Кюхельбекер Вильгельм Карлович

Достав  манифест, Кюхельбекер, по просьбе Рылеева  пытался наладить связь между  действиями восставших. Побывав в  Гвардейском морском экипаже, выполняя поручение своего младшего брата  М. К. Кюхельбекера, он отправился в  Московский полк. По плану восстания  Гвардейскому экипажу было приказано  выступить сразу после этого  полка.

Он  спешил узнать обстановку в казармах и присоединиться к товарищам  на Сенатской площади, в нетерпении торопил извозчика, ругая его  дурную старую лошадь. У Синего моста  сани опрокинулись, и он оказался в  снегу. Вероятно в пистолет, который  ему дал Одоевский, набился снег, что во время восстания помешало ему убить Великого князя Михаила  и генерала Войнова.

Московский  полк был готов выступить. Кюхельбекер  снова возвратился в Гвардейский  морской экипаж. Здесь царила неразбериха, его никто не пропускал. Экипаж был  построен к присяге. Однако часть  экипажа отказывалась присягнуть Николаю, восстала и была готова к выходу, но ворота были заперты и войска не могли выйти на площадь. В конце  концов Вильгельму удалось сообщить новости, и он уехал в Финляндский  полк. В нем обстановка тоже была не из лучших: суета и та же неразбериха. Не узнав толком ничего в казармах, он отправился на Сенатскую площадь.

Лицом к Медному всаднику стоял в  беспорядке Московский полк. Со стороны  Адмиралтейского бульвара была выставлена заградительная стрелковая цепь из взвода московцев. Не было диктатора - Трубецкого. Кюхельбекер сломя голову побежал  на Английскую набережную, в дом  Лаваля (отца жены Трубецкого), чтобы  призвать диктатора к действию. Он был возбуждён - движения порывисты, мысли дерзки. Кюхельбекера встретила  жена Трубецкого. Она сообщила, что  мужа с утра нет дома. Всё было ясно - Тубецкой не явится на площадь  и Кюхельбекеру пришлось возвратиться ни с чем.

На  площади, рядом с Московским полком, уже стоял Гвардейский морской  экипаж. Примерно в то же время генерал-губернатором Милорадовичем была предпринята  очередная попытка уговорить  московцев верннуться в казармы. Руководители восстания почувствовали  опасность его речей и потребовали, чтобы он удалился. Граф не внял требованию. Желая вывести его из рядов  каре, Оболенский штыком солдатского  ружья колол коня под всадником, ранив при этом нечаянно Милорадовича. Тут же прогремели выстрелы Каховского и двух солдат. Пуля Каховского смертельно ранила Милорадовича. Все поняли - пути назад нет. В 11. 30 рота лейб-гренадёр под командованием Сутгорфа беспрепятственно вышла из казарм и в начале второго  часа вошла на площадь. Около часу к Сенатской площади стали  стягиваться вызванные Николаем войска, в том числе и конногвардейцы. Был дан приказ атаковать. Вялую  атаку конногвардейцев отбили нестройным ружейным огнём, большей частью направленным поверх голов вероятно не хотели стрелять по своим.

Первые  выстрелы были услышаны в казармах Гвардейского экипажа. П. Бестужев и  М. К. Кюхельбекер обратились к матросам:"Ребята, что вы стоите? Слышите стрельбу? Это наших бьют!" (20). По команде  Бестужева экипаж вышел на площадь.

Декабристы  надеялись на выступление Финляндского полка. В нём служил 26-летний поручик  барон А. Е. Розен. За три дня до восстания он, не колеблясь, стал на сторону заговорщиков. Розен вывел  войска, но на Исаакиевском мосту остановил  их и, убедившись, что восстание не имело начальника и не желая напрасно жертвовать людьми, перевёл войска через Неву и выстроил их на углу Сенатской площади со стороны  Английской набережной.

