголя, расходились с мнениями

"эстетической" критики. Борьба  между либералами и демократами  в середине 50

гг. нередко формулировалась ее участниками как защита "пушкинского" или

"гоголевского" направления в  литературе, чему способствовали  издания

сочинений обоих писателей, осуществленные Анненковым и П. А. Кулишем.

Наиболее развернутым ответом  на "Очерки..." Ч. со стороны "эстетической"

критики была статья Дружинина "Критика  гоголевского периода и наши к  ней

отношения" (Библиотека для чтения. - 1856.-№ 11), где Пушкин

интерпретировался как поэт "чистого  искусства", противопоставляемого

"дидактике". Ч. откликнулся  на издания Пушкина - еще до "Очерков..."

("Сочинения А. С. Пушкина" // Там же. - 1855 - № 2-3, 7-8) и Гоголя

("Сочинения и письма Н.  В. Гоголя" // Там же. - 1857.-№ 8), подчеркивая, что

при огромности заслуг Пушкина как  первого русского поэта- художника (здесь Ч.

опирался на суждения Белинского) творчество Гоголя гораздо больше связано  с

современной русской действительностью: он "первый научил нас знать наши

недостатки и гнушаться ими" (4, 665). За анализом Ч. трагических заблуждений

Гоголя и их истоков (этой цели служила  отчасти и статья об одном из духовных

учителей Гоголя: "Сочинения  В. Жуковского" // Там же. - 1857.- № 5) проступал

идеал критика - гармония между мировоззрением и творчеством писателя.

Сложность проблемы соотношения мировоззрения  и творчества, в особенности

реалистического, с которой столкнулся Ч. прежде всего при анализе наследия

Гоголя, стимулировала эволюцию его  критического метода. Предвосхищая

обоснованные позднее Добролюбовым в статье "Темное царство" (1859) принципы

"реальной критики", он высоко  оценивает некоторые произведения  за реализм

отражения жизни, даже при уязвимости их авторской тенденции. Так, у А. Ф.

Писемского. воззрение которого на крестьянский быт "не подготовлено наукой"

(4, 571), Ч. находит социальное обличение,  вытекающее из самой достоверности

изображения ("Очерки из крестьянского  быта А. Ф. Писемского".- 1857.-№ 4). Не

оспаривая прямо тургеневскую мысль  о стихийности чувства, выразившуюся в

повести "Ася" ("Русский человек  на rendez-vous" // Атеней. - 1858. - № 18),

Ч. подчеркивает зависимость характера  героя, господина М (которому

свойственна эта стихийность) от условий  его формирования: "Лучше не

развиваться человеку, нежели развиваться  без влияния мысли об общественных

делах, без влияния чувств, пробуждаемых участием в них" (5, 169). Разбор

любовного сюжета повести перерастает  в суд над дворянским либерализмом, не

подготовленным к "решительной  минуте", под которой имеется  в виду прежде

всего освобождение крестьян. Важнейшим  открытием Ч., сделанным также  на базе

"реального" метода, было определение  особенностей таланта молодого  Л.

Толстого: его формы психологизма (изображения "диалектики души"), находящейся

в прямой связи с пафосом писателя - "чистотой нравственного чувства"

("Детство и отрочестве). Сочинения  графа Л. Н. Толстого. Военные  рассказы Л.

Н. Толстого". 1856.-№ 12). Некоторая  избирательность анализа, выявляющего

прежде всего сильные, реалистические моменты содержания, была в то же время

продуманной тактикой Ч. по отношению  к писателям либерально - дворянской

ориентации.

Однако критический метод Ч. видоизменялся в зависимости  от свойств

произведений: последовательная демократическая  авторская тенденция всегда

поддерживалась Ч. (хотя и не заменяла для него таланта: "...тенденция  может

быть хороша, а талант слаб..."- 14, 322). К анализу тенденции в  особенности

располагала лирика. Любимейшим поэтом Ч. был Некрасов; не имея возможности

писать о поэзии соредактора "Современника", Ч. в. 1856 г. (когда Некрасов

был. за границей) поместил в журнале (№ 11), по выходе "Стихотворений"

Некрасова, столь выразительную  подборку его произведений ("Поэт и гражданин".

"Забытая деревня", "Отрывки  из путевых записок графа Гаранского"), что она

повлекла за собой цензурное  предостережение журналу. Ч. предсказал долгую

жизнь поэзии Огарева ("Стихотворения  К. Огарева" // Там же. - 11850.- № 9),

утверждающей счастье "жить для  других" (3, 565) и напоминающей о  Герцене (имя

которого было под запретом), высоко ценил  А. В. Кольцева ("Стихотворения

Кольцева")  и др. В прозе  он приветствует "Губернские очерки" М. Е.

Салтыкова-Щедрина ("Губернские очерки" // Там же. - 1857 - № 6), обнаружившие

в авторе более высокий, по сравнению  с гоголевским, уровень теоретического

обобщения: "Теперь, например, Щедрин вовсе не так инстинктивно смотрит  на

взяточничество - прочтите его рассказы "Неумелые" и "Озорники", и  вы

убедитесь, что он очень хорошо понимает, откуда возникает взяточничество,

какими фактами оно  поддерживается, какими фактами оно могло бы  быть

истреблено. У Гоголя вы не найдете  ничего подобного мыслям, проникающим  эти

рассказы"  (4, 633). Противопоставленные "обличительной"  кампании,

нападающей на отдельные злоупотребления (комедия В. А. Соллогуба "Чиновник" и

др.). "Губернские очерки" подробно комментируются Ч. для доказательства

наивности надежд  на силу нравственного  примера, якобы способного "устранить

действие закона причинности, по которому нравы народа сообразуются с

обстановкою народной жизни" (4. 289).

Отрадный симптом "значительной перемены в обстоятельствах" (7, 884) видит Ч.

("Не начало ли перемены?" - 1861.-№ 11) в рассказах В. Успенского, пишущего

"о народе правду без всяких  прикрас" (7, 856). По Ч.. в рассказах  Успенского

преодолевается традиция "идеализации" народа ("Шинель" Гоголя, Григорович,

Тургенев), которому нельзя было помочь ничем, кроме сострадания. В этом

последнем большом критическом  разборе Ч. чувствуется ожидание близящейся

народной революции: подчеркивая  силу "рутины", обычая в жизни  массы, критик

отмечает возможность "минут  одушевления" и ставит сложную  проблему

руководства стихийным движением. Литературная критика Ч.- органичная часть

его революционной публицистики.

Художественное творчество Ч. не было только вынужденной в условиях изоляции

формой работы: о склонности к  беллетристике свидетельствуют  и пробы пера в

студенческие годы, и психологическая  детализация в дневниках (1847-1853);

кроме того, он имел богатый опыт литературного  критика. Как художник Ч. более

всего связан с традицией философской  просветительской прозы (Лессинг, Д.

Дидро. Вольтер, А. Н. Радищев, Герцен), выступая в то же время новатором, в

особенности в разработке политической темы. В контексте русской литературы 60

гг. созданный Ч. тип "разумного  эгоиста", просветляющего разумом  стихию

чувств. противостоит различным формам противоречивого сознания. свойственного

героям Тургенева, Л. Толстого, Ф. М. Достоевского и др. Не свободная  от