В 13. 30 на площадь буквально ворвались  матросы Гвардейского экипажа, сломав сходу заслон павловцев на узкой  Галерной улице. Они заняли место  между каре и строившимся Исаакиевским собором. В 14. 40 лейб-гренадёры Панова возле здания Главного штаба столкнулись  с Николаем I, его свитой и сопровождавшими  их кавалергардами. Император был  вынужден пропустить их, и они присоединились к товарищам, расположившись на левом  фланге московцев со стороны Невы. На этом приток сил к восставшим закончился. Вскоре все выходы с  площади практически были заблокированы.

Около трёх часов подошла вызванная  императором артиллерия, но, как  оказалось, без боевых зарядов. Срочно послали на Выборгскую сторону за снарядами, начинёнными картечью. В  этот момент к колонне моряков  подъехал великий князь Михаил Павлович и начал громко говорить о том, что Константин добровольно отказался  от престола и о законности присяги  Николаю. Матросы начали его слушать. В. К. Кюхельбекер поднял пистолет. Ему  было плохо видно, мешала близорукость. Нажал курок. Выстрел! Осечка. . . "Скорее всего, у поэта-тираноборца Кюхельбекера фатально осёкся пистолет - то ли порох  подмок, то ли ссыпался с полки"(21). Лишь то, что пистолет дал осечку, спасло князя от пули, а Кюхельбекера от виселицы. Михаил спешно уехал. Восставшие ". . . быть может, вовсе и не желали смерти Михаила. Важно было удалить  его от строя. Для них это, быть может, была просто акция устрашения. И она удалась. Великий князь  ускакал"(21). Через несколько минут  к Гвардейскому морскому экипажу  подъехал генерал Войнов. Кюхельбекер  вышел из рядов солдат и прицелился в понуро ссутулившегося генерала. Спустил курок. С полки пистолета  была вспышка, но он почему-то не выстрелил. Ещё раз - снова осечка. Ему стало  жарко, и он сбросил шинель. Друзья снова накинули её на Кюхельбекера и отвели его в сторону.

Прозвучал первый залп артиллерии. После третьего залпа ряды восставших дрогнули и  побежали. Этот поток людей захлестнул Кюхельбекера. В такой обстановке ему удалось остановить обезумевших  людей. Он строит солдат в шеренги, и  они, беспрекословно слушаясь, идут за ним. Но всё тщетно. Позже "Вильгельм  Кюхельбекер свидетельствовал: "Толпа  солдат Гвардейского экипажа бросилась  на двор дома, пройдя Конногвардейский манеж. Я хотел их тут построить  и повести на штыки; их ответ был: "вить в нас жарят пушками"". На вопрос следствия, что побудило его  двинуть солдат "на явную гибель", он ответил с замечательной простотой: "На штыки хотел я повесть  солдат Гвардейского экипажа потому, что бежать показалось мне постыдным. . . ""(21).

Восстание было подавлено к пяти часам. В  числе последних Кюхельбекеру пришлось покинуть площадь.

Какова  же была численность восставших? Всего  в их рядах было примерно 2870 солдат и матросов, 19 офицеров и штатские (20), среди которых П. Г. Каховский, В. К. Кюхельбекер и И. И. Пущин. Готовы были поддержать восставших в случае их решительных действий две с  половиной роты Финляндского полка - около 500 солдат во главе с Розеном. Какими силами располагал Николай I? В  караулках, охранявших правительственные  учреждения, было до 4 тысяч штыков. Непосредственно к Сенатской  площади было подтянуто около 9 тысяч  штыков гвардейской пехоты и 3 тысячи сабель кавалерии, 36 орудий артиллерии. Были вызваны из-за города и остановлены  у городских застав в качестве резерва 7 тысяч пехоты и 3 тысячи кавалерии. По первому вызову могли прибыть 800-1000 казаков и жандармов, 88 артиллерийских орудий (20).

Превосходство явное и очевидное, но исследователи  обращают внимание на то, что приведённые  цифры численного состава противостоящих сторон не являются точным показателем  соотношения сил. Во-первых, в правительственном  лагере не было полной уверенности  в абсолютной верности находившихся в резерве войск. Во-вторых, колеблющимся было и настроение части войск, окружавших каре мятежников.

Ещё один вопрос, имеющий прямое отношение  к исходу событий того дня, - это  вооружение мятежных сил. Солдаты Московского  и Гренадёргского полков сумели захватить  с собой боевые патроны - по 5-10 штук на каждого. Однако большая часть матросов Гвардейского экипажа вышла без них.

Даже  такой сильный шанс, как владение инициативой на первых порах, когда  правительственная сторона вынуждена  была лишь отвечать на действия мятежников, не был использован. В результате из наступающей силы они превратились в обороняющую. Ещё один фактор, решающим образом предопределивший неуспех  восстания, - отсутствие на площади  народа в качестве составной части  движения. Рабочие, строившие Исаакиевский собор, были готовы поддержать декабристов. Они даже открыто бросали поленья (то, что было под рукой) в свиту  Николая I, имели необыкновенную смелость кричать "самозванец!", "чужое  отнимаешь!"(20), но этот шанс не был  использован. Боязнь народных масс, в  чём, как нельзя более чётко, проявилась классовая ограниченность дворянских революционеров, сознательно руководствовавшихся  лозунгом "для народа, но без народа", заранее обрекла восстание на неудачу. В планах тайного общества главная роль отводилась военной  силе - народные массы осознанно  были исключены из числа участников восстания. Обращаясь к предшествующему  опыту борьбы крестьянства, декабристы не могли не видеть, что участие  в движении народных масс, придаёт  ему характер народного восстания  с беспощадным уничтожением помещиков-крепостников. "Более всего боялись народной революции", так как "в одной  Москве из 250 тысяч тогдашних жителей 90 тысяч было крепостных людей, готовых  взяться за ножи и пуститься во все неистовства" (20). Как писал  Трубецкой, "с восстанием крестьян неминуемо соединены будут ужасы, которые никакое воображение  представить не может, и государство  сделается жертвою раздоров и, может  быть, добычею честолюбцев" (21).

Ещё одно обстоятельство. Как известно, выступление декабристов опиралось  на солдатское недовольство, но характерно для дворянских революционеров то, что истинные цели готовившегося  восстания были скрыты от солдатских масс. Даже в день восстания в  агитационных речах, обращённых к солдатам, содержится лишь призыв остаться верными  присяге Константину, который-де обещает  сократить им службу до 15 лет. В результате солдаты в ходе восстания оказались  не готовы поддержать выступление дворян-офицеров в той мере, в которой рассчитывали вожди восстания.

Но, несмотря на поражение декабристов, их дело не пропало. Историческая миссия, выпавшая на долю декабристов, - дать толчок пробуждению народа - была ими выполнена, выполнена ценой самопожертвования. ew Roman">Выстрелы на Сенатской площади  возвестили о том, что на исторической арене появилось первое поколение  революционеров России, открыто и  без страха, с оружием в руках  поднявшихся на борьбу против крепостничества  и самодержавия. Взяться за оружие их заставило нежелание и неумение правительства начать необходимые  реформы - освободить рабов, раскрепостить  экономику, упорядочить финансы, установить соблюдение законности, поставить исполнительную власть под контроль представительных учреждений.

Как видно из вышеизложенного материала, Кюхельбекер сыграл отнюдь не последнюю  роль в восстании 14 декабря 1825 года на Сенатской площади. Он являлся  связующим звеном в рядах восставших, пытался скоординировать их действия. Очень жаль, что те, кто были с  ним в тот морозный декабрьский  день на площади не смогли оценить  Кюхельбекера по достоинству. Если бы тогда, сто с лишним лет назад, было бы побольше таких самоотверженных  людей, похожих на него, и, учитывая все недочёты в тактике, восстание  не было бы так жестоко подавлено, а наоборот - сбылись бы помыслы  и мечтания самих декабристов.

глава5

V. 1 "Из края в край преследуем  грозой"

Вечером 14 декабря Кюхельбекер и его  слуга Семён Балашов бежали из Петербурга. К концу декабря они  добрались до имения Ю. К. Глинки. Здесь  уже побывала полиция, искавшая "одного из главных зачинщиков восстания" (19).

Юстниа  Карловна умела действовать решительно. Она переодела брата в крестьянскую одежду, дала ему паспорт своего плотника, Семёну - паспорт отставного солдата, снабдила деньгами и отправила  с подводой на Виленский тракт.

Что же произошло на Сенатской площади? 14 декабря только два декабриста применили своё оружие. Каховский  и Оболенский смертельно ранили генерала Милорадовича и полковника Стюрлера. Третьим человеком поднявшим  пистолет, был Кюхельбекер. Не имеет  значения, попал или не попал он в цель. Важно, что он действовал. Первым сообразил это новый император.

Кюхельбекера "настичь и доставить жива или  мертва" (19), приказал Николай I военному министру Татищеву. По дорогам разослали  приметы "преступника", составленные Ф. Булгариным: "Росту высокого, сухощав, глаза навыкате, волосы коричневые, рот при разговоре кривится, бакенбарды не растут, борода мало зарастает, сутуловат". Только в самой Варшаве унтер-офицер Григорьев опознал беглеца.

25 января Кюхельбекер, закованный  в кандалы, уже сидел в камере  Алексеевского равелина Петропавловской  крепости.

Кюхельбекера  приговорили к смертной казни "отсечением головы"(19). "Милостливый" Николай  заменил казнь пятнадцатилетней каторгой. По ходатайству родных каторгу  заменили одиночным заключением  в крепостях. Сколько их оказалось  на пути поэта! Шлиссельбург, Динабург, Ревель, Свеаборг. . .

12 октября 1827 года Кюхельбекер был  отправлен в арестантские роты  при Динабургской крепости. Начались  долголетние скитания по крепостным  казематам.

Однажды судьба сжалилась над Вильгельмом  приготовив необыкновенную, неожиданную  встречу. 12 октября 1827 года Кюхельбекера из Шлиссельбурга отправили в  Динабург. Пушкин выехал из Михайловского  в Петербург. Дороги лицейских друзей пересеклись на маленькой станции  Залазы у Боровичей. Пушкин заметил  странно знакомую фигуру. . . Напуганный нежелательным происшествием фельдъегерь  доносил о нём в рапорте "Некто  г. Пушкин. . . вдруг бросился к преступнику  Кюхельбекеру и начал после поцелуев с ним разговаривать" (19). После  того как "их растащили", Пушкин "между  угрозами объявил" (19), что он сам "посажен был в крепость и  потом выпушен, почему я ещё более  препятствовал иметь ему сношение с арестантом. . . " (19). А. С. Пушкин так описал в своём дневнике эту  встречу: ". . . На следующей станции  нашёл я Шиллерова "Духовидца", но едва успел прочитать я первые страницы, как вдруг подъехали  четыре тройки с фельдъегерем. "Верно, поляки?" - сказал я хозяйке. "Да, - отвечала она, - их нынче отвозят  назад". Я вышел взглянуть на них.

Один  из арестантов стоял, опершись у колонны. К нему подошел высокий, бледный  и худой молодой человек с  чёрной бородой, в фризовой шинели <. . . >. Увидев меня, он с живостью на меня взглянул. Я невольно обратился  к нему. Мы пристально смотрим друг на друга - и я узнаю Кюхельбекера. Мы кинулись друг другу в объятия. Жандармы нас растащили. Фельдъегерь  взял меня за руку с угрозами и ругательством - я его не слышал. Кюхельбекеру сделалось  дурно. Жандармы дали ему воды, посадили в тележку и ускакали. Я поехал в свою строну. На следующей станции  узнал я, что их везут из Шлиссельбурга, - но куда же?"(23